«Black Messiah» Ди Энджело — самый неожиданный и злободневный альбом года

Три года назад, в декабре 2011-го, барабанщик, лидер группы The Roots Амир «Квестлав» Томпсон дал интервью Pitchfork. Речь в нем зашла об альбоме певца Ди Энджело, над которым Квестлав на тот момент работал уже несколько лет. «Альбом будет черной версией «Smile» The Beach Boys» — так аттестовал пластинку барабанщик. Как и всякий шедевр, «Smile» — вещь многослойная, но дальнейшие слова Квестлава помогают понять, что именно он имел в виду. «Я крайне удивлен этой музыкой. В ней задействованы какие-то синтезаторные патчи, про которые я вообще никогда не знал. Я сначала думал, что это какие-то винтажные штуки, но на самом деле Ди Энджело делает свои собственные патчи. Он взял стандартный пресет тромбона, изменил настройки эквалайзера, пропустил через фильтр огибающей, сверху еще добавил часть звука вибрафона и получил в итоге совершенно новый звук».

Известное дело, что Брайан Уилсон во время записи «Smile» тоже любил пробовать необычные вещи: то заставлял банджо имитировать ситар, то использовал в песне «Vega-Tables» звук жующего морковку Пола Маккартни, то и вовсе склеивал из совершенно разной музыки песни воедино (практика для 1967 года довольно революционная и отнимающая немало времени). Квестлав, известный музыкальный эрудит, очень точно сравнил ее с «Black Messiah»: пластинка Ди Энджело буквально напичкана самыми разнообразными звуками, о происхождении которых можно только догадываться, — но, как и «Smile», не распадается на части, а производит впечатление образца крайне осмысленного, выверенного творческого замысла. Есть между этими двумя альбомами и другая параллель, которую, может быть, Квестлав и подразумевал, но не выразил. «Smile» был амбициозной попыткой связать воедино всю историю американской музыки по состоянию на 1967 год на основе одного материала: у Брайана Уилсона барбершоп-гармония встречала народные песни XIX века, Чарлз Айвз в экстазе сливался с ду-уапом, а психоделический рок-н-ролл оказывался смешан с экзотическими гавайскими напевами. «Black Messiah» — ровно такая же по смыслу сконцентрированная в пятьдесят шесть минут энциклопедия всего американского, точнее — и это особенно важно, — всего афроамериканского.

Есть интересная теория, что вышедший ранее в этом году альбом «Black Metal» Дина Бланта — в том числе и о том, что черную музыку нужно перестать слушать как черную, что нужно освободиться от расово-культурных условностей, сидящих в голове. Если Блант и правда имел в виду что-то такое, то «Black Messiah» — убедительная антитеза его пластинке. Марвин Гей и Принс, Кертис Мейфилд и Эрика Баду, Джими Хендрикс и Майкл Джексон, Джордж Клинтон и Эл Грин — следы присутствиях всех их (и многих других) на «Black Messiah» услышать так же легко, как легко дышать. Ни одна песня на этом альбоме не вписывается, впрочем, в одну определенную модель — вся великая черная музыка прошлого и настоящего здесь присутствует одновременно. Неспокойный, сбивчивый грув «1000 Deaths» напоминает о Funkadelic времен пластинки «Standing on the Verge of Getting It On», ее же нестройная мелодия — о самых эмоционально резких моментах в дискографии Эла Грина, а пролетающее под конец оглушительное гитарное соло — вовсе о Принсе. Построенная на лишь нескольких проходящих сквозь всю песню гитарных аккордах баллада «Betray My Heart» похожа на так никогда не осуществленную совместную запись Айка Тернера и Стиви Уандера. В стрекочущем бите «Sugah Daddy» можно услышать Джей Диллу, в ее ведомой фортепиано аранжировке — ритм-энд-блюз в варианте лейбла Atlantic, в ее приходящем из ниоткуда припеве — весь классический ду-уап разом. В джазовой, намертво прилипающей «Black to the Future» типично мотауновские струнные оправляют экспрессивные гитарные соло в манере Гранта Грина. И так далее и тому подобное: прошлое и настоящее, классика и современность, мертвое и живое сходятся на «Black Messiah» в рамках одной и той же традиции. Традиции, ключевым концептом которой является гордость. Гордость за то, что ты черный. Гордость за то, что твоя культура — особенная. Гордость за то, что твой народ пережил многое и многое еще переживет.

Понятно, почему эта пластинка, создававшаяся почти десять лет, выходит именно сейчас. В профайле Ди Энджело в GQ в июне 2012 года тот же Квестлав рассказывал, что Ди Энджело уже записал пятьдесят песен и никак не может выбрать и закончить двенадцать из них. В том же профайле Квестлав называет Ди Энджело «последним настоящим афроамериканским музыкантом» — и последний настоящий афроамериканский музыкант не мог не откликнуться на самый тяжелый за долгое время для афроамериканцев год, не выбрать-таки свои двенадцать песен и не выпустить их ровно тогда, когда нужно. Припев «The Charade», самой прямолинейной песни с альбома, своей же прямолинейностью и поражает: «All we wanted was a chance to talk/‘Stead we only got outlined in chalk», «Все что мы хотели — поговорить,/Но вместо этого нас обвели мелом». Смерти Майкла Брауна и Эрика Гарнера, горящий город Фергюсон, тот факт, что шанс быть застреленным полицией у черного подростка в США — в 21 раз выше, чем у белого, — все это вспоминается сразу и не требует дополнительных объяснений. При этом, несмотря на название, которое легко можно принять за лозунг, несмотря на выполненную вполне в традициях афроамериканского милитаризма обложку, несмотря на гремящий в начале «1000 Deaths» семпл из речи одного из главных активистов Нации ислама Халида Мухаммада, это альбом все-таки про любовь — девять из двенадцати песен посвящены именно ей. В каком-то смысле «Black Messiah» напоминает вечный праздник, новоорлеанские похороны и важную проповедь в южной черной баптистской церкви одновременно — опыт сокровенной памяти предков и тема борьбы здесь грациозно переплетены с надеждой и любовью, как плотской, так и родственной. Этим, кстати, объясняется и общий звуковой ряд альбома: хотя здесь есть мелодии, причем мелодии гениальные, хотя бас заставляет качаться на стуле, главное в этой музыке — все-таки сочетание привычных структурно-композиционных идей со звуковым амбиансом, со всеми мелкими деталями, которыми Ди Энджело напичкал «Black Messiah», как старательный пейзажист наделяет бессюжетную картину мелкими подробностями, не уловимыми глазом с первого взгляда. Точно так же в самом посыле афроамериканской баптистской проповеди — только часть сути; другая часть — в ритуале, через который этот посыл доходит до прихожан.

С черной Америкой «Black Messiah» связана и причина, по которой с момента выхода последнего альбома Ди Энджело до «Black Messiah» прошло пятнадцать лет, — причина недоказуемая, но причина, которая так и просит поспекулировать на свой счет. Вспомним, как закончилось турне в поддержку «Voodoo», предыдущей пластинки Ди Энджело: певец буквальным образом ушел в лес, пустился во все тяжкие с наркотиками и алкоголем, жутко растолстел и вообще пустил свою жизнь под откос. Долгий, болезненный процесс разработки и записи «Black Messiah» оказался для него путем к исправлению, к возвращению не только к былой профессиональной форме, но и к куда более человеческой жизни. Есть идея, что выросший в среде черных пятидесятников Ди Энджело прошел тот путь, который проходили в церквях его детства. Для пятидесятников одними из ключевых являются идеи болезненного избавления от бесов и грехов, исцеления, экзорцизма, ради которых нужно пройти через боль эмоциональную и боль физическую, через страдания и лишения. В среде именно что черных пятидесятников (очень отличных по сути своей жизни от белых) эти вещи особенно важны — таких красочных, впечатляющих ритуалов изгнания грехов, какие проводят в пятидесятнических церквях на Юге, нет ни в одних других христианских церквях. «Black Messiah» — это плод продолжительного изгнания демонов, незримое напоминание о традициях, в которых Ди Энджело вырос.

В черном естестве «Black Messiah», впрочем, есть еще одна вещь, которая не позволяет этому альбому остаться лишь музыкой глубоко афроцентричной, — это его чистая, безусловная грандиозность. Выпустивший и без того уже две великих пластинки Ди Энджело, борясь со своими демонами, записал свою самую лучшую — и самую понятную. Не надо быть черным, чтобы понять ювелирную непосредственную сложность этой музыки и ощутить вневремнность ее звучания; не нужно быть баптистом или пятидесятником, чтобы услышать в «Really Love» и «Betray My Heart» вещи, универсальные для всех; необязательно знать о Мартине Брауне или Эрике Гарнере, чтобы почувствовать праведную злость в «The Charade». Ди Энджело часто называют зачинателем нео-соула — и в его музыке правда есть душа, и душа большая, чем во многих других пластинках и этого года, и многих других лет. В конце концов, гордость, память, борьба и любовь — точно так же понятные на любом уровне всем вещи. Те вещи, о которых не нужно забывать. Гордитесь собой. Помните о своих традициях. Боритесь за свои права. Любите ближнего, как самого себя. Эти истины никогда не мешает проговаривать, особенно сейчас, — и тем более проговорить так красиво и так сильно.