«Записываться с продюсером — это как отливать, когда на тебя кто-то пялится»

• — Я читал, что вы назвались Young Knives, когда наткнулись в какой-то на картинку с «юными негодями» (young knaves. — Прим. ред.). Как это было?

— Да, мы листали книгу по истории Шотландии, и там была средневековая гравюра с грабителями, которые скидывают с лошади богача и отнимают у него деньги. Нам понравилась идея — ну, красть у богатых, отдавать бедным, все дела. Только там подпись была такая неразборчивая, мне показалось, что написано «young knives» — и я еще подумал, что это хорошее название для группы. Мы его и взяли.

• — По-моему, любопытно, что вы были в одной букве от того, чтобы совсем по-дурацки назваться. Все-таки Young Knaves — это для какого-то совсем скучного британского инди-рока название...

— Так и есть! Но и Young Knives — так себе, честно говоря. (Смеется.) Впрочем, название — это не так уж и важно. Возьмите хотя бы Radiohead. Чудовищное название, хуже не придумаешь, но музыка-то крутая, так что это никого не волнует. Нами же заинтересовались, потому что люди пришли на наш концерт и им понравилось. С другой стороны, могло бы быть и хуже. Я, признаюсь, иногда вижу, что у группы дурацкое название, и сразу решаю, что ее слушать не буду.

• — Мне кажется, в вашей музыке много случайностей, которые вы оставляете и используете. Ну, например, вы рассказывали, как случайно задели струну во время записи песни «Current of the River» — а потом оставили и очень этот момент любите.

— Да, люблю. Мне вообще кажется, что во время записи нужно специально создать такую обстановку, в которой будут происходить всякие неожиданности. Группы как обычно действуют: едут в какую-нибудь модную студию, где сидит мужик, который уже тридцать лет альбомы записывает, — и он берет и исправляет вашу музыку, делает лучше, чем вы задумывали. Да вот только это ужасно скучно. Мне надоело. Записываться с продюсером — это как отливать, когда на тебя кто-то пялится. Ужасно некомфортно. Даже если вы с ним подружились, даже если он хороший парень, я лично все равно закрываюсь, чувствую себя несвободным. Последний альбом мы делали сами по себе, и поэтому там так много этих случайных моментов, о которых вы говорите. Все время на какие-то шумы и звуки натыкались, что-нибудь фонило, скрежетало, не тот звук издавало — а мы оставляли. Ужасно весело было. Доходило до того, что кто-нибудь играл какую-нибудь партию криво, а остальные двое ему говорили: «Вот! Отлично! Оставим так». — «Да? Мне казалось, я налажал».

• — К слову о названиях, вы же «Sick Octave» в какой-то момент планировали выпустить в качестве новой группы, под другим именем. Почему?

— Было дело. В какой-то момент в музыкальной карьере добираешься до точки, когда на тебя перестают обращать внимание. Особенно в Англии — прессе все время нужны сенсации, новые группы, имена. Это, конечно, очень циничная причина менять название. Но мы просто почувствовали, что что-то совсем новое делаем. Мы обычно песни придумывали с риффа, импровизировали вместе — а тут начали записывать альбом с готовыми мелодиями, с целыми песнями, все гораздо четче было. В общем, не как инди-рокеры-гитаристы, а как настоящая группа. В какой-то момент решили: «Ну, раз такое дело, можно и имя новое придумать, весело же!» Но потом передумали.

• — В первую очередь вы таким образом разорвали бы связь со старыми песнями Young Knives.

— Ага. Честно скажу, мне не то чтобы очень нравится их играть на концертах. Мы сейчас в основном играем «Sick Octave» целиком, плюс несколько старых хитов, ну, чтобы не быть совсем уж эгоистами. От прошлого не убежишь. Конечно, про самые популярные песни думаешь: «Ох, только не это», — когда их играешь; но они же не виноваты, просто мы слишком много их играли. В общем, мы принимаем предыдущие три пластинки Young Knives.

• — Почему вы решили собрать деньги на альбом с помощью краудфандинга?

— Нам не хотелось ни у кого просить денег. У банка, у лейбла, у кого там еще можно. У всех компаний есть одно довольно неприятное требование: им нужно, чтобы пластинка продавалась. Нам же это не нужно совершенно — какая разница, продается альбом или нет! Мы поначалу попробовали ходить по каким-то лейблам, но они все говорили: «Ой, нам нужно подумать, давайте еще одну встречу устроим, еще раз обсудим», — ну и мы решили: «Да, ребят, все с вами понятно». Так что выбрали краудфандинг. Пусть фанаты купят альбом еще до того, как мы его закончили. Вышло очень даже неплохо! Нам даже не пришлось писать всю эту ерунду, типа «за две тысячи фунтов вы сможете поцеловать мою маму, за пятьдесят я вышлю вам клок своих волос, а еще за сто испеку вам пирог». Просто честно сказали — вот, такие дела, все деньги честно пойдут на запись. Не знаю, будущее ли это музыки, но это стоило того.

• — Но какую-то работу вам при этом тоже пришлось найти, чтобы альбом записать.

— Да, совершенно ужасную. Том стал искать картинки для всяких реклам, я в торговлю подался, но что поделаешь. Это прекрасный новый мир, мужик. Если ты не Мадонна, если ты не собираешь стадионы — всем приходится подрабатывать. Сейчас, правда, получше стало, я звукорежиссером подрабатываю. Но иначе никак, иначе приходится соглашаться на вообще все концерты, которые тебе предлагают. А так мы можем себе позволить выбирать только самые крутые. Так мы можем хотя бы делать вид, что мы крутая группа. (Смеется.)

• — «Sick Octave» — ваш лучший альбом. При этом писали про него на удивление мало. Вам не обидно?
  

— Да нет, мне плевать. Может, дело в том, что в Англии мы его только выпустили, а в Европе он вообще до сих пор не вышел. Британская пресса очень зашоренная, пишут только про определенные группы. Ну вот NME про нас написали. Но вообще — мне правда все равно. Это раньше я был такой: «Вот бы про нас написали!» — а сейчас понятно, что самое главное — это концерты.

• — Мне кажется, вам удалось победить какую-то систему. Даже не индустрию, а в том смысле, что от музыкантов очень конкретных вещей сейчас ждут: записывай альбом, чтобы продавался побольше, играй на фестивалях и так далее. А вы вроде и сделали что хотели, и публика от вас не отвернулась.

— Так и есть, наверное. Индустрия очень скучная стала, особенно в Англии. Даже радио сейчас испортилось — я все больше слышу таких хитов, как в Америке раньше крутили, такой радиоформатный софт-рок, чтобы всем нравилось. Лейблы и музыканты боятся рисковать. Хочется, чтобы музыка была более революционной. Технологии-то все есть, чтобы ее делать. Радио, журналы никому не нужны. Раньше группам вроде нашей приходилось бы ездить по Англии в маленькой машине, выступать за ящик пива и четыре сотни фунтов и в этой же машине спать, а теперь на нас и люди ходят, и денег нам хватает, и все это без помощи лейблов и прессы.

• — На «Sick Octave» очень много странных звуков: детский плач, гудки машин, какие-то щелчки непонятные, писки…

— Некоторые говорят, что их даже слишком много! Мы просто развлекались. Делаем что хотим. «Давайте еще один вставим!» На самом деле, мы просто захотели сделать коллажный альбом. Причем у нас с самого начала были какие-то песни, так что с идеей коллажа это странно сочеталось. Но нам хотелось сделать что-нибудь в духе Шенберга или группы Faust. Знаете, как на первых альбомах Faust: просто какие-то обрывки, шквал странных звуков, джазовые куски без ясной мелодии, пианино, голоса… Ужасно люблю все это. Так что мы решили сделать не альбом хорошо звучащих поп-хитов, а что-то такое. Экспериментировали как могли. Натащили каких-то железных листов в студию, с них начали. Мне кажется, недостаточно людей сейчас делают свободную музыку. Учитывая, что можно просто взять лэптоп и изготовить альбом, слишком мало музыкантов пользуются такой возможностью. Все все равно идут в студию, к продюсеру, чтобы он за тобой следил, говорил, как что делать, исправил в конце концов звук. Художники разве просят кого-нибудь за них смешивать краски и говорить, как должна выглядеть картина? Ты творец — делай все сам!

• — Мне кажется, это сейчас главная разница между английской и американской музыкой. В Америке гораздо больше людей делают музыку у себя дома, в любительских условиях.

— Так и есть. Но тут какое дело: Штаты большие, ты можешь быть не очень известным, но при этом выступать в каждом городе, и в каждом городе найдется двести человек, которые на тебя придут. У нас хуже. Все играют в одних и тех же местах. Людям хочется быть признанными. Отсюда студии и прилизанный звук. Но у нас все равно есть самородки: Коннан Мокасин, скажем. Впрочем, он не англичанин. Но работает в местных условиях! У него альбом последний целиком на компьютере сделан, совершенно безумный, мне очень нравится.

• — Альбом у вас, ко всему прочему, довольно сложный. Несколько раз приходится послушать, чтобы что-то понять. Вы специально так сделали?

— А по-моему, не такой уж и сложный. С другой стороны, он слишком разнообразный, чтобы быть простым. Но кому нужно легкое искусство? Не хочу слушать музыку и говорить: «Что ж, это было удобоваримо. Я понял этот альбом от начала до конца!» Нет! Это не то, что я ищу в музыке. Все свои самые любимые пластинки я поначалу ненавидел: «Звучит так, будто они все придумывают на ходу!» В общем, «сложный» — это для нас комплимент. Спасибо.

• — Я несколько раз читал, что у вас песни с политическим и социальным подтекстом, — но тексты зачастую такие, что в них сложно разобраться. Это так, вы о политике поете?

— Мы не делаем никаких заявлений, никого ни к чему не призываем. У нас такие тексты, что мы, конечно, вкладываем в них смысл, но слушателю он не обязательно должен быть очевиден. Конечно, я пою о вещах, которые вокруг происходят. Ну, например, «All Tied Up» — это песня про британскую армию. Но вообще я не думаю, что в мире есть добро и зло, плохое и хорошее, мне скорее кажется, что мы где-то посередине находимся, в серой зоне. О политических песнях у меня такое представление, что в них должны петь: «Так, ты вот это и это делаешь неправильно, призываю тебя это изменить!» У нас, конечно, не так.

• — Вы сами из маленького городка в Лестершире и в небольших британских городах выступаете чаще других английских музыкантов. Вы патриоты провинции?

— Да, можно и так сказать. Мы чувствуем близость с небольшими городами. Про них часто говорят, мол, зачем туда ехать играть концерты, это не Манчестер, Глазго или Лондон, это никому не интересно. Но там такая благодарная публика! Люди сходят с ума на концертах. До хрена пьют и буйно веселятся. В Манчестер приезжаешь, а они там такие: «Видели мы все это!» — постоят, покивают, хлопнут один раз в ладоши и домой идут. Помню, в прошлом году мы играли в Шотландии в местечке под названием, кажется, Лесли. Мы были в местном отеле и играли там концерт — туда пришло все население города моложе тридцати! Маленький, дождливый, серый городок, а публика сходила с ума, девушки снимали футболки, — в общем, все как надо было. Одна из лучших ночей в моей жизни. Всегда приятно играть в городах, где люди истосковались по культуре.