«Если бы меня интересовали слова, я бы играла кантри»

• — Как вы вообще делаете звуки? Вам в голову приходит идея, и вы понимаете, с помощью какого инструмента можно его создать? Или наоборот — все начинается с инструмента?

— Я люблю естественные звуки, которые рождаются сами собой. Я живу за городом, на природе, поэтому все время записываю шорохи листьев, хруст дерева, пение птиц — это все настоящие звуки, которые создаются сами по себе, их никто не придумывает.  

• — Почему сейчас музыканты стали уделять такое большое значение визуальной части своих выступлений? Музыка сама по себе слушателям уже неинтересна?

— Ну смотрите, мы сидим сейчас в кафе и наверняка обращаем внимание больше на постеры, которые на стенах висят, чем на музыку, которая играет фоном. Люди воспринимают мир больше глазами, чем ушами. Тем не менее я считаю, что звук — это очень большая эмоциональная сила. Например, можно очень злиться на звук, он может просто выводить из себя. Сегодня с утра я пыталась заснуть, но на улице гудела автомобильная сигнализация. Это было невыносимо! И этот звук был в сто раз хуже, чем цвет обоев в моем гостиничном номере, хотя они ужасного желтоватого цвета. Звук может очень сильно действовать на психику человека. А если звук совместить с изображением, то получится эффективнее. Именно поэтому так сильно действует на людей музыка к фильмам. 

• — Ваша музыка тоже обычно дается с неким видеорядом. Но нет ли в этом определенного мошенничества? Не получается ли, что вы ограничиваете слушателя в их ассоциациях, навязываете ему некий образ музыки?

— Можно сказать, что видеоряд представляет свою интерпретацию музыки, не забирая у слушателя право на свою. Но очень сложно сделать так, чтобы музыкальная часть действительно работала с визуальной. Иначе это будет как если насыпать в кока-колу сахара — перебор. Тем не менее иногда легче дать аналогию (в случае с аудиовизуальным искусством — картинку), чем выдумывать новый язык и пытаться сказать то, что ты не можешь сказать, так как нужного средства для этого просто нет. Ведь искусство — это абстракция. А абстракцию невозможно объяснить, потому что языка для этого еще не придумали. Лично у меня просто нет слов, чтобы объяснить свою музыку. Единственное, что я могу сделать, — это сравнить ее с другой абстракцией (в моем случае это визуальный ряд), тем самым показав хотя бы примерно, что я хотела сказать.

• — Получается, в этом и состоит цель медиаарта? И что такое вообще медиаарт? Я вообще не понимаю этого термина.

— Я понятия не имею, что это такое. Мне кажется, вы намного больше знаете об этом, чем я.

• — Ну вас вообще-то называют медиахудожником.

— Ха, а я и не знала. То, что я делаю, я бы назвала, наверное, материал-артом, то есть искусством материала.

• • — А когда вы работаете над проектом, вы проводите исследование этих материалов, читаете про них что-то?

— Да, читаю. Это вообще похоже на навязчивую идею: когда я работаю над чем-то, я читаю много про этот материал, смотрю про него фильмы, рассматриваю его, нюхаю, слушаю, пытаюсь понять.

• — Есть ли еще что-то, что помогает вам в процессе создания музыки?

— Да, я много смотрю фильмов. Очень-очень много. И это фильмы, в которых важна история, фабула, потому что вся моя музыка и все мое творчество вообще — это рассказ, нарратив. 

• — При этом в ваших треках, как правило, нет слов. Как тогда понять, о чем этот рассказ? Через заголовок?

— Да, разумеется, название песни связано с ее эмоциональным сюжетом. Я всегда очень тщательно выбираю треку имя — это правда очень важный для меня момент. Вообще, когда я пишу песню, первым делом я рисую ее образ. В прямом смысле рисую — на листе бумаги, ручкой. (Берет ручку и блокнот и рисует изогнутую линию.) Еще я всегда вижу, какой у песни цвет. Например, вижу, что вот этот кусок будет голубоватым, а этот — ярко-желтым.

• — Хорошо, вы так видите, а как слушатель может это понять?
  

— А никак. Это только для меня самой. Тут нет задачи, чтобы рассказ, который есть в песне, могли прочитать другие люди. Но если мне не будет что сказать даже самой себе, то людям будет нечего слушать. На внутренней истории строится сам трек, музыка, которую слушатель уже воспринимает не как историю, а как звуковой ряд. Я хочу не сказать, а поделиться — это разные вещи. Если бы меня интересовали только слова, я бы могла играть кантри и петь что-то вроде «мой муж ушел от меня к друго-о-ой». Но в моей музыке нарратив построен на другом — на эмоциях, на идеях. И, если говорить, о саунд-скульптурах, которые я делаю, — на свете, на структурах.

• — Вы же приехали в Россию, чтобы два дня работать в Никола-Ленивце в воркшопе с российскими музыкантами. Расскажите об этом подробнее.

— Я, к сожалению, вообще понятия не имею, где находится Никола-Ленивец и с кем именно мне придется работать. Но я видела картинки деревни — там невероятно красиво. А говорят, что картинки вовсе не передают всей красоты. Вообще, я езжу на такие резиденции не так-то часто, примерно раз в год, и, надо сказать, каждый раз я получаю какой-то новый опыт, новый взгляд на вещи. Что касается Никола-Ленивца… Это же что-то вроде летней школы? Молодые музыканты приезжают, и у них есть шанс поговорить о своих проектах с профессионалами, так?

• — Да-да, так и есть. Но вообще вам стоило бы узнать поподробнее — комната в доме, где вы будете жить, рассчитана на четырех человек. Вдруг к вам подселят всех этих молодых музыкантов?

— Ну уж нет! Пусть мне лучше дадут всю комнату с четырьмя кроватями, тогда я просто буду спать понемногу на каждой из них, и это вроде как будет часть моего перформанса. Все-таки я медиахудожник или кто?