«В Бруклине все стало слишком безопасным»

— В Нью-Йорке сегодня первый день, как пошел снег. Теперь зима наступила по-настоящему.

• — В Москве еще нет. «Joke in the Hole», сольный альбом, который вы выпустили в этом году, звучит очень похоже на «Mr Impossible» Black Dice. Во всяком случае, чувствуется, что к ним обоим один и тот же человек руку приложил. Как вы разделяете то, что делаете в одиночку, и то, что делаете в группе?

— Очень просто. Black Dice — такая рок-н-ролльная, абсолютно концертная группа. Мы собираемся, все вместе вживую сочиняем музыку, она идеально подходит для того, чтобы играть ее на концертах. А когда я все делаю один — это в первую очередь именно студийный процесс. 

• — Как вы в одиночку сочиняете? Импровизируете сам с собой? Или у вас есть в голове какая-то идея, которую вы пытаетесь воплотить?

— Идей никаких нет. Есть простое желание: чтобы музыка, которую я играю, для меня самого была бы интересной. Не хочу, чтобы она звучала так, будто ее написал компьютер. Так что я пытаюсь найти какие-то приемы, трюки, чтобы заставить все звучать так, будто это сыграл и придумал человек — а так, в общем-то, и есть. Еще мне не нравится, когда музыка — это просто один повторяющийся кусок без вариаций. Все должно двигаться, непрерывно трансформироваться.

• — А какие звуки вы используете? Это семплы чужой музыки, или вы все самостоятельно наигрываете?

— А это не так важно. Тем более когда я все-таки использую семплы, я лишаю их всех оригинальных характеристик, мелодии, ритма, так, чтобы не было понятно, что это кусок чужой музыки. Обычно я свожу все к простому биту или ноте, а потом сам из этого выстраиваю свою мелодию. Иногда вживую играю на гитаре, или пою что-то, или на синтезаторе — хотя синтезаторы мне не очень по нраву. Главное — результат: я люблю, чтобы музыка звучала одновременно знакомо и криво, может, даже несколько уродливо.

• — То есть такой интуитивный подход?
  

— Даже не знаю. Для меня главное понятие — работа. Я просто работаю постоянно. Каждый день что-то записываю, делаю. Иногда придумываю себе какие-то правила, концепции, но это мало к чему приводит. Мне неинтересна математика, скажем так. Я даже синтезатор не могу нормально записать. Потому что чистота, стерильность, вот такая научная взвешенность мне совершенно не интересна.

• — Одно из главных качеств вашей музыки — какие-то совершенно сумасшедшие структуры композиций, одновременно очень четкие и текучие, изменчивые. Вы как-то специально их придумываете?

— Может, это прозвучит наивно, но я просто стараюсь сделать так, чтобы все не звучало слишком стандартно. На каком-то этапе работы над треком я понимаю, например, что вот бит звучит слишком знакомо, что он не производит никакого эффекта. У музыкантов же обычно есть ограниченное количество опций, они работают со знакомыми приемами — из хип-хопа, поп-музыки, неважно. Вот ты знаешь, что можно сделать дроп или начать припев. Я стараюсь придумывать что-то новое: например, на каком-нибудь неожиданном месте все оборвать. Музыка должна будоражить людей. Мне не нравится мысль, что музыка должна как-то ублажать и вообще не особо мешать — типа пусть себе играет на заднем плане. Нет, так быть не должно. Я сочиняю трек и представляю, что внутри него сидит человек — и он способен на самые неожиданные поступки.

• — В «Joke in the Hole» мне еще какие-то африканские, карибские ритмы и мелодии слышатся. Я знаю, что не первый об этом говорю. Как думаете, почему люди это слышат в вашей музыке?

— Не буду врать, у меня действительно много африканских записей, я регулярно их слушаю. Мне нравится, как там все просто: мажорные аккорды, все такое свежее, нескучное, а главное — ритм, сам ритм задает мелодию. В кубинской музыке, как мне кажется, такое тоже есть. И мне хочется, чтобы мои треки тем же качеством обладали. Совершенно иной тип музыки получается, чем обычно на Западе делают. Она не требует каких-то смен аккордов, припевов, всех этих стандартных приемов. Там все по своим законам развивается. Все строится вокруг повторяющихся кусков, но не стоит на месте.

• — Еще вас, конечно, часто принято ассоциировать с лоу-фаем и кассетной культурой. Вы, кажется, довольно сильно любите такой мутный, грязный звук.

— Это связано с инструментами, с которыми я работаю. Я делаю музыку не в цифре, а на всяких старых инструментах, которые, по правде говоря, со временем поистрепались. Так что это не принцип. Какой-нибудь Канье Уэст с хорошим и глянцевым звуком мне тоже нравится.

• — Как думаете, а если бы вам дали хорошее, новое оборудование, ваша музыка сильно бы от этого потеряла?
  

— Не исключено. Я вот недавно записывался с хип-хоп-группой Ratking, у них была куча компьютерных программ, каких-то несусветных семплов. И все очень быстро и хорошо работало. Они моментально переключались между идеями, пробовали все подряд. Но мне показалось, что они не знают, когда остановиться — как распознать момент, когда все уже достаточно хорошо звучит. Я бы забеспокоился, если бы со мной такое произошло. Когда у тебя слишком много возможностей — это опасно.

• — Некоторые при этом считают, что «Joke in the Hole» — это такая реакция на гладкость и безупречность звука современной электроники. Что вы так хаотично все делаете потому, что вам не нравится, как теперь все звучит.

— И да и нет. Я честно не пытаюсь вступить ни в какой диалог ни с кем. Просто у меня есть собственное мнение, ну и я, следовательно, записал все так, как мне по душе. При этом мне, повторюсь, нравится Канье Уэст, нравятся Daft Punk. Но я понимаю, в чем проблема. По-моему, сейчас вся поп-культура движется к такой бесконфликтности, гладкости. Это мне действительно не очень нравится.

• — В России, как я помню, о Black Dice услышали в контексте бруклинской сцены середины 2000-х: Animal Collective, Gang Gang Dance, вы и так далее. Бруклин с тех пор сильно изменился?

— Очень. Начиналось все очень просто: я туда приехал исключительно потому, что там дешево было снимать жилье. И, соответственно, сошелся с другими людьми, которые приехали в Бруклин по той же причине. Тогда тут было гораздо свободнее, какая-то возможность для экспериментов, исследований — во всех смыслах. Я, конечно, предвзят, потому что живу тут очень давно, но сейчас все очень… упорядочено. Никакого эксперимента, в Бруклине все поставлено на поток: люди собирают группы или переезжают с уже существующей, чтобы играть концерты и становиться местными звездами, потому что знают, что тут для этого подготовлена почва. Мы же просто играли музыку, потому что хотелось! Но так всегда бывает. Одно поколение проделывает всю работу, а за ним приходят те, кто пожинает плоды. Но мне обидно, потому что в Бруклине все стало слишком безопасным. Музыку все делают безопасную.

• — Как вы вообще себя чувствуете в 35? Я так понимаю, вы музыкой не очень хорошо зарабатываете — и работаете, кажется, еще в баре.

— Да, в двух барах. Ну, еще подрабатываю на компанию, занимающуюся дистрибуцией пластинок. Но мне все нравится. Музыка для меня важнее, чем когда-либо. Пятнадцать лет назад я просто ей интересовался — а теперь это практически единственное, чем я занимаюсь. Круглые сутки. И знаете, что еще? Фокус переместился внутрь моей головы. Раньше как было: за музыкой шли всякие социальные моменты, которые мне очень нравились, — путешествия, общение с новыми людьми, я куда-то выбирался. Сейчас это все тоже происходит, но главное — это музыка, и она теперь гораздо больше внутри, чем снаружи.