«Рок должен уходить вглубь»: Jack Wood о Сибири, алкоголе, сексе и альбоме

• — У вас на сайте большими буквами написано: «From fucking cold Siberia». Это просто рекламный слоган или вы действительно эти корни как-то в своей музыке ощущаете? Потому что я ничего особо сибирского в ваших песнях не слышу.

Вокалистка: Наши потроха прямиком оттуда, а значит, fucking cold Siberia имеет отношение ко всему, что вы слышите. (По просьбе группы «Волна» не раскрывает имен музыкантов. — Прим. ред.)

Гитарист: Конечно. Это энергия белой сибирской швали. Что не означает, что она не может быть похожа на энергию Детройта, скажем.

Вокалистка: А что такое вообще сибирский звук, по-вашему? Тувинское горловое пение?

• — Ну почему же. Вот группа «Гражданская оборона», притом что играла вполне универсальный панк и психодел, имела очень свой, вполне сибирский звук и сознательно его пестовала, записываясь на советской аппаратуре, например.

Вокалистка: Ну, свои технические заморочки у нас тоже есть. Мы тоже ребята непростые, даже иногда чересчур хитро… [замороченно] все делаем, я бы сказала. Я думаю, мало кто сейчас использует по-настоящему винтажные штуки, которые под Москвой собирает некий дядя Валя.

Гитарист: Да, мы хотели очень жирные барабаны, искали, где их можно записать, и в итоге нашли потрясающее место — там крутейший безумный чувак на чистом энтузиазме собирает микрофоны как в 50-х, ну и установка у него стоит тех времен. Вообще, у нас в этом смысле есть четкая позиция: мы все пишем сами. И в наших руках оказывается такая маленькая вселенная, которой мы можем управлять.

• — Ну я все-таки не аппаратуру имел в виду. Вот я сейчас живу в штате Миссури в США, и тут как-то особенно понятно, почему в Америке так важна музыка кантри, — прямо нутром чувствуешь, как эта музыка связана с этой жизнью. Когда я слушаю ваш альбом, мне не очевидно, как он связан с жизнью в Томске или вообще в России.

Вокалистка: Ну так то и интересно — притом что мы из сраной холодной Сибири, мы все равно представители крайне американизированного поколения. Делая этот акцент на Сибири, мы как раз подчеркиваем, что нет большой разницы между деревней на континенте под названием Америка и деревней вот в этой жопе, в которой мы живем. Американская реальность прекрасно воспета кинематографом и писателями вроде Керуака, но прекрасно же понятно, что отъезжаешь на сто метров от Томска — и начинается та же самая история. Только холоднее и природа немного другая, а в остальном — ты можешь так же долго ехать по дороге, встречать странных персонажей и находить себе барабанщиков. Это один большой муравейник. Просто так уж сложилось, что мир не бредил русской мечтой и вообще воспринимает все, что здесь есть, как нечто депрессивное, сумрачное и предполагающее большое количество алкоголя и размышлений. Но при этом Достоевский и Берроуз же по сути говорят об одном и том же — о человеческом естестве. И круто, что мы тоже имеем возможность отражать это естество.

Гитарист: В этом и есть универсальность рок-музыки — независимо от того, кто ты, ты понимаешь, когда кто-то поет про демонов, потому что в тебе они тоже сидят.

• — Ну хорошо, но почему эта универсальная рок-музыка сейчас так ориентирована на прошлое? К вам это тоже относится в полной мере, и я думаю, вы отдаете себе в этом отчет.

Вокалистка: Мне кажется, для того, чтобы любой жанр шел дальше и развивался, сначала нужно, чтобы его основу делали хорошо. Когда-то ее действительно делали хорошо. А сейчас по большей части все очень плохо. Нам очень часто говорят: о, наконец-то появились ребята, которые играют так, как надо. Если бы таких групп было по-настоящему много, можно было бы задуматься о том, чтобы, не знаю, подключить задницу к комбику и что-то новое издать. Но сначала нужно создать почву. Не то чтобы нет совсем ничего — все-таки мы живем в одно время с Джеком Уайтом, который очень многое для рок-н-ролла сделал (хотя смешно, что многие дети, которые не знают, кто такой Роберт Плант, считают, что Уайт это все и придумал). Но все равно — очень часто даже группы, которые хорошо начинают, честно, неотесанно, очень быстро приходят к чему-то отработанному, конвейерному.

Гитарист: Рок-музыка должна уходить вглубь, развиваться интровертно. А она становится более поверхностной. И меня это расстраивает.

Вокалистка: Для меня не погасли, может быть, только The Horrors. Которые как раз пошли внутрь. Не стали делать второй альбом, как первый, но попроще, чтобы понравиться не только своим поклонникам, но и их друзьям потупее, — а начали экспериментировать, прислушиваться к себе, может быть, много кушать кислоты, но почему бы и нет? Хотя, конечно, это я так в теории смело размышляю, как надо и как не надо, а если задумываться о том, как делаем мы, то я не знаю. Не знаю, как смотреть внутрь себя. Но для меня главное, чтобы все было честно. Чтобы не было вот этого: а давайте сыграем, как они, а давайте на русском запоем, чтобы четыре тысячи человек ходили на концерты.

• — У вас была какая-то специальная идея в связи с этим альбомом? Насколько вы вообще про специальные идеи?

Гитарист: Мне кажется, когда ты решаешь сделать альбом, не знаю, в стилистике диско 80-х — это заведомая глупость. Ты сразу ставишь себя в определенные рамки.

Вокалистка: Искусство не должно быть искусственным. Ты не можешь начинать с фейка. Это как кураторы говорят художникам: картины крутые, но вы же понимаете, что это немодно. Вот мы так про свои песни не думаем. Собственно, я вообще их не анализирую — это прерогатива гитариста, который пишет пачки (мы так основы песен называем, сибирский диалект, если хотите). Я скорее анализирую все происходящее, чтобы потом это каким-то образом выразить или вырыгнуть. В общем, мы, как алхимики, какую-то херню варим и выпускаем. Как и все музыканты, наверное.

• — Jack Wood славятся живыми выступлениями, я и сам бывал на нескольких и могу засвидетельствовать, что играете вы правда лихо. Насколько тяжело всю эту энергетику передать в записи? Встает перед вами такая проблема?

Гитарист: Я воспринимаю это как преимущество, а не как проблему. В наше время у 99 процентов групп все ровно наоборот. У меня регулярно бывает, что я кого-то слушаю, потом прихожу на их концерт — и перестаю слушать.

Вокалистка: У меня такого не бывает, потому что я вообще на концерты других групп не хожу: денег нет. Да и к тому же, чтобы послушать мои любимые группы живьем, надо зачастую идти на кладбище и совершать какой-то оккультный обряд. В смысле — я слушаю по большей части мертвых чуваков. Хотела вот пойти на Dirty Beaches недавно, но мы были в Екатеринбурге. А потом выяснилось, что там на нашего бывшего директора вокалист Sonic Death с ножом кидался, потому что он очень не любит Jack Wood. Ну зато Jack Wood очень его любит.

• — С этого места поподробнее, пожалуйста.

Вокалистка: Ну Арсений же всегда обустраивает легенды вокруг себя. А нас он боится и недолюбливает. И когда к нему наш бывший менеджер подошел, чтобы сказать, что концерт был крутой, тот начал кидаться на него с ножом и кричать, чтобы он держался подальше. У Арсения вообще очень неясна эта грань — злой … [шутка] или дружеский. Ну я и отношусь к нему как к подростку с дефицитом внимания — улыбаемся и машем. У нас был однажды неплохой диалог. Он сказал, что у меня маленькие сиськи, а я ответила, что у меня яйца больше, чем у него. Но если возвращаться к энергетике… Не знаю, по-моему, альбом очень классно отражает все, что с нами случилось в последнее время. Он более агрессивный, более собранный — ведь и мы такими стали, прожив некоторое время на чужбине.

• — Насколько, кстати, Москва повлияла на музыку группы из fucking cold Siberia?

Вокалистка: Знаете, к нам иногда на концертах подходят и спрашивают: «Ну что, вас Москва уже сломила, следующий альбом будет в духе Pompeya?» Ждут от нас, видимо, чего-то более мягкого, модного, рафинированного. Но мне-то кажется, что Москве наша музыка даже больше подходит — и Москва нас не изменила, а закалила. В Томске мы в любом случае выделялись на общем фоне, потому что не тонули в этом болоте, не опускали руки и не жевали сопли. В маленьких городах же всегда много реально талантливых людей, которые придумывают крутые штуки, но при этом их не воплощают. А мы решили воплотить практически ради смеха — и засосало так, что сейчас уже все всерьез. В Москве больше деятельных людей, потому что сюда за этим и приезжают. Если хочешь полежать на пузе вечером перед теликом, сюда двигаться нет смысла никакого: ты просто не успеешь.

• — Вы же теперь еще и в Германию собираетесь двигать. Что это за сюжет?

Гитарист: После концерта в Екатеринбурге к нам подошел человек и сказал: «Я из Германии, и я хочу вас там». Мы всерьез его поначалу не восприняли, потому что предложения такого рода уже появлялись и ничем не заканчивались. Но чувак оказался просто бешеный, дико пробивной. Сейчас мы едем туда в пробный промотур, если все получится, весной поедем в большой тур. Плюс в Берлине альбом выпускается на виниле, и половина тиража будет продаваться в Германии.

• — В Германии, наверное, и тексты ваши будут лучше понимать. Вам это важно вообще?

Вокалистка: На самом деле да, важно. Прикольно, когда тебе пишут «ВКонтакте» что-то вроде «я хочу от тебя детей», но намного приятнее, когда просят выложить тексты. И еще более приятно, когда люди, стоя у сцены, эти тексты поют. А уж когда какое-то нежное пятнадцатилетнее создание тебе говорит, что сидит дома и поет твои песни, у тебя вообще взрывается мозг, потому что, когда тебе было 15, ты тоже сидела дома и пела чьи-то песни, совершенно не предполагая, что кто-то когда-то будет петь твои. Другой вопрос, что, если бы кто-то стал в текстах очень сильно копаться, он бы про меня узнал слишком много. Но ты же, когда пишешь, не отдаешь себе отчет. Ты просто что-то слышишь и записываешь, а потом понимаешь: ну да, приехали, вот я всем все и рассказала.

• — Еще по отношению к Jack Wood всегда употребляют эпитет «сексуальный». Вам это как?

Гитарист: Мне кажется, это вот как раз про демонов.

Вокалистка: Ну, видимо, они такие у меня, да. Поначалу я оскорблялась, когда мне говорили, что у меня песни сексуальные — что я вам, газета «Аргументы и факты», что ли? Но потом поняла, что люди ничего плохого не имеют в виду и что, видимо, ничего с этим не поделаешь — по крайней мере в моем возрасте и с тем опытом, который у меня сейчас есть.

• — А что это за опыт? По песням, по образу, по концертам кажется, что вы действительно живете такой классической рок-н-ролльной жизнью: алкоголь, вещества, буйство и все такое прочее. Это правда жизни или вы все-таки играете?

Гитарист: Ну вот я сейчас приехал в Томск, стал описывать симптомы своих болей своим родственникам-врачам, и выяснилось, что у меня проблемы с печенью.

Вокалистка: Такой молодой, а уже разваливается. Ну а я-то вообще уже почти walking dead. Без грима бы в сериал вписалась. Понимаете… Мы очень остро ощущаем фейк. И в плане подачи мы всегда были максимально простыми. И даже вся эта история, когда нас описывали как трех пафосных придурков, которые скрывают свои имена, чтобы быть более таинственными… Да мы их скрываем, потому что имена — это стрем. Коля, Денис, Саша… Мы Jack Wood. Это он отвечает на вопросы, он выступает и кидает бутылку в зал. Он, а не Саша.

• — Так а пьет из этой бутылки тоже Jack Wood? Эксперименты с сознанием для вас — это как бы часть рок-н-ролльной традиции, без которой нет и рок-н-ролла?

Вокалистка: А мы не знаем, есть ли, мы без этого не пробовали. Мы просто такие, ничего не поделаешь. Ты пытаешься иногда как-то влиться в общепринятую социальную структуру, но все равно все сводится к homeless and dead — и в итоге ты с этой социальной жизнью прощаешься в каждом куплете. Конечно, есть друзья, которые много лет меня знают и прекрасно понимают, почему я так или иначе себя веду. Но те, кто видит впервые, смотрят огромными глазами и считают, что у нас не все дома, что мы весь этот … [кошмар], который в жизни у нас происходит, сочиняем. А нам-то впору садиться и писать мемуары про все, что с нами случается. Может, кстати, и правда уже надо книжку написать. Чтобы потом в старости посмеяться над ней беззубым ртом, держа в руках печень гитариста.