«Правила все время нужно нарушать»: OK Go о видео, приложениях и хардкоре

• — Пожалуй, я не совру, если скажу, что в России вы больше известны своими видеоклипами, чем музыкой.

— Не только в России, чего уж там.

• — И вас это смущает?

— Вообще нет. Мне кажется, что сейчас все пытаются рассовать творчество по каким-то полочкам, которые существовали в двадцатом веке. А ведь само существование этого разделения обуславливалось лишь доступом к средствам распространения информации. Музыку вы получали на носителе в форме диска — либо куске черного пластика диаметров в 12 дюймов, либо куске серебристого пластика диаметров в 5 дюймов. Это и понималось как «музыка». Кино воспринималось как ацетатные катушки, а позже — как кассеты формата VHS. Мы долго производили все эти штуки, но теперь-то абсолютно все заняты тем, что производят нули и единицы. И ведь сама идея рок-звезды связана с раздвиганием границ возможного, правда? Как бы все время нужно правила нарушать. Но теперь есть ощущение, что музыканты обязаны держаться рамок: использовать как инструмент творчества одну лишь гитару, а если я захочу поменять гитару на камеру — это уже, мол, не то. Очевидным образом я осознаю разницу между своими ушами и своими глазами. И я представляю, как люди размышляют о музыке и клипах. Но эти границы кажутся мне настолько искусственными! Когда вы думаете о песне «Material Girl», вы же автоматически представляете себе Мадонну, сходящую вниз по этой лестнице из клипа?

• — Честно говоря — да, представляю.

— Когда вы вспоминаете про «Smells Like Teen Spirit», разве у вас перед глазами не появляется человек со шваброй? И эта классная вечеринка, на которую вас не пригласили? Здесь есть даже более важный аспект: когда вы думаете об Элвисе, вы же обязательно вспоминаете те самые бедра и характерную цветовую гамму? Выберите любую песню The Beatles — и я буду готов рассказать вам, какие у них прически были на тот момент. Визуальная составляющая присутствовала всегда; более того, ее искусственно отделили от музыки только в момент изобретения звукозаписи — да и то лишь отчасти. А в прошлом вы физически не могли услышать музыку без того, чтобы ее увидеть. Вам бы пришлось специально закрывать глаза. До двадцатого века музыка существовала только тогда, когда ее исполняли прямо перед вашими глазами. Так что мысль о том, что музыка — это опыт, получаемый исключительно при помощи ушей, кажется мне довольно безумной. Это целая вселенная — и так было всегда. Набор чувств, набор идей для творчества… Я отдаю себе отчет в том, что по сравнению со многими из наших коллег мы гораздо больше внимания уделяем визуальной стороне. Не то чтобы я пытался заявлять, что мы более честные или более «настоящие», — просто мы сосредотачиваемся на том, что нам кажется интересным. Вот какую аналогию я могу привести: когда мы добавляем духовую секцию к струнной — это что, не оркестр уже? Но ведь это совсем другая штука! Безумие! Когда мы начинаем накладывать дисторшен в студийной записи — это что, больше не музыка у нас? Очень скучно с такими аргументами, честное слово. Нас все пытаются расспросить о том, не забивают ли видео музыку, а я про себя думаю о том, что для меня между ними нет разницы. Это творческие начинания, которые приносят нам радость.

• — Почти десять лет назад, когда вышел ваш первый вирусный клип, «A Million Ways», я его увидел в качестве скачиваемого файла Quicktime, который запостили на каком-то форуме…

— Да, это же 2005 год, то есть больше девяти лет. Боже мой!

• — Так вот, вы стали чуть ли не главными пионерами полноценного использования YouTube как музыкальной платформы — а сейчас это, мягко говоря, совсем другой сайт, чем десять лет назад. Каково ваше отношение к эволюции этого сервиса?

— Ох, как интересно, надо подумать. Вот каковы мои чувства на этот счет: наш прорыв к массовому слушателю пришелся примерно на 2005 год, и прорыв ютьюба к массовому пользователю тоже пришелся примерно на это время. И знаете что? Лучше бы у меня были акции YouTube, чем доля в OK Go, ха-ха-ха. Не стоит меня винить в этих чувствах. Если серьезно, то мне кажется, что капитализму прекрасно удается поглощать все, что попадается ему на пути. Даже в революционные моменты вы можете наблюдать за тем, как метафорические пузыри подбираются к поверхности и в итоге подвергаются такому давлению со стороны власть имущих, что неизбежно пополняют их ряды. Эта чудаковатая бунтарская штукенция, созданная людьми из ниоткуда, совершенно закономерно превратилась в целый новый мир. И уже сам ютьюб теперь провоцирует различные попытки скинуть его с пьедестала. В общем, все по Оруэллу. Чертовы десять лет! Знаете, ведь мы разместили тот клип на ютьюбе буквально благодаря письму, пришедшему нам с адреса chad@youtube.com. Могу даже фотографию прислать! Пишут нам и говорят, мол: «Видел тут ваши клипы в разных местах в интернете. Может, теперь мой сервис опробуете?» И мы такие: ну да, почему бы и нет. Между этим письмом и капитализацией в сколько у них там миллиардов долларов такая пропасть! Вы вот можете себе представить, что у нас на завтра назначена встреча с кем-то из совета директоров Google? Просто потому, что им понравилось наше видео? Это совершенно невообразимо. Теперь это громадная махина. С другой стороны, я не представляю, какой другой сценарий здесь мог бы реализоваться. Не могу сказать, что у меня есть какие-то серьезные жалобы на этот счет: все-таки именно эти люди в большой степени демократизировали распространение видеороликов определенной длины. Теперь они пытаются сделать более народным и способ производства таких видеороликов — не уверен, что YouTube угадали с моделью, но все пока в процессе. Ну и понятно, что при этом им нужно сделать так, чтобы лампочки в офисе не гасли. Да, меня тоже страшно раздражает, когда тебе нужно посмотреть тридцатисекундное рекламное видео, чтобы добраться до ютьюбного видео такой же длины, но, с другой-то стороны, — я что, ожидал бесплатного сервиса? Даже не знаю. Быть пресловутым слоном в комнате, в принципе, куда сложнее, чем быть мелким революционером.

• — Ваши видео часто приводят в качестве примеров удачного вирусного контента — что бы это выражение ни означало. И мне всегда было интересно, думаете ли вы о своих клипах в этих терминах: короче, тут недостаточно вирусно, давайте еще вирусности добавим (и все в таком роде).

— Да, конечно: перед съемкой каждого нового видео я стараюсь подхватить какую-нибудь крутую болезнь. Поначалу это были всякие кожные штуки, но нам это наскучило, и теперь я сосредотачиваюсь на заболеваниях, которые воздушно-капельным путем передаются, ха-ха-ха.

• — Ну ладно, вы же знаете, о чем я!

— Слушайте, ну мы не пытаемся специально создавать вирусные ролики. Конечно, существует много параметров, не обращать внимание на которые просто тупо. Ключевой из них — это дефицит контента. Люди, которые припозднились с приходом в мир интернет-маркетинга, часто желают, чтобы все было как в том старом мире, откуда они пришли. И они говорят: «Хотим, чтобы вы создали нечто прекрасное, а потом весь трафик шел только на наш сайт». Чтобы все существовало только на одном сайте. Это безумие! Интернет не работает таким образом. Вообще. В интернете все распространяется путем указания на тот или иной объект, где бы указующий ни находился в этот момент. Посмотри, говорят тебе, на эту крутую хрень! И ты смотришь на нее из фейсбука, из твиттера, ну и так далее. Инстаграм, не знаю — хотя нет, из инстаграма нельзя, потому что в этом вопросе они мелкие сучки. Короче, вы меня поняли. Сама идея дефицита контента, направления пользователей на сайт моя-корпорация-точка-ком — это бред. Перенаправление трафика непосредственно на контент — это очень понятная вещь. Но если речь идет только лишь об одном месте хранения этого контента? Безумие. Эта версия дефицитности отлично вяжется со многими торговыми моделями XX века — что-то типа «эта вещь продается только в этом месте». Вам говорят, что, да, разумеется, каждое прослушивание музыки — это абсолютно эфемерный опыт, но сама музыка доступна только на этом куске пластика и вам нужно купить этот пластик у этой конкретной компании. Это больше не работает. И заставить людей понять, как именно дефицитность должна работать сейчас, — ну, это задача не из легких. Мы не размышляем постоянно о том, как можно обмануть систему и сделать видео более вирусным, но мы были бы идиотами, если бы говорили первому встречному: «Дайте нам денег, и мы поставим наше видео на ваш сайт». За базовую структуру интернета нужно сражаться. Подобного рода высказывания и убеждения проникают повсюду — и, пожалуй, нас можно обвинить в том, что само представление об этих концепциях заставляет нас больше думать о том, что станет вирусным, а что не станет. Вот в этом мы виноваты, да. Надеюсь, я всех не совсем запутал? А вообще, люди делятся только тем, что отражает их самих в лучшем свете. Никогда не бывает так, что вы что-то смотрите и думаете: «Ох, я так ужасно чувствую себя после просмотра этого ролика. Моей маме он очень понравится!» Или: «Вот дерьмо, этот ролик вывел наружу все мои страхи. Нет ничего лучше, что я мог бы послать моей девушке!» Так никогда не происходит. То есть, конечно, есть целый мир вирусного наведения страха, на котором специализируется Fox News. Но в онлайн-контенте это почти не встречается, такой тип поведения гораздо более типичен для телевидения и радио. Людям нравится настраиваться на реально стремные каналы, однако вряд ли они будут делиться отдельными сюжетами. Все это вполне укладывается в правила и представления о том, что стоит, а что не стоит создавать. И по большей части все эти правила хорошо согласуются с уже имеющимися у нас идеями по поводу того, что мы сами хотим создавать. А теперь, после этого длительного и хаотичного экскурса, я бы хотел обратить ваше внимание на то, что если просуммировать просмотры всех наших видеоклипов за последние десять лет, то получится число просмотров, которое набирает, типа, один клип Кэти Перри. Вирусность — странная вещь, потому что никто не стал бы называть Кэти Перри гением вирусного контента; она просто мощнейшая поп-звезда. Вирусными наши видео делает только лишь первичный способ их распространения. А Кэти Перри засовывают вам в глотку всеми способами, которые глотка только может выдержать, — и вот поэтому она настолько популярна. Наши же видео люди распространяют по собственному желанию. Однако я совершенно не хочу сказать, что кто-то накручивает счетчики на ютьюбе, — молодежь сама решает, что видео Перри им хочется смотреть в сто раз чаще, чем наши. Вопрос: вирусны ли OK Go? Если да, то мы — это довольно скромный вирус.

• — Вы сейчас много использовали термин «disruption», который означает неожиданное действие, призванное сместить баланс сил, и часто применяется к различным технологическим компаниям. Когда OK Go полтора года назад выпустили мобильную игру Say the Same Thing, это была попытка чего-то подобного?

— Я бы хотел извиниться за то, что я столько раз сказал это слово, потому что я его слегка ненавижу, честно говоря, — но вы правы, я его действительно много раз произнес. А что касается приложения, то ответ здесь — нет. Мы его выпустили, потому что нам показалась, что это реально крутая игра. Я прекрасно понимаю, насколько нелепо это сейчас прозвучит, но все же: наша главная мотивация — это создавать вещи, которые нам кажутся офигенными. Игра-то хорошая. Правда, стоит добавить, что мне и вправду что-то кажется более интересным, когда речь идет о серых зонах, чем-то неопределенном. То есть вот была музыка с одной стороны, а с другой стороны располагались фильмы, но потом все это начало соединяться — и появились клипы и все такое. И есть такие случаи, когда произведение можно описать и в тех, и других терминах, но нельзя однозначно отнести к одной области, понимаете? Меня дико заводит представление об интернете как об огромной современной метакультуре; таком растущем чудище, которое все в себе вмещает. И в интернете есть куча хорошо представленных вещей, которые не попадают ни в одно из «простых» разделений вроде «высокого искусства» и «популярного искусства»; «поп-музыки» и «классической музыки»; «кинематографа» и «рекламы». Все эти занятные мелкие штучки. Когда кто-то создает что-то, что вас увлекает и кажется вам прекрасным, вам это сразу понятно. Как с этой игрой — она была очень увлекательной и веселой. Вот мы и подумали: что если мы как группа выпустим игру вместо песни? Что произойдет? Вот и весь эксперимент. Мы не пытались совершить революцию где-либо, кроме внутри самих себя, потому что это заняло много времени, а денег мы нисколько не заработали. Но было весело!

• — Кажется ли вам, что подобная модель будет жизнеспособна и в случае песен? Грифф Рис из Super Furry Animals записал эксклюзивный трек для мобильной игры Whale Trail, а игра в итоге стала дико популярной. Вы бы стали заниматься чем-то подобным?

— Конечно. Прямо сейчас я размышляю над видео, которое нам нужно снять на дичайше нелепую песню, записанную нами для одного фильма. Это, конечно, не игра, но эта песня написана специально для фильма, ни на каком альбоме ее не будет, и в любой другой ситуации мы не стали бы ее записывать: это полная дичь. А клип будет еще более смехотворным. Впрочем, я не стал бы говорить, что это будущее музыки или что-то в этом роде, я точно не пытаюсь найти Ту Самую Модель Существования для кого бы то ни было. Если бы кто-то пытался следовать нашей модели, им бы настал … [конец]. Представляете, как бы все сложилось, если бы кто-то еще стал руководствоваться следующей идеей: «Попробуйте придумать что-то идиотское с тренажерами, а дальше посмотрим»? Это одноразово. Но если попробовать экстраполировать и понять причину, по которой все эти идеи сработали, то это совсем другое дело: просто берете хорошую идею, которая интересна сама по себе, доставляет удовольствие при ее воплощении и не используется другими людьми — довольно универсальный рецепт, как по мне. Лично я всегда счастлив, когда вижу, как другие артисты и музыканты пытаются самовыражаться в тех областях, которые не кажутся им предельно комфортными. Одна из моих любимых записей LCD Soundsystem — это тот альбом для тренировок, который они сделали по заказу Nike. Он отличный, правда же? И он целиком состоит из ремиксов тех треков, которые уже были у Мерфи в загашнике. Но когда ты заставляешь себя работать в зоне дискомфорта, то начинаешь думать по-другому, частично отказываешься от каких-то претензий, менее строго относишься к тем правилам, которые раньше для тебя казались незыблемыми. И действуешь иначе. Здесь есть некоторая засада: мы все любим альбомный формат, потому что мы на нем выросли. И потому что, как мне кажется, он необходим для написания музыки — окей, по крайней мере лично для меня. Если бы я писал музыку в формате сингл-сингл-сингл-сингл-сингл-сингл, то они бы все звучали одинаково. Или каждый из них был бы попыткой попасть в одно и то же яблочко. Следовательно, недостатки во всех них тоже были бы одинаковыми. Но когда я одновременно пишу 18 или 20 песен, а затем выбираю из них 12 наиболее интересных и в конце концов еще одну или две с реальным коммерческим потенциалом для того, чтобы использовать их на радио, возникает очень разнообразный корпус треков. И так гораздо интереснее! Проблема заключается в том, что люди попросту больше не покупают музыку таким способом — они покупают все по одной песне. Получается, что мы как бы перенеслись обратно в 1950-й: альбомов еще нет, и все концентрируются на отдельных треках. Найди, мол, свой хит и дальше играй только его. Но, с другой стороны, та система была куда более корпоративной и завязанной на временщиках: никому не было дела до того, кто написал песню, до ее текста. Если это хит, пой его как можно чаще: раз его исполнили The Everly Brothers, то должен спеть и Элвис, ну и так далее. Можете представить, чтобы сейчас та же Перри выпускала хит — а в течение месяца его начинали исполнять все остальные поп-звезды?

• — Отчасти это все равно происходит благодаря культуре каверов. Через месяц на том же ютьюбе будет кавер а капелла, кавер с укулеле, восьмибитный кавер — ну и так далее.

— Ну да, пожалуй. Или даже с ремиксами похожая штука. Как только выходит нетанцевальный хит, надо срочно положить под него унц-унц-бит на 120 ударов в минуту.

• — Это как раз случай российского радио с поп-музыкой.

— Вообще не представляю, что у вас по радио передают в Москве! Забавно: когда мы записывали новый альбом, ассистент в студии был повернут на том, чтобы раскрыть формулу поп-музыки. И он такой: «У них все песни со скоростью 120 ударов в минуту!» Он включал радио, запускал метроном, и тот всегда давал значение между 120 и 130 ударами в минуту. И плюс унц-унц еще. Наблюдать за тем, как он это делает, было крайне весело.

• — Смотрите, вот даже по этому интервью видно, что вы — весьма серьезный мужчина. Интеллектуал, без всяких шуточек, — с прекрасным университетским образованием, публикуетесь в The New York Times. И все равно есть куча людей, которые считают вашу группу несерьезной или даже попросту комической. Задевает?

— Ну я же не знаю, каково было бы быть кем-то иным. Вот метафора, которую я не использовал в разговоре про музыку и видеоряд, но она подходит и для противопоставления «смешное — умное». Давайте представим, что я занимаюсь рестораном, который известен своими супервкусными десертами. Это ж круто! Мне приятно всех радовать десертами. Это не значит, что блюда из основного меню чем-то плохи. Что может быть лучше: люди приезжают со всего света, чтобы попробовать наши фантастические десерты! Это не говорит о том, что я хуже других шеф-поваров, и это не говорит о том, что еда из основного меню нравится всем меньше. Для повара нет плохих посетителей, я счастлив радовать их десертами. Если они придут и им понравится что-то из основного меню, то прекрасно. Если они придут за блюдами из основного меню, а потом им еще и десерт понравится — тоже прекрасно. Помню, как однажды в здании лейбла Capitol Music, на котором мы выпускались в течение десяти лет, я увидел на чьем-то столе запись серии «Южного Парка», в которой появлялись Radiohead. «Южный Парк» вообще в России показывают?

• — Да, сериал здесь дико популярен.

— А, ну ладно. В общем, я такой: «Чего?!» Помню, что я спросил этого человека: «Серьезно? Radiohead в серии «Южного Парка»? Они конкретно переживали о том, что люди относились к ним слишком серьезно; думали, что они все время слишком грустные и мрачные. Но у Radiohead есть чувство юмора. Я тогда подумал: «Что, правда? У кого-то есть проблема, противоположная нашей?» Все все время думают, что OK Go — это шутка такая. В то время как мы, может, к себе относимся не слишком серьезно, но совершенно точно серьезно относимся к своей работе. А для Radiohead все совершенно наоборот: все думают, что они насто-о-о-о-о-о-олько серьезны, а им было важно показать, что они умеют шутить. Я бы никогда не стал рассчитывать на то, что у кого-то может быть неплоское (трех- или десятимерное — неважно) представление о человеке, с которым он или она никогда не встречались. Насколько умен, скажем, Кеану Ривз?

• — Вообще не знаю. Он очень скрытный.

— Он совершенно определенным образом представляет себя на публике. Но знаете что? Я уверен в том, что он очень умный. Хотя кто знает? Может, и нет.

• — Он таинственный, это все же другое.

— Ему нужно поддерживать известность — исходя из того, чем он прославился изначально. А он прославился тем, что он — это Кеану Ривз. Ему повезло, что он вообще чем-либо известен, с другой стороны. Я очень доволен тем, что наша группа прославилась глупостью (а именно — танцами на беговых дорожках). И мы специально остановились, чтобы поразмышлять над тем, что же именно это означает. Здесь две возможных реакции: либо мы могли сказать, мол, ха-ха, смех да и только, теперь мы носим желтые шляпы и ведем себя подобно Devo, а потом от этого всего отказаться; либо мы могли решить, что мы отдадимся подобным творческим проектам целиком и что-то извлечем из данной ситуации. Что мы и сделали. Сказали себе: «Да, нам это удается». Вместо того чтобы пытаться пробиться с песней на радио или добиться такого звучания, чтобы люди узнавали его как «звучание OK Go», мы предпочли тот вариант, что люди ценят саму идею нашей группы. Которая, извините, как раз и заключается в погоне за идеями, а не за стилем. Если мы известны как глупая и веселая группа, занимающаяся странным творчеством, то это все равно в десять раз лучше, чем просто «та группа с беговыми дорожками». Так что мы явно движемся в верном направлении.

• — Мне правда кажется, что ваш первый альбом, вышедший до всех классических клипов, несколько недооценен. Тем более что характерный для OK Go образца-2003 пауэр-поп, кажется, частично возвращается в моду вместе с прочими отзвуками семидесятых. Интересно, что на следующих альбомах вы ни разу не возвращались ни к этому звуку, ни к более кричащему вокалу — почему?

— Ну вот скажите: вам, например, хотелось бы вернуться к тому, чем вы десять лет назад занимались? Да, мне, конечно, всегда хотелось, чтобы в нашей карьере случился такой момент, когда мы бы добились дикого успеха. Но я страшно доволен тем, что мы никогда точно не попадали ни в одну музыкальную движуху. Рэпкор, группы по типу The Strokes, странный всплеск популярности шведских групп — все это прошло мимо нас. Все группы, которые точно попадали под эти характеристики, просто не могли существовать в том же виде пять лет спустя. В то время как мы никогда не были достаточно крутыми для этих течений, что и помогло нам остаться на плаву. То есть, конечно, мы всегда находились где-то рядом, но все равно не попадали куда надо и продолжали гнуть свою линию.

• — Сразу же вспоминается, как в течение нескольких лет вы были одной из штатных групп для битья на Pitchfork. И вы это пережили с честью!

— На Pitchfork нас ненавидели всегда. Глубокой ненавистью. Хотелось бы их за это поблагодарить: наверняка это сильно помогает продажам. Знаете, возможно, мы единственная группа, удостоенная рецензии на Pitchfork еще до того, как у нас вышла хоть одна запись. Мы начали играть концерты в Чикаго в тот же год, когда открылся сайт, и они терпеть нас не могли. Они стали писать рецензии на наши концерты — в то время как у других групп Pitchfork обозревали только пластинки. В рецензиях на OK Go отдельное внимание уделялось тому, насколько мы плохие люди; о музыке там почти не говорили. Помню, что там писали про то, насколько сильно блестят наши новые инструменты, потому что мы слишком богатые ребята. Это было уморительно, потому что мы продолжали играть на тех же инструментах, которые у нас хранились с седьмого класса. И у нас не было достаточно денег, чтобы, подобно другим хипстерским инди-группам, купить корпус от старого Rhodes и засунуть туда цифровой синтезатор (чтобы здорово выглядеть на сцене). Поэтому мы просто выходили на сцену с синтезаторами.

• — Вы родом из Вашингтона и нередко говорите о своей любви к великому вашингтонскому хардкору. Есть какой-то относительно малоизвестный альбом из этой области, который вы можете порекомендовать?

— «Pony Express Record», записанный Shudder to Think. Правда, к тому времени они уже не жили в Вашингтоне. Честно говоря, этот альбом много кто любит, но все равно его в мире ценят недостаточно. И есть еще одна маленькая вашингтонская группа, которую мало кто помнит; называется Severin. У них всего один альбом выходил: «Acid to Ashes, Rust to Dust». Последний раз я его двадцать лет назад слушал. Может, сейчас он звучит ужасно, но тогда я его просто обожал. Конечно, мир изменили Minor Threat и Fugazi, но мне и вправду кажется, что Shudder to Think заметно обгоняли свое время.