«Петля пристрастия», «Cеребряная свадьба» и другие минчане

«Раньше я работал на Velcom (белорусский мобильный оператор. — Прим. ред.) в отделе специальных проектов. Был 2006 год, тогда только начиналась вся движуха в интернете, ну и мы забомбили с коллегой техподдержку абонентов в социальных сетях. Это хорошо развивалось, но нас потом расформировали. Одна коллега ушла в Wargaming.net и предложила мне присоединиться тоже. Сейчас я там работаю менеджером в эвент-брендинг-отделе, занимаюсь организацией конференций и участием бренда в других конференциях по странам СНГ — для программистов, для дизайнеров и так далее. Еще занимаюсь организацией встреч по языку программирования Python. Например, вчера привозили спикера из Харькова, он выступал часа два — из них я понял лишь междометия и союзы между словами, хоть и учил программирование в университете. Особенно когда они шутить начинают, это просто … [очень плохо].

Работа нравится, но она очень тяжелая, сложно находить время для двух групп — по будням работаешь с девяти утра до девяти вечера, по выходных иногда тоже, приходишь домой к полуночи и все. Радует, что с Super Besse пишемся в домашних условиях — на кухне, на балконе, одну песню — «Отпусти» —  я вообще лежа в кровати записал: проснулся с перепоя, взял микрофон, накрыл простыней, намычал восемь дорожек и отправил пацанам, им понравилось. Постельный постпанк, короче. Из-за занятости пишемся в основном по выходным — пробовали с The Blackmail делать по ночам, но это нереально, к 4 утрам ты уже обнимаешь теплый комбик и ложишься на него. С выступлениями тоже трудно, приходится отпрашиваться. Отпуск у меня один месяц в год — этого достаточно, чтобы откатать тур, например. Классный вариант с командировками — днем отработал, вечером сыграл, но такого не бывает.

Периодически я еще подрабатываю тем, что подпеваю в рекламных роликах, но там меня никто не узнает, даже я сам свой голос не узнаю. Я уже спел в трех роликах Velcom. Первый был имиджевый, «Час упэўненых», там под Брайана Ино такой закос. Второй был про планшеты, там я спел под какое-то рэгги, а в третьем вообще что-то среднее между Sex Pistols и The Clash. Потом посмотрел ролик, а там какое-то 14 февраля. Ребят, ну при чем тут панк-рок? Раньше я очень плохо к такому относился, мол, реклама, продажность, ну а сейчас понимаю, что голос все равно никто не узнает, к творчеству это никакого отношения не имеет тоже — тебе просто показывают, в каком месте нужно открыть рот. Это не имеет отношения к искусству, а деньги получаешь.

На работе про мою музыку знают, однажды это даже аукнулось — начальница попросила сыграть The Blackmail на турслете компании. Ну и еще, когда только пришел работать, два программиста меня узнали. Но я не очень люблю внимание по этому поводу. Не знаю, что отвечать, хоть и приятно. Ну играю я в группе, чего ты еще хочешь от меня? На прошлой работе, когда подходили и спрашивали: «Ты же в группе играешь?» — то я вообще отвечал: «Нет, это не я». Это не то чтобы двойная жизнь, просто не знаешь, как реагировать.

Было бы круто зарабатывать только музыкой, но я не понимаю как. Когда ты ездишь целый год с концертами — непонятно, как это отразится на твоей психике. Часто бывает, что слышу свои старые песни, и от них меня уже тошнит, как я мог вообще сочинить такое говно? А тут, представьте, эти песни играть всегда, если вдруг они станут популярными. Потом ездишь десять лет, везде все говорят: «Давай Creep!» — а ты думаешь: «Ну сука».

«Работаю в детском доме уже практически 10 лет, то есть давненько. Занимаюсь там тем, что воспитываю детей — это что-то вроде воспитателя в детском саду, но только с очень и очень большими нюансами. По образованию я психолог, оно граничит с педагогическим, поэтому практически соответствует. Пошел в это дело, потому что действительно хотел этим заниматься. Я в свое время работал где попало в силу отсутствия образования, но и даже когда начал учиться — грузчиком был, делал печенье на станке и так далее. Переломный момент случился, когда устроился в обычный детский лагерь и меня это очень вштырило. Подозрения и до этого были, но именно тогда определился, что все, хочу с детьми работать.

Сначала хотел идти няней в детский сад, многие сразу говорили: «Ты же парень, ты что, будешь горшки выносить»? А я такой: «Ну да, что тут такого?» Некоторые детсады наоборот заинтересовывались, но там на тот момент были очень маленькие зарплаты, а мне хотелось жить отдельно и на родителях не ездить. Потом моя мама вспомнила, что ее знакомая работает в этом детском доме-интернате. Я созвонился, узнал, что это такое, устроился работать. Как раз совпало, что парнишка-санитар уходил учиться, а я вышел вместо него. Потом моя работа понравилась, предложили перейти в воспитатели, и я, конечно же, согласился.

Мне кажется, любая работа сложная, моя тоже, просто в какие-то моменты ты привыкаешь и притираешься. Тут есть свои нюансы — первое время были моменты шока, особенно когда у ребят приступы агрессии, рубашечки на них надо специальные одевать, это было жутко поначалу. Много курил, нервничал, потом прошло. «Заходи — не бойся, уходи — не плачь», — очень вот метко сказано. Случайно человеку может показаться, что всем этим детям больно и плохо. На самом деле это не совсем так, это все параллельная психическая реальность, у них свои радости, просто нам это незнакомо, поэтому и пугает.

График у меня скользящий, обычно с восьми утра и до восьми вечера. С музыкой совмещать удается очень хорошо, честное слово. Спасибо начальству за это, у нас обоюдное согласие — я могу строить свой рабочий график в соответствии с гастрольным, а не наоборот. Это во многом благодаря тому, что каждый год мы делаем благотворительные концерты, на деньги которых дети ездят летом отдыхать в лагеря. Государство на это деньги не выделяет вообще, волонтеры собирают по крупицам, а мы уже четвертый год делаем все за один концерт. Ну и начальство видит, что это не просто рок-н-ролл одного человека, не все впустую. Дети про музыку тоже знают, живут от концерта до концерта, всегда говорят: «Вот сейчас будет концерт, и мы поедем».

Но это сложно эмоционально, те еще качели — приезжаешь с гастролей, приходишь на работу, а там дети, нужно забыть про рок-н-ролл. Плюс у меня еще своих детей двое, две дочки, 6 лет и 2 года. Дом, работа, музыка — три фронта, где везде нужно отдаваться полностью, а это не получается, человек же один. Но, если бы стоял четкий выбор между работой и музыкой, я выбрал бы музыку, конечно, хотя сейчас этим занятием на жизнь не заработаешь. Интернат — большой кусок жизни, его не отнять, такое ощущение, что ты там живешь, просто так уже не соскочишь. Но все же музыка — мой единственный оплот, который я буду продолжать, пока ноги ходят».

«Я работаю недавно, пару месяцев где-то. Мне нравится: интеллигентные люди и приятная научная атмосфера. Много людей, у которых очень много знаний, — когда общаешься с друзьями на какие-то темы, у них только повседневный опыт, а у людей науки на те же темы может найтись, например, какая-то теория. Это интересно и познавательно: находясь в такой атмосфере, ты становишься лучше. Как в известной фразе, что если хочешь научиться какой-то игре, то нужно играть с более умелым соперником.

Моя научная тема касается мотивации. Она довольно междисциплинарная, а все институты более-менее недалеко находятся, поэтому я могу заглянуть в Институт философии, социологии, поговорить там о чем-то, это удобно. Официально в обязанностях написано, что помимо выполнения поручений начальника отдела важной составляющей является повышение своего научного уровня. Я учился в экономическом университете на рекламной деятельности, в дипломе записано экономист-маркетолог — нельзя сказать, что научная деятельность является продолжением учебы, но в определенной степени все-таки да.

Единственной перспективой на работе для меня сейчас является получать удовольствие от научной деятельности. Я считаю, что если ставить какие-то цели, которые не будут в процессе их выполнения приносить удовольствие, то не стоит этим заниматься. Если что-то накопится, на чем можно будет строить карьеру, тогда да, конечно, но первоначально важен процесс

На работе как-то однажды проскользнуло то, что я музыкант, но я не стал спрашивать, откуда они об этом узнали. Я свое творчество не афишировал никогда и нигде, наверное, где-то сами увидели. Музыке, впрочем, работа не мешает, а часто скорее дополняет. Бывает, что какие-то методы из музыки переходят в науку и наоборот. И то и другое ведь творческий процесс, эти вещи таким образом друг друга питают. Есть же ученые, которые успешны в нескольких видах деятельности, — например, Теодор Адорно, который достаточно известный философ, занимался серьезной академической музыкой. Не буду уже вспоминать о людях эпохи Возрождения или древних греках, которые занимались вообще всем, — вроде Леонардо да Винчи и Аристотеля.

Будь у меня возможность зарабатывать только музыкой, я бы в любом случае занимался чем-то параллельно — для отвлечения и для подпитки. Мне кажется, это очень угнетает, когда ты напряженно занимаешься чем-то одним, нужно какое-то время, чтобы уйти в другую стезю. Был такой опыт, когда я напряженно занимался только музыкой, и это очень опустошает. Я задавался вопросом, смог бы я заниматься чем-то одним. Не знаю ответа, но когда что-то одно из этого надолго отпускаешь, оно потом возвращается к тебе само как необходимость, как способ гармонизации себя».

«Я работаю в молодежном театре с 1998 года. Попал сюда еще будучи студентом, и с тех пор это моя основная работа. Государство меня знает как деятеля культуры — не очень важного, но тем не менее. Учился я в Белорусском государственном университете культуры — это такой рассадничек, оттуда еще Сергей Михалок вывалился, Бенька из «Серебряной свадьбы» тоже и многие другие.

Последние семь лет я артист кордебалета, как я это называю. То есть роли, сопряженные с пением, танцами и «принеси-подай-пошел-на-…-не-мешай». Например, «Банкрот» по Островскому, «Тартюф» по Мольеру, всякий такой старперский репертуар. Очень мне нравилась роль Тома Уингфилда в спектакле по пьесе Теннесси Уилльямса «Стеклянный зверинец» — давно это было, много было сил потрачено, работали как проклятые, такое невозможно не запомнить. Да и тематика меня вполне завораживала. А потом началась вся эта ерунда с кордебалетом.

С совмещением театра с группами бывают косяки — например, совпадают даты спектаклей и концертов. Приходится изворачиваться, приходится иногда отказываться в пользу театра. Я же закреплен на государственной службе, так сказать, а еще вот квартиру дали служебную, и теперь я вообще на привязи. В театре про музыку знают, но мало кто относится серьезно. Здесь очень мало людей, кто слушает музыку подобного рода. «Кассиопея» им больше нравится, так как она более театральная, с «Петлей» сложнее — не все люди чувствуют себя в своей тарелке, когда они приходят на концерты, а там люди прыгают со сцены, вопят, музыка грохочет, и я тут еще чертыхаюсь. На неподготовленную психику это может дурно повлиять.

Между театром и музыкой я точно бы выбрал музыку. В ней я чувствую себя более самореализованно. Мне в принципе это больше нравится. Конечно, сейчас забрезжила надежда, что театр перестанет быть таким дремуче-старорежимным в репертуарной политике — может, тогда в моей душе он будет сохранять паритет. Не очень просто быть артистом кордебалета семь лет. Говорят, что маленьких ролей не бывает, но это все вранье — это так или иначе влияет на твою самооценку. Вопрос «почему я пою и пляшу всегда на задворках сцены?» все равно возникает и свое берет.

Иногда бывает, что публика с концертов и спектаклей пересекается. Вот буквально на днях во время поклона на сцену вышла девушка, подарила цветы и конверт, в котором написала свои стихи и сказала, что она любит «Кассиопею» и вообще моя поклонница. Но случается такое нечасто. А концерты — это вообще другой пласт. Есть люди, которые ходят на концерты и в театр, но в театр не наш. А к нам ходят одни пенсионеры, хотя это странно для театра со словом «молодежный» в названии.

Я не театральный человек. Мне не нравится театральная тусовка. Я ничего не имею против людей, но это все носит какой-то провинциально-сектантский характер. Не могу быть в этом объективным, потому что сам на чужие спектакли не хожу: нет никакого желания. На сцене нравится играть, а быть зрителем — нет. Я не видел ни одного спектакля, из-за которого я бы выпал в осадок и который бы круто изменил мою жизнь. А вот ходить на концерты я люблю, даже билетики покупаю и езжу за тридевять земель. Вот на Interpol, Editors и Sonic Youth ездил, на A Place to Bury Strangers в Минске ходил, хотя это не считается: мы же с ними играли. В музыке, на которую я хожу, есть больше смысла, нежели в современном белорусском театре. А Editors явно больше Interpol понравились: так плохо, как Interpol, я и сам умею играть.

Ну и с театром внутри себя тоже приходится бороться. Каждая профессия имеет свои особенности — у людей, которые работают сидя, начинаются проблемы со спиной, а у актеров психика барахлит часто, особенно когда он нереализован до конца и начинает играть в жизни. Ты сам это видишь — человек что-то кривляется, говорит будто не свои слова. Ну и я тоже такому подвержен, периодически замечаю за собой, но успешно с этим борюсь. Даже моя супруга мне сказала, что я единственный актер, который на актера не похож».

«Сейчас я гравирую плиты — портретики, цветочки, все вот это такое. До этого работал в офисе у отца, продавал химреактивы, ну и как-то искал вакансии в интернете, увидел возможность поработать в таком русле. Конечно же, я сразу понял, что это про могильные плиты — на чем еще нужно гравировать по граниту? Работа нормальная, нравится, занимаюсь ей в гараже, оборудованном под мастерскую. Единственный минус — коллега-уголовник, который постоянно пытается деньги одолжить, мне даже начальство запретило ему давать, мол, он постоянно так делает. А, ну и терпеть не могу радио «Мелодии века», которое там из-за него постоянно играет. Газманов — мой злейший враг, ненавижу его.

График свободный: когда приезжаешь, тогда и делаешь, заказов тоже хватает, платят неплохо. В основном все просят портреты, но еще очень любят автомобили. Дальнобойщикам такое нравится, ну и однажды гравировал большой грузовик с надписью «Хлеб», не знаю, правда, почему — то ли мужик водил такую машину, то ли она его сбила. Зимой, правда, меньше заказов: земля же холодная, твердая, людям меньше нужны плиты.

Еще подрабатываю художником-декоратором. Помню, когда был первый заказ, думал, что нужно будет просто стены раскрасить. А мне говорят: «Декоративные колонны вы делаете?» — «Декоративные колонны… Да!» Хотя я понятия тогда не имел, как их делать вообще. Недели три проторчал, а это еще за Минском было, приходилось рано вставать и ехать лепить эту штукатурку. Но в итоге вроде нормально получилось, заказчику понравилось. Также было и с маслом — держал его в последний раз в руках года три назад, но говорю: «Да, я сделаю копию этой картины!» Хотя вот ее пока еще не начал.

На работе знают, что я играю в группе. Когда ездили с She-Wolf в прошлом году в Москву и Питер, приходилось же отпрашиваться. Этот мой коллега сразу спросил, куда я еду, ну и пришлось объяснить, так он сразу начал говорить: «О, молодец, давай, Киркорову руку пожми, от меня его обними», — и так далее. Ну в Питере примерно так все и прошло — концерт назывался «Школа рока», басист «ДДТ» выступал, нам принесли поесть нарезанной колбасы и батон — сразу из магазина, видимо.

Если бы была возможность зарабатывать только музыкой, я бы, конечно, порадовался, но работу не забросил. У меня все циклично — сначала думаешь, что музыка это самое классное, а потом понимаешь, что рисовать еще лучше, как же я люблю рисовать, — и так по кругу. Ну и для себя тоже рисую — не так много, потому что обычно не дорисовываю — нет дедлайна. Поэтому и берусь за всякую чушь вроде колонн — это развивает».

«В мае прошлого года у нас с друзьями появилась идея сделать какой-нибудь совместный бизнес. Идею мне подкинул мой отец (Павел — сын Сергея Михалка, лидера группы «Ляпис Трубецкой». — Прим. ред.). Мы с ним ездили в Москву, в Киев, очень много было поездок разных — естественно, активно шопились. Ну и вдохновителями стали такие магазины, как Fott, Kixbox и прочие, которые единственные в СНГ тащат из-за рубежа крутые бренды мирового уровня. Мы подумали — почему бы не сделать такое же и у нас. Своими силами нашли деньги, летом купили помещение, начали делать ремонт — мастерили шкафы, содрали обои, пригласили знакомых граффитчиков, они нам немного оформили дизайн, отец вот картины и стул-трон подарил. В сентябре открылись, с тех пор работаем. Нам пока меньше года, семь месяцев. Были и подъемы, были и падения — например, зимой — межсезонка, было мало продаж, но сейчас выходим на нормальный уровень.

На музыку при этом времени достаточно — хера там, с Super Besse репетиций немного, у нас драм-машина вместо барабанщика, никто не устает, поэтому все быстро и легко делаем. Есть предложения и от других музыкантов, о сольном творчестве тоже думал, но это, может, после 20, мне только недавно 19 лет исполнилось. Все ребята с работы мою музыку очень поддерживают, всем очень нравится. Двое, вот, даже сфоткались для обложки первой EP.

Не могу назвать магазин работой — я с удовольствием прихожу к 10 утра каждый день. Главное — уметь общаться с людьми. Так как делалось это с друзьями, нас скорее влечет не финансовая сторона, а идея и уважение среди молодежи. Если был выбор между магазином и музыкой, я точно выбрал бы магазин. Это то дело, которое принесет плоды с годами, ты получишь отдачу через пару лет гарантированно. С группой все сложнее — нет стабильности в нашей стране, нет стабильных концертов и гонораров, ничего такого нет. Плюс я бы выбрал магазин по причине того, что это мой город, я не хочу никуда уезжать. Если будет успех с Super Besse, то это будут постоянные разъезды, меня бы это сильно удручало, я бы сильно тосковал. Я люблю Минск».

«Началось все с того, что мы года три назад сделали спектакль для собственного удовольствия. Он назывался «Был бы у меня дракон» — спектакль картонный, сказочный, домашний, задумывался для единоразового показа в одной из минских галерей, но потом этот спектакль стали звать одни друзья, другие друзья, третьи, друзья друзей и совсем посторонние люди. Таким образом мы докатились до Пензы, Перми, Москвы, Мюнхена и других городов. Мы очень рады, что театр дает нам возможность путешествовать и общаться, это самое замечательное на свете.

За это время у нас было немного спектаклей, может, где-то показов 50, но у нас никогда не было цели делать что-то многочисленное, массовое и масштабное. Мы всегда хотели сохранить то прекрасное томление, которое вызывает в человеке хобби в отличие от профессионального мастерства. Когда у тебя профессиональная занятость, когда ты занимаешься тем, на кого ты учился, то в итоге рано или поздно приходит некое опустошение, выработанность руды. А если получается сохранить чистыми взаимоотношения с творческим процессом, то лучше с ним не вступать в брак, а находиться в состоянии некой романтической влюбленности. Занимаюсь я в основном музыкой, играю в группе, а Зоя Кенько, директор нашего театра, работает как астроном и орнитолог. Это наша профессиональная деятельность, а театр остается в виде восхитительного и радужного времяпрепровождения, которое мы очень ценим, к которому мы очень стремимся, без которого мы очень скучаем.

До «Картонки» я работала в Минском театре кукол, в Витебском театре кукол, ставила спектакли в других театрах как приглашенный режиссер. Но мне не понравились стабильные взаимотношения с театром, мне это не свойственно, не органично. Мне не нравится план, не нравится плановое мероприятие, мне кажется, что это ужасно. Мне это не близко. Мне хочется, чтобы сегодня туда, а завтра сюда, а послезавтра решили, что «ай, давайте мы не будем играть никакие спектакли, давайте поедем в Австралию». А театр говорит: «Нет, ты что, какую Австралию, этого в плане не стояло, через месяц должен быть новый спектакль!» — «Я же только что его поставила!» — «Ставь еще!» — «Да я не знаю…» — «Как не знаю?» — «У меня нет никаких идей!» — «Ну значит, ты не режиссер!» А так я сама себе, поездила, а потом решила: «Ай, не хочу театр, хочу музыку играть, новая программа наметилась». И вот мы играем, играем, веселимся, и тут в каком-нибудь лондонском клубе меня пронзает мысль — какой ведь можно спектакль поставить для детей! Ну вот моим детям, конечно же, мои спектакли нравятся, куда они денутся. Дети помогают — морально, душевно и физически. Дети — это вдохновение жить, ну а спектакли — это как проявление этого вдохновения.

Совмещать с группой театр получается не нормально. Как и любое совмещение, оно происходит обязательно с ущербом во все стороны, но поскольку каждое из дел любимое и важное, то стараемся выкроить время. Вообще, тут все так забавно переплелось — по образованию я режиссер, а музыкант я любитель, музыкант-самоучка, не имеющий ни малейшего музыкального образования. Но получается тем не менее, что музыка более обширное поле деятельности для меня, а театр, который мой профессиональный долг, является для меня таким романом. Вот такой парадокс».