«Мы хотели совместить маниакальное диско и платоническое порно»

• — У вас только что вышла пластинка «Зима». Это первый ваш альбом за семь лет, так?

— Да, давно их не было. А теперь вот накопилось песен: вспомнили даже совсем старые Колины вещи, которые он в годы «Скандала» еще сочинял (Николай Девлет-Кильдеев — гитарист группы «Моральный кодекс», «Скандал» — его первая группа конца 80-х. — Прим. ред.). А альбомов не выходило по той причине, что у нас довольно большой уже песенный запас. В жизни это успокаивает, дает достаточный ресурс для работы, для концертов. Не было у нас экономического стимула выпускать пластинки год за годом, потому что это не приносит тех денег. А мы уже приобрели такой опыт музыкальный, что выпускать их в том виде, как когда-то делали, теперь не можем себе позволить. Мы выучились и знаем, как это делается в реальном мире — то, чем мы восхищаемся; мировые, так сказать, образцы. Мы подошли к пластинке очень тщательно — в плане звучания и остального.

• — Вы сказали, что теперь денег пластинки не приносят. А когда-то приносили?

— В Советском Союзе мы успели застать то время, когда тиражи приносили доходы. Но дело в том, что они к музыкантам не приходили. Эти авторские деньги — они, конечно, не могут быть черными. Они могут быть только светлыми, потому что никто из Владивостока не будет возить какие-то триста долларов в год в кейсе. И у нас пока рынок так и не устоялся. Сейчас это все переходит в новую форму. Может быть, теперь все будет зависеть от нас. Если мы запишем хорошие песни и пластинка понравится людям, то ее будут покупать, и тогда мы будем зарабатывать. Надеемся на новые технологии, на торговлю в интернете. И здесь уже пенять будет, наверное, не на кого. То есть если музыка хорошая, ее будут покупать. Плохая — не будут, вот и все. Мы только этим и хотим заниматься. Просто, к сожалению, я лично сам в этом некомпетентен. Надо идти в ногу со временем и быть в курсе всех технологий и того, как они меняются. А я где-то в середине 90-х перестал за этим следить. За клавишами новыми, за техно-музыкой… То есть я ушел в другую историю. Сейчас я вообще больше упражняюсь в классике, потому что это, ну, как спорт. Если не заниматься, просто не будет получаться играть.

• — Это тоже, мне кажется, вяжется с вашей репутацией: мол, вы такая группа, которая много внимания уделяет собственно техническому мастерству. Русский рок часто ассоциируется с тем, что исполнительское мастерство приносится в жертву абстрактной «душе». А ваша группа часто оказывается в некоторой оппозиции к этому подходу.

— Конечно. Гитара и руки всегда с собой — ну почему не сесть и не позаниматься на ней? Часочек в день хотя бы, понимаете? Это просто лень. Это отговорки. Я считаю, что дело просто в отсутствии воли у людей и непонимании. Когда Джимми Пейдж столкнулся с такой проблемой в молодости, он пошел учиться и выучил ноты для того, чтобы зарабатывать деньги. В музыке тоже существует свой язык, как итальянский, русский… его неплохо было бы изучить. Во-первых, общаться проще. Можно ноты написать, человеку поставить — он придет и сыграет сразу. А можно 2 часа вдалбливать ему в голову мелодию, мычать в лицо, чтобы она запомнилась. 

• — Если я правильно понимаю, то одной из причин создания группы «Моральный кодекс» было то, что фанк и соул были плохо представлены в советской…

— Вы знаете, изначально как раз мы не думали ни о фанке, ни о соуле. Мы хотели сделать группу рок-н-ролльную такую — но нового звучания. С элементами и фанка, и соула, и всего на свете — но все равно жесткую такую… Ну как бы белый рок. Мы хотели сделать нечто среднее между Red Hot Chili Peppers (они, правда, позже появились) и INXS. Вот последние на меня произвели большое впечатление в конце 80-х годов.

• — Вы и одевались, как Хатченс, кстати: кожа, волосы длинные и очки.

— Не то чтобы как Хатченс именно, но да, был такой момент. Но тот же Хатченс — он же сам копировал Моррисона. Тогда длинные волосы вообще все носили. Просто у меня они не очень густые всегда были, но мне хоть немножко удалось поносить длинные, пару лет. Тоже неплохо. А сейчас уже, к сожалению, только парик можно надеть. В общем, INXS, Дэвид Боуи, Брайан Ферри — вот наши ориентиры: мы хотели играть такой глэм, глэм-рок, гламурный рок. Хотя мы всегда говорили, что хотим совместить два стиля: маниакальное диско и платоническое порно. И в итоге получается деградэнс, такой стиль, — это мы так шутили в начале 90-х. Новый климат будто придумали… Но не получилось. Климат остался старый.

• — Но за 20 лет выросло какое-то количество фанк-групп в России, вам какие-то из них нравятся? Скажем, Guru Groove Foundation, которых уже ставят на радио.

— Guru Groove Foundation — да, но я все равно хита от них не знаю. Недавно с ними выступал, они хорошо играют. Но De-Phazz лучше звучит, понимаете? А мы уже добились того, что звучим не хуже INXS. Серьезно. Вот если нас поставить рядом, живьем, то мы прозвучим не хуже. При прочих равных. Хотя, может быть, и хуже, конечно. (Смеется.)

• — Ваша группа во многом служит таким мостиком из того, что считается рок-тусовкой, в поп-сообщество, — в человеческом плане. Есть даже какие-то формальные признаки — дуэт с Ветлицкой, с «Дискотекой «Авария». То, что вас зовут и на «Золотой граммофон», и на «Максидром». Вы как-то себя ощущаете в роли такого моста?

— Нет, не ощущаю, почему. Много артистов, которые и там, и здесь. «Мумий Тролль» и Земфира.

• — Ну «Мумий Тролль» и Земфира — они все-таки активно не идут на контакт с поп-тусовкой, в отличие от вашей группы, которая это делает достаточно часто.

— Просто мы музыканты в первую очередь. Мы очень много как сессионные музыканты участвовали в записях. Через это, через продюсирование подружились со многими. У меня много друзей среди этих популярных артистов наших обычных. Я знаком даже с Юрой Шатуновым. Ну а, собственно, что?

• — А вы ощущаете себя миссионером в данном случае?

— Нет, наоборот. Мне интересно и приятно с ними общаться. Я просто из-за своего этого классического подхода считаю, что музыка преображается, когда вы серьезно относитесь к любой мелодии, хитовой тем более: если ее с умом аранжировать и сделать оркестровую пьесу, это будет красиво звучать очень. Просто, к сожалению, многие из песен того же «Ласкового мая» и других вышли в эфир в сиротском звучании — в этом и состояла изюминка их. Все это очень трогательно было, душу людям рвало. Муромовские «Яблоки на снегу», «Седая ночь» — мне тоже нравятся эти песни. Реально. Я понимаю, почему они такие популярные. И я, когда выпивал, даже в угаре какие-то эти «Белые пароходы» и «Белые ночи» заказывал в ресторанах. Для смеха. Или «Гранитный камушек». Ну, когда это подходит, как тот соус к этому салату, понимаете? Все хорошо шло, но относиться к этому как к каким-то эпохальным событиям нельзя ни в коем случае. Это развлекательный жанр. Музыка, которая, конечно, большое значение имеет. Но если бы какой-то из этих музык не было, ничего бы не произошло с миром.

• — Вы в 1991 играли на «Роке на баррикадах» во время августовского путча, а последние лет 15 вы, кажется, совсем аполитичными стали. Между тем среди музыкантов есть дихотомия: либо один лагерь, либо другой.

— Музыка не может быть ни в одном, ни в другом лагере. Вы подумайте сами: песня «До свидания, мама» — ну какой партии она принадлежит? Это чисто постпубертатная песня, я ее так называю. Или свадебная. А любовь не имеет никаких политических признаков. Политика — это интересно, конечно, но… я ничего не понимаю в ней по большому счету. Я когда-то учил политэкономику, но реально — ну что я могу?

• — На вас не давят? Или некому давить?

— Нет, ну почему. Я доверенное лицо Путина. Меня пригласили на вторые его выборы: мой приятель старинный, Ваня Демидов, который был ведущим «Музобоза», сказал, что вот меня приглашают. Никто другой не пригласил, и я решил — пойду.

• — При этом вы же открыто не высказываетесь…

— Почему? Высказываюсь. Но я не знаю — печатают, не печатают… Звонят — я отвечаю на вопрос. Но просто, видимо, мое мнение не печатают.

• — Как бы то ни было, найти ваши высказывания на общественно-политические темы не так просто.

— Я думаю, что нет их. Не печатают. Звонит «Собеседник» какой-нибудь или «Московский комсомолец», «Комсомольская правда». И я не вижу свои ответы. Никогда. Может, они идут вразрез с какой-то там общей тенденцией, которая необходима редакции в данный момент. Потому что я, например, просто не согласен с тем, что корпоративы нельзя (в конце 2013 года Владимир Путин призвал не проводить корпоративные празднования Нового года за казенный счет. — Прим. ред.). Ну вы вот сами подумайте: молодые люди, с высшим образованием, работают в фирмах небольших, государственных или полугосударственных. Получают, там, от 18 до 30 тысяч рублей в месяц. И для них этот новогодний корпоратив — это событие года, которое связано с работой. Это такой один из магнитов, который их на этой работе держит. Есть, скажем, девушка, с которой ты все время на обеде пытаешься в очереди рядом встать, подойти к ней как-то. Она работает в бухгалтерии двумя этажами ниже. А ты в конструкторском отделе сидишь. А тут у тебя на корпоративе есть возможность выпить винца для смелости и пригласить ее на танец. Понимаете? И люди лишены этого праздника теперь стали. Ну это глупо. Тем более что говорят — вот, бюджетные деньги… А из кого бюджет-то? Из кого бюджет формируют? Эти люди и формируют, собственно. Лучше следить за тем, чтобы не было никаких хищений в этой области. Вот и все.

• — Вот мне сейчас правда очень интересно, почему мало с вами каких-то на общественные темы интервью. Единственное острое высказывание от вас на общественно-социальные темы, что я читал за последние годы, — это антирелигиозная цитата.

— Ну потому что, конечно, довели до абсурда вообще все на свете. Мне очень нравится такая формулировка: мол, вера — это интеллектуальная лень. Не хочу знать — не надо, буду верить. Я пришел к выводу, что, в общем, смысла нет на эти темы рассуждать, вслух особенно. По конституции одно происходит, а в реальной жизни все иначе. Воздействие и влияние такое на государственные структуры религиозное — это просто абсурд. Такого не должно быть. Храмов огромное количество строят, краски тратят огромное количество, камней… Ну хорошо, да. Хотя лучше бы школы строили. Пользы все-таки больше.