«Любой человек способен получить удовольствие от слов»

• — В предыдущий свой приезд в Москву вы закрывали очередной Пикник  «Афиши» — но играли на второй сцене: на главной одновременно с вами выступала важная русская рок-группа «Мумий Тролль». Подобные ситуации не уязвляют вашу гордость?

— Ха! Не то чтобы мы приезжаем в разные страны и рассчитываем на то, что будем там рассматриваться в роли Самых Важных Персон. В особенности это относится к первому нашему приезду в Россию! Честно говоря, о российской музыке мы тогда не знали ровным счетом ничего. Мы просто наслаждались самим фактом пребывания на фестивале. Насколько я помню, публика была замечательной, да и время мы провели отлично — было очень жарко, кстати. И вот что еще, давайте буду откровенным: скромности нам не занимать, так что и уязвлять тут особо нечего. Смирение уже сидит внутри нас.

• — Давайте как раз поговорим о скромности: каково это — добиться первого громкого успеха в альбомных чартах спустя пятнадцать лет после того, как вы собрали группу?

— Ну все-таки я становился музыкантом не ради успеха в хит-парадах. Более того, я и вообразить никогда не мог, что мы такого успеха добьемся! Так что если отвечать на вопрос, каково это, — да приятно, что уж там. Это заставляет гордиться тем, какой большой путь проделал я как музыкант — и вся моя группа. 

• — То есть вам кажется, то, что успех к вам пришел сейчас, а не когда вы были совсем юным, — это даже лучше?

— Да я вроде не очень старый-то еще.

• — Ну, в Британии музыканты часто становятся большими звездами в 18–20 лет. И этот опыт заметно отличается от вашего.

— Занятно, что когда ты тинейджер, то ты и в чартах обращаешь внимание именно на своих ровесников. Когда мне было 18, я видел в чартах таких же восемнадцатилеток, как и я. Но когда ты слегка взрослеешь, то оказывается, что люди твоего возраста все еще занимаются теми же вещами и находятся в том же положении. По моим ощущениям каждый раз, когда мы едем в тур, я вижу толпу очень молодых людей на наших концертах. И я сразу начинаю думать вот о чем: невозможно сделать так, чтобы твой возраст никогда не менялся. А вот если у тебя получается привлекать интерес молодых людей снова и снова, то все в порядке. Эти парни позволяют мне, которому уже (или еще) 31, добиваться успеха в хит-парадах — и это ничуть не менее важно, чем условный семнадцатилетний мальчонка на первом месте.

• — Есть такое мнение, что тексты вашей группы довольно литературны: великая английская письменная традиция, вот это все…

— Ой, как мило. Такого я, кажется, еще не читал. Вы знаете, мой отец очень любит читать (да и английский язык как таковой тоже сильно любит). И сестра такая же. А вот я сам никогда не мог похвастать тем же уровнем интереса к книгам. Но с годами все это, похоже, передалось и мне — ну, отчасти. Есть, пожалуй, отдельное удовольствие в том, чтобы писать теми самыми словами, которые я теперь способен понять. Я бы, впрочем, никогда не стал описывать себя словом «литературоцентричный» — но мне кажется, что любой человек способен получить удовольствие от слов.

• — Да? А мне вот казалось, что название нового альбома, «Love Letters», является прямым указанием на литературоцентричность.

— Ха-ха-ха! Ну нет уж. Если честно, не очень-то долго я над ним и размышлял. Вообще это все довольно примитивно происходит: я выбираю название под собственные ощущения или на основе того, что оно хорошо звучит. Главное здесь — не перестараться. Но на этом альбоме я и вправду больше корпел над текстами, стараясь сделать их более интересными.

• — Есть ли у вас какие-то новости относительно той истории, которая вынесена в заглавие вашего первого альбома, «Pip Paine (Pay the £5000 You Owe)»?

— К сожалению, никаких новостей нет! Человек, который размещал по моему родному Тотнесу машины с этой надписью, все время ввязывается в неприятности с полицией или мэрией — но это все, что я знаю, и больше ничего нового я вам рассказать не могу. А жаль!

• — Вашу музыку периодически характеризуют термином «индитроника». Вам, случаем, не кажется, что в последние годы он окончательно утратил остатки смысла, — и не раздражает ли вас, когда этот термин применяют по отношению к Metronomy?

— Хм, нечасто я слышу это слово в последнее время. Может, этот термин в России в большем ходу? Нас много как называют: тут и электропоп, и синтипоп, и еще всякая всячина… Сами-то мы никого не просим называть нас каким-то специальным образом! В американских изданиях тоже используют термин «индитроника»? Честно говоря, я за всем этим не слежу. И вообще — мне гораздо проще, когда разные вещи называют словом «поп», или словом «рок», или словом «диско»; используют самые широкие жанровые дефиниции. Потому что мне кажется, что как только вы произносите слово «индитроника», моментально представляется нечто сиюминутное и лишенное амбиций, выходящих за пределы своего мирка. Возможно, чем старше вы становитесь и чем дольше вы играете музыку, тем проще применять к ней термины «поп» и «рок». И хочется надеяться, что все остальные тоже забудут о слове «индитроника» по отношению к нам.

• — То есть вас абсолютно устраивает термин «поп-группа» в отношении Metronomy?

— О да! Когда я был тинейджером, то так все для себя и разделял. Никогда не воспринимал ту группу как построк, а эту — как постпанк. Я представлял перед собой музыкальный магазин: вот у вас секция рока, а вот секция с рэпом, а тут саундтреки стоят. Очень простое разделение. «Танцевальная музыка» — вот отличный термин, ха-ха-ха!

• — Каким образом песня Metronomy «The Look» попала на титры последнего фильма Педро Альмодовара?

— Мы получили письмо по электронной почте. Знаете, как оно бывает: обычный день, а потом приходит письмо, которое меняет вообще все. Написал его ассистент Альмодовара: мол, режиссер — ваш фанат и хотел бы использовать одну из ваших песен в фильме. И я такой: «Вау! Потрясающе!» Это предложение появилось буквально из ниоткуда. Как видите, все очень просто — но по-хорошему просто.

• — Последние годы вы живете в Париже — и в последние же годы французская электроника снова находится на подъеме. Это как-то на вас отражается?

— Традиции французской электронной музыки крайне сильны — и когда ты живешь здесь, то чувствуешь себя в большей близости к ним, это да. Но лично для меня эффект нахождения в Париже обратный: странным образом я ощущаю более сильную связь с Лондоном, и для меня это позитивный симптом. В какой-то момент ты просто понимаешь, что у разных городов по всему миру очень разный характер — в том числе в отношении музыки. Французы, например, милые, но влиятельные — они экспортируют свою электронику на всю планету.

• — Вы родом из Девона — а это графство, прямо скажем, нечасто возникает на радарах музыкальной прессы. Может быть, вы нам расскажете о секретах музыки Девона?

— В Девоне. Нет. Своей. Музыки. Ну, вот Muse из Девона… А уж инсайдерского я вам точно ничего не расскажу, ха! Нет, есть несколько людей, конечно: вот когда я в школе учился, у нас была группа с человеком по имени Джеймс Хор — сейчас у него своя группа, Veronica Falls. Они довольно крутые. Мой друг Робин играл в группе Male Bonding, и они тоже были довольно крутыми. Гэбриел, который играл в Metronomy, теперь кое-чего поделывает под именем Night Works… Есть небольшая группа приятных людей, вместе с которыми я ходил в школу, — и они пишут довольно хорошую музыку. Но боюсь, что из тех, о ком что-то знают в мире, в списке есть только я!