Кендрик Ламар: портрет музыканта

Когда Кендрику Ламару было пять, он увидел, как убили человека. Безусого торговца наркотиками пуля настигла у входа в подъезд, в котором жила семья мальчика, в середине 80-х переехавшая в Лос-Анджелес из Чикаго в поисках менее криминогенной обстановки. Поиски не увенчались успехом — родители Ламара попали в эпицентр охватившей Америку эпидемии крэка.

Комптон для Ламара — то же, что Бруклин для Джей-Зи, Лондон для Деймона Албарна или, если угодно, Дублин для Джойса (благо альбом, сделавший Ламару имя, «good kid, m.A.A.d city», только ленивый не сравнивал с «Улиссом»). Комптон — это его ДНК, его сцена, его боль. Ламар родился как раз вовремя, чтобы впитать и реальность черных кварталов с наркоманией, бедностью и зашкаливающим уровнем преступности, и положенный на дерзкий бит миф об этих кварталах, который благодаря Доктору Дре и Айс Кьюбу разошелся по бумбоксам всего мира. Когда вышел «Straight Outta Compton», Кендрику был год. Когда в Лас-Вегасе застрелили Тупака Шакура — девять. Один дядя Кендрика к тому времени был мертв, другой сидел в тюрьме; позже, когда Ламар уже начал читать рэп, сел и его брат. «Каждый, кому я жал руку, пока был подростком, заканчивал либо в тюрьме, либо в могиле».

«По большому счету в моих отношениях с Комптоном ничего не изменилось, — говорит Кендрик. — Район — это ведь такое место, где все тебя знают таким, какой ты есть. И когда сейчас местные пацаны видят, чего я достиг, это дает им надежду. Я не сбежал из Комптона. Я беру все на улицах и приношу обратно. Так что все ровно. Другое дело, что когда встречаешь своих братьев и видишь, что они теперь смотрят на тебя как
на ролевую модель... Поначалу это непросто».

Впрочем, неправильно считать Кендрика прямым продолжателем его успешных земляков. В «good kid, m.A.A.d city», который, по сути, и представляет собой сложносочиненную оду своему городу, гангстерская лихость типа зиппо-триппер-пистолет возникает исключительно в воображении главного героя; реальность же описывается смурным битом, горьким голосом, сценками из криминальной хроники, рассказанными
с точки зрения не убийцы, но жертвы. В конце концов, чисто с сюжетной точки зрения это повесть о потерянном юноше, который пьет и курит за компанию, нервно ищет адреналина в ночных грабежах и попадается на простейшую разводку девушки с большой задницей; так себе ролевая модель. Кендрик не романтизирует Комптон, он искупает его грехи. «Good kid, m.A.A.d city» настолько же «Улисс», насколько «Над пропастью во ржи».

Кстати, в школе у Ламара были одни пятерки.

Когда Кендрику Ламару было тринадцать, в его класс пришел новый учитель литературы. Именно он научил юношу любить поэзию и воспитал в нем талант эмси. Труднопереводимое название нового альбома «To Pimp a Butterfly» — прямая отсылка к «Убить пересмешника», классическому американскому роману Харпер Ли. Между прочим, Кендрик уже успел горделиво заявить, что его будут изучать в университетах. Не самая очевидная амбиция для хип-хоп-звезды.

Сюжет про мальчика из плохого района, который вместо того, чтобы сидеть в кутузке, зарабатывает миллионы мускулистой лирикой, — обыденный для рэп-индустрии нарратив. Сюжет про прилежного ученика и убежденного трезвенника, который достиг всего упорным и ответственным трудом, — это уже вполне из ряда вон, и это про Кендрика. Мы вряд ли узнаем, какая часть его беллетризированного прошлого и настоящего правда, а какая — талантливая маркетинговая конструкция, но согласно общепринятой версии Кендрик Ламар — это рабочая лошадка, который со школы встречается с одной и той же девушкой, не курит, не пьет, клубным тусовкам предпочитает уединение и вообще целиком и полностью предан работе. Когда спрашиваешь людей, работающих с Ламаром, что он из себя представляет, чаще всего звучит слово «целеустремленный».

С вредными привычками Ламар, по собственным словам, расквитался где-то в шестнадцать — тогда же, когда стал всерьез пытаться стать музыкантом. «Не то чтобы я как-то осознанно пришел к этому решению, — рассуждает он. — Скорее выстрадал. И с рэпом это было никак не связано. Я вырос в очень хаотичной, сумасшедшей совершенно среде, и это безумие во многом было следствием пьянства и всего, что похуже алкоголя. Я видел демонов, которые у меня в крови, и мне не хотелось выпускать их наружу».

Педагог разглядел талант — уже подростком Ламар, по воспоминаниям товарищей, не просто умело выдавал рифмованные строчки, но сочинял целые песни с мелодиями, бриджами и цепкими припевами. Кендрик — еще и выдающийся артист в самом что ни на есть театральном смысле слова. На его пластинках, разумеется, появляются почетные гости в диапазоне от Снуп Догга до Дрейка, но, вообще-то, Ламар без труда мог бы обойтись без них — настолько убедительно он меняет вокальные амплуа от одной песни к другой, представая то одуревшим от похоти и жажды жизни подростком, то дилером на стреме, то собственной гнусавой совестью. На обложке «good kid, m.A.A.d city» рукой автора написано: «Короткометражный фильм Кендрика Ламара» — и это недалеко от истины; каждая запись представляет собой спектакль, происходящий в одной отдельно взятой светлой темной голове. Кендрик во плоти и правда кажется на редкость гармоничным и сосредоточенным. Он самый незаметный человек в комнате, которая вся вращается вокруг него. Он говорит тихо, но уверенно — зная, что его услышат. Он ничем не выдает эмоций — когда я показываю ему ролик с сайта Coub, на котором Никита Михалков пляшет в соболиной шубе под его «Backseat Freestyle», он реагирует ухмылкой и стратегическим вопросом: «Вот, значит, что обо мне знают в России?» Десять минут — это немного, но все-таки достаточно, чтобы составить впечатление о речи собеседника; за время нашего разговора Ламар не допускает ни одного грубого слова. 

Когда Кендрику Ламару было шестнадцать, он пришел к будущему основателю лейбла Top Dawg Энтони Тиффиту и два часа читал рэп в каморке размером с микрофон, пока антрепренер занимался своими делами, игнорируя потенциального клиента. Так, во всяком случае, гласит легенда.

В итоге Тиффит, сделав ставку на еще совсем зеленого Кендрика, постепенно собрал вокруг него впечатляющую команду друзей эмси. Скулбой Кью, Джей Рок, Эб-Соул — короля играет свита, и Ламар в этом смысле упакован как надо.

Хочет ли Кендрик быть королем — другой вопрос. С одной стороны, конечно, да: полтора года назад Америка неделю говорила про бенефис Ламара в песне Биг Шона «Control», в котором он провозгласил себя паханом жанра и поименно бросил вызов всем конкурентам. «Я потомок Макиавелли, я король Нью-Йорка, я всех вас люблю, но я буду вас убивать», — так читал Кендрик, который сам, вообще-то, из Лос-Анджелеса, и Дрейк обиделся, а Дидди попытался вылить ему на голову коктейль. «Control» стал для Ламара тронной речью, и вот теперь выходит «To Pimp a Butterfly» — о том, что происходит с королем хип-хопа, когда он остается один в номере отеля.

«Каждый нигга — звезда», — поет голос Бориса Гардинера со старой пластинки в прологе альбома. «Ты действительно тот, кого они боготворят?» — спрашивает патриарх фанка Джордж Клинтон секундой позже. Весь «To Pimp a Butterfly» мечется между этими двумя полюсами: слава как власть и слава как стигма; сила и бессилие слова; гордость за собственные достижения и стыд за собственную гордыню. Хип-хоп как жанр много чего повидал за последние 30 лет, но, кажется, такого, чтобы рэпер, подмявший под себя остальных, навзрыд признавался в собственных слабостях, обзывал себя лицемером и обвинял себя в отрыве от корней, еще не бывало. Именно это Кендрик Ламар и проделывает. Есть такой распространенный штамп в музыкальной критике — «синдром второго альбома»; так вот, «To Pimp a Butterfly» буквально реализует эту метафору, докапываясь до авторских фрустраций; эта пластинка — широкомасштабный сеанс психоанализа, в конце которого герой обретает себя.