Как рэпер Макс Корж завоевал Белоруссию — и почему с Россией будет так же

«А сейчас у нас будет полнейший отрывище! Заранее извиняюсь, если кто не любит дабстеп», — произносит Макс Корж, глядя в зал «Минск-Арены», стадиона, на котором обычно проводит свои матчи местное хоккейное «Динамо». Через сорок пять секунд стробоскопы заходятся в эпилептическом припадке, а колонки взрываются таким запилом цифрового баса, что, если стоять вблизи от сцены, звуковая волна может испортить прическу. 15 тысяч человек, собравшихся на концерт, реагируют на нехитрый прием так ошалело, что вспоминается пассаж из книги М.Семеляка «Музыка для мужика» про то, как на первых концертах «Ленинграда» взрослые мужчины вскрывались на строчке «Только тебя одну сегодня буду я …».

Человеку, который стоит на сцене, 25 лет. Слева от него — друг, с которым они вместе начинали слушать и делать рэп во дворе провинциального белорусского городка. Справа — другой друг, вместе с которым они служили в армии. Перед ним — зал, больше которого в Белоруссии просто нет. Несколько лет назад он читал в подземном переходе; выступал в пустых клубах; пытался восстановиться в университете. Теперь он первый в истории Белоруссии музыкант, собравший «Минск-Арену». Дальше — Россия.

Макс Корж — это эстрадный хип-хоп, клубный напор в стилистике «давай, красава» и дворовая искренность под шестиструнку. Это удивительный и сметливый гибрид низовых жанров, дающий на выходе стопроцентные бестселлеры, от которых при всем желании трудно отвязаться. Это достоверный слепок жизни современных двадцатилетних в большом городе — со всеми издержками и переборами. Это еще одно доказательство самовоспроизводимости русского рэпа — нет никаких сомнений в том, что скоро Корж станет вровень с хедлайнерами жанра и по гонорарам, и по аудитории. Это в некотором смысле Стас Михайлов поколения «ВКонтакте». Принято считать, что Михайлов сумел нащупать чувства и чаяния тех, кому за 40, — в особенности женского пола. Так вот, Корж сумел нащупать чувства и чаяния тех, кому еще нет 25. В особенности женского пола.

***

Как сообщает энциклопедия, в белорусском го­роде Лунинец на 129 улицах и в 51 переулке располагается более 3300 зданий. В одном из дворов, ими образованных, Макс Корж в середине 2000-х и начинал делать музыку. «Во дворах же как всегда? Гитары, все такое, — рассказывает Алексей Лазько, который прошел с Коржом весь путь от самого старта и теперь совмещает функции второго эмси и менеджера. — А Макс всегда на гитаре играл. Я увлекался брейк-дансом, мы слушали Onyx. Решили сделать что-то, записали первый трек — и пошло». К вопросу о влиянии ассортимента вещевых рынков на постсоветскую культуру: с Onyx в Белоруссии начинали слушать хип-хоп все, кого ни спросишь. Компания Коржа вдохновилась суровыми американскими речитативами настолько, что сделала свою группу Lun­Clan, в которой Максим, как мог, подстраивался под жесткую и злую манеру читки кумиров. «Если бы я сейчас так рычал, я бы и трех треков не вытянул», — смеется теперь Корж. Так или иначе, все эти упражнения представляли собой скорее школьные забавы, пока не пришло время поступать: вся компания переехала в Минск — и Макс Корж почувствовал дух большого города.

«Мы с Максом познакомились так, — рассказывает Александр Готовко, основатель хип-хоп-движения Minsk Underground Skool, в которое Корж влился, переехав в столицу. — Был концерт в клубе, ну такой, когда исполнителей больше, чем слушателей. Все общаются, выпивают. И вот заходит чел в куртке, достает из кармана чизбургер и начинает его есть. Он же из небольшого городка — и было ощущение, что у него прямо какая-то жажда урбана: улиц, высоток, районов, метро, да даже и «Макдоналдса». Он все это реально впитывал в себя». Сам Корж тоже вспоминает о тех временах с ностальгией. «Мы приехали такой большой компанией сюда, что в моем городе друзей просто не осталось. Ну и ты представляешь, — артист делает такое лицо, что представить можно многое. — Мы тусовались — на флэтах, в клубах. Учеба параллельно шла не очень. Я вообще поступал, чтобы доказать предкам, что я это могу сделать. В итоге обнаружил, что поступил на специальность «переводчик». А я никогда не хотел быть переводчиком! Как я поступил? Что я здесь делаю? Хер его знает! Шесть языков учить. Бляха! К счастью, у нас много преподава­телей были женского пола. А в уши лить я умел. Прикинь, меня даже на второй год оставляли».

В институт Корж не ходил не только из-за тусовок, но и из-за рэпа. Только приехав в Минск, он двинул в подземный переход недалеко от метро «Спортивная». Там, собственно говоря, и собирались люди из M.U. Skool. «Мне не нравилось, что в нашем рэпе нет связи поколений, — объяс­няет Готовко. — История белорусского хип-хопа — это такая пунктирная линия с большим количеством разрывов. Вот я и решил поддержать молодых. Мы купили бумбокс, нашли место — и по субботам приходила толпа, до двухсот человек. Были и инциденты, конечно. Мы же собирались на районе — и, естественно, мусолили глаза людям. Раз в месяц у нас была большая драка, милиция тоже принимала». «Это была настоящая улица, — подтверждает Корж. — Там не было никаких чуваков, одетых по стилю. Все набухивались, накуривались, много жести творилось».

В этом подземном переходе Корж и заявил впервые о себе. «Там все обменивались музыкой, — вспоминает еще один участник M.U. Skool, Дмитрий, пишущий музыку под именем Deech. — Приходишь — тебе сразу суют наушники: зацени. И по Максу сразу было видно, что он делает ­музыкальный стафф, реально крутой в плане ­звука». Готовко соглашается — Корж сразу вы­делялся; было понятно, что любой его трек мог стать хитом. Мог — но не становился. В полном соответствии с названием M.U. Skool Корж со товарищи обретались в андеграунде. Потом Макс собрал MCity — R’n’B-группу, выступавшую в профильных клубах и даже попавшую на радио, но и она не имела особого успеха. «Я присут­ствовал на их концерте в клубе Madison, — рас­сказывает Готовко. — Все просто выпивали, а на сцену никто особого внимания не обращал. Вообще, я ему всегда говорил: «Макс, это все круто, но про себя не забывай». Когда Макс Корж про себя вспомнил — тогда все и закрутилось по-настоящему.

«Был момент, когда я уже ни во что не верил. Что ни делаем, ничего не получается. Тогда я забил на все и стал делать музыку. Хотел, чтобы знаменитые чуваки читали на мои минуса. Но что-то ни один знаменитый чувак мой минус не брал, так что я начал сам. Решил: напишу о том, что было раньше. Вспомнил время, когда я работал на стройке, жил с девчонкой, а мой кореш начал с ней мутить — прямо когда я спал; и очень хотелось уехать куда-нибудь… И я написал «Где я». Сделал один трек, другой, чтоб пацаны послушали, прикололись. А потом я подумал, что неплохо было бы сделать трек для всех. «Небо поможет нам» — это вот он и был».

Небо и правда помогло — не то слово: пока Корж служил в армейском резерве, песня, ­оптимистический плясовой гимн про то, что нужно ловить удачу за хвост, начала массово расходиться по «ВКонтакте» — на данный момент она существует там в количестве почти 100 тысяч ­экземпляров. Потом был контракт с основанным «Кастой» лейблом Respect Production. Потом — шесть тысяч человек в минском Дворце спорта. Потом — гастроли по российским городам и «Минск-Арена».

«Знаешь, когда говорят, что Корж не рэпер, что это попса… В Белоруссии рэп — это глубже, чем андеграунд, — говорит Готовко. — То, про что русские рэперы читают, у нас вживую. Наркотики, убийства. Корж с улицей столкнулся в полной мере. То, о чем он читает на первом альбоме, — это еще очень мягкий вариант. Для меня он куда больше хип-хоп, чем домашние мальчики, которые не нюхали ни улицы, ни переходов, ни клубов».

***

Штука, однако, в том, что на первом альбоме Макс Корж читал вовсе не про наркотики и убийства, а про тусы, клубы и главным образом — про секс. Вот краткое содержание нескольких песен, которые идут на вышедшей в прошлом году пластинке Коржа «Животный мир» подряд. «Оля»: семь парней поддерживают приятельские отношения с девушкой, потом начинают по очереди с ней спать, потом в новогоднюю ночь она спит со всеми — и в итоге оказывается беременной; ­заканчивается все смешливым приговором «рожать не так прикольно» (употреблено также слово «писюн»). «Где твоя любовь»: от­поведь бывшей девушке, уехавшей в Петербург, с рефреном «где твоя любовь, сука». «Открой глаза»: издевательское обращение к девушке, ­бойфренд которой «трахает все, что движется», с рефреном «открой глаза, дура». «Суперагент»: призыв к девушке не отказывать герою в его потребностях. «Уролог»: веселое предупреждение о том, что венерических болезней избежать сложно. «Чужая женщина»: история трех молодых ­людей, снимающих девушек в клубах; тут, впрочем, есть мораль, что делать это не очень хорошо. Женщины в песнях Коржа всегда сугубо в подчиненной позиции, им не стоит доверять и их трудно воспринимать всерьез; характерно, что, например, и в надрывном чувствительном номере «Эндорфин» с нового альбома любовная проблематика излагается исключительно с мужской точки зрения, девушка в данном случае — объект, и только. Куда более выгодной оппозицией к ним представляются «пацаны» — это вообще, наверное, главное для всего Коржа слово; братья, которые и составят компанию в разгуле, и помогут в трудную минуту.

«Оля? — Корж широко улыбается. — Ну это собирательный образ из девчонок наших местных. Жестко, не жестко… Не знаю, по-моему, прикольно. Жестко было ее ставить вторым треком на альбом — но я хотел, чтобы люди сразу поняли, с кем имеют дело». Люди, в общем, поняли. На происходящую накануне концерта автограф-сессию Коржа за три часа до начала выстраивается очередь в основном из девочек — от 10 до 17; они же стоят в первых рядах на концерте — и никого из них ни одна песня кумира не смущает. «Женщины в большинстве своем такие и есть», — сообщает шестнадцатилетняя Саша. «У него была любовь и, по ходу, она его кинула», — предполагает ее ­ровесница Вероника. И правда — что уж тут говорить, если даже жена Коржа вывешивает в «ВКонтакте» комикс следующего содержания: «Дорогой, я так устала от всего, мне все надоело, даже шопинг надоел. Что мне делать?» — «Может, тебе ­куда-нибудь съездить?» — «Куда, например?» — «В …» (в смысле — в лицо). В сущности, тот факт, что именно Макс Корж сейчас — главный герой и ролевая модель для белорусских подростков (а российские за ними наверняка последуют), сообщает о гендерной самоидентификации здешних женщин куда больше, чем любая выставка «Феминистский карандаш».

А он и правда герой и модель. «Мои друзья поехали забирать дочку в лагерь этим летом, она в четвертом классе, — рассказывает директор групп «Серебряная свадьба» и «Кассиопея» Александр Богданов. — Идут по лесу, везде пусто — и только откуда-то из-за сосен басы валят. Подходят, а там танцплощадка — и туча четвероклашек в спортивных штанах валятся под Коржа». Сам Корж тоже вполне осознает, кто его слушает («Я писал про свою жизнь, а оказалось, что я живу так же, как все. Печально, но в итоге это сработало в плюс»), и говорит, что на втором альбоме был поэтому поаккуратнее с матом. В итоге когда Макс на концерте решает не петь попадающееся таки в од­ном месте слово «…», его восторженно кричит весь зал.

Собственно, и этой самой бытовой мизогинии на новом альбоме Коржа почти нет. «Больше сейчас философствуем между пацанами, — говорит он сам. — Там были истории, а тут душевные состояния. Я и в дабстепе нашел душу. Он настолько сильный, что в нем выразить эмоцию прямо максимально. Вот ты сказал — и оно прямо взорвалось».

Если верить самому артисту, на концертах все равно чаще всего просят песню «Мотылек» — почти шансонную клавишную балладу, где Корж успокаивает друга, которого бросила девушка («Я затолкаю тебя в тачку силой, я отвезу тебя к пацанам, там банька, рыбка и пиво…»). Ну и да — в какой-то момент «Минск-Арена» начинает громко требовать «Олю».

***

Коржа принято сравнивать с Иваном Дорном — и понятно почему: оба возникли из ниоткуда, сделали себя сами и заставили неповоротливую индустрию играть по своим правилам; оба еще и из братских республик. Роднит их еще и то, что из хроники свободной молодой городской жизни у обоих напрочь исключена политика. Случай Коржа в этом смысле особенно интересен — и вовсе не потому, что рэп сам по себе считается жанром злободневным и социальным. ­Дело в том, что его первая группа, пресловутый LunClan, читала вовсе не на русском, а на белорусском языке, что в Белоруссии уже само по себе знак определенного фрондерства. И более того — у них, например, был саркастический трек «БРСМ», посвященный одноименной организации — патронируемому белорусским президентом гибриду комсомола и движения «Наши».

«Ну было настроение протеста, — начинает Корж и тут же осекается. — Вообще, есть темы, ­которые в интервью лучше не кидать. Уже такие залы собираем, сам понимаешь». Примерно так же на попытки спросить о политике реагируют остальные члены его команды — да и вообще все вокруг: как только речь заходит о государстве, здесь сразу говорят на полтона ниже; фамилию Лукашенко за те два дня, что я находился в Минске, никто не произнес ни разу. «В свое время я своим мускулятам сказал: ребята, если хотите заниматься политикой — занимайтесь ею серьезно, — вспоминает Готовко. — А если творчеством — это другое. Конечно, в Белоруссии можно читать политический рэп. Пока тебя слышат сто человек. Как только это превращается в силу, тебя берут на карандаш — и все. Приглашают в КГБ, показывают папочку. Да и вообще, если ты на белорусском читаешь — по-любому у тебя в зале кто-то сидит оттуда. Собственно, весь костяк M.U. Skool познакомился на концерте политической группы «Чырвоным па белому» — куда просто приехали 30 непонятных человек в «адидасах» и устроили драку, после чего концерт закрыли. Но это давно было. Теперь все поумнели. Ну и по этим политическим причинам у нас темы в рэпе поинтереснее. Хотя у вас тоже скоро так будет».

При этом Макс Корж и его пацаны совершенно непохожи на запуганных людей. И сами они, и тем более их аудитория толком и не видели другой страны — и находят в текущей ситуации много плюсов. Более того — то, как они рассказывают о нынешней Белоруссии, звучит довольно знакомо. «Мы не напрягаемся, и нас не напрягают, — говорит Лазько. — Люди ходят по кафешкам, по театрам, больше могут себе позволять. Мы вот сейчас стали интересоваться сноубордами — и поняли, что пять лет назад это была роскошь, а сейчас — нормально». Другие соратники Коржа, отказываясь говорить под запись, без диктофона говорят, что проблемы, конечно, есть, но есть и плюсы — например, правительство не пускает в Белоруссию мигрантов. Сам Корж, поначалу уклонившись от темы, в итоге возвращается к ней в том же примерно регистре: «Мы, конечно, боимся, но пока ничего. Да и вообще в последнее время все свободно, раньше пожестче было. Сейчас каждый занят своей жизнью в этой стране. У вас, по ходу, все скоро так же будет, да и раньше было, просто в более культурной форме. У нас-то и так ничего нет — и мы ничего не получаем. А у вас есть все богатства мира, но до людей ничего не доходит».

Когда я вижу, как пятнадцать тысяч человек на минском стадионе прыгают как можно выше в такт песням про то, что небо поможет нам, жить нужно в кайф (второй альбом рэпера так и называется — «Жить в кайф») и про счастье вовсю топтать землю ногами, мне приходит в голову, что в Белоруссии по большому счету действует тот же социальный контракт, который был свойственен России 2000-х, — грубо говоря, свобода в обмен на колбасу. Только этот контракт дополнительно подкреплен рядом веских аргументов — вроде политзаключенных и 30 людей в спортивных костюмах, которые в случае чего могут выехать на нужный концерт. И Макс Корж, подрывающий цифровыми басами и восклицательными куплетами про алкогольные выходные, баньку, путешествия и сбычу мечт тихий, как будто специально приглушенный город Минск, — это даже не антидепрессант, это просто максимально эффективная попытка сформулировать собственную стратегию существования в реальности, где у общества изъят ряд стандартных функций. Как поет сам Корж в песне с характерным названием «Эми­грант», пацану красиво жить не запретишь.

У нас, по ходу, все скоро так же будет.