«Хочется просто орать в микрофон»: Kira Lao о «Воде», русском роке и Москве

• — Вы записали альбом в стиле русский рок. Что вы можете сказать в свою защиту?

Кира Зинина (вокал, клавиши): А это типа оскорбление?

• — Для многих, конечно, как минимум табу. Как говорила в свое время группа «Общежитие», если повеяло русским роком — это уже зашквар.

Илья Зинин (гитара): Русский рок русскому року рознь. Группу «Петля пристрастия» тоже называют русским роком. Если имеется в виду что-то такое — то да, пожалуйста. А если что-то из области Арбениной и так далее, то мы, конечно, не из этой компании.

Кира: Когда мы только записали «Она говорит», я сказала, что это похоже на тот клип «Звуков Му», который The National передрали, «Грубый закат». Если что-то мы и держали в уме, то скорее такие вещи. Там есть даже прямые цитаты — в проигрыше в «Сурке» Илья играет мелодию из «Звезды по имени Солнце». Или я вот читала комментарии к песням, которые мы уже выложили, — и если кто-то считает, что «Она говорит» похожа на Агузарову, значит, мой месседж дошел. Мы вообще старались сделать альбом самоироничным, и если это кто-то не считывает — это его проблемы. Тот же кавер на Курехина, например. Это же был такой прикол — на сложных щах петь что-то типа «стать сурком, мотыльком». Я ставила задачу спеть так, чтобы те, кто не в теме, подумали, что это на полном серьезе, а те, кто в теме, посмеялись.

• — Если представить себе, что человек слушал только ваш первый альбом, а потом особенно не следил, произошедшая с группой трансформация может его изрядно потрясти. По сути, только голос тот же, а все остальное другое. Как это получилось?

Илья: Тут вот кто-то недавно написал в одном из пабликов — зря, мол, Кира бросила кокошник главной надежды русской фолк-музыки. Но вовремя это сделать — тоже искусство. Есть какие-то жанры, где аудитория легко просчитывается, и фолк — один из них. Сейчас, мне кажется, мы вообще особо об аудитории не думаем.

Кира: Да как получилось — Кира переехала в Москву, встретила Илью Зинина, и все. (Смеется.) Переезд действительно поменял всю мою жизнь. При этом я ни от чего не открещиваюсь — наверное, гусли и битбокс вряд ли вернутся в мою жизнь, но я сейчас уже думаю о том, как я буду записывать сольную пластинку, не такую громкую. Рок — только часть моих интересов. Но Москва повлияла, да, — сам город диктует настроение, ритм. Он не дает расслабиться.

Илья: Для нас это музыка большого города.

Кира: Ты приходишь на репетицию и можешь как следует покричать. Покричал, выдохнул, пошел дальше.

• — В Новгороде по-другому было?

Кира: А в Новгороде, кстати, если уж глобально брать, у меня была группа, где я играла рок и орала и по сцене валялась. Для меня это не новая ипостась. Просто тогда это все было совсем юношеское и ничем не закончилось — и акустическую группу я собрала как такой протест против громкой музыки, потому что я не могла с ней справляться. Сейчас у меня есть in-ear — я его включила, и я себя слышу. А тогда нужно было всех переорать в буквальном смысле. Это было трудно, я в какой-то момент просто устала и перестала понимать, как можно петь, чтобы не срывать горло. А сейчас, получается, все закольцевалось.

• — Ну а какая-то чужая музыка во всех этих изменениях сыграла роль?

Кира: На самом деле, переломный момент или даже место во всей моей музыкальной жизни — это дача Ильи под Нарофоминском. Там все время происходит какой-то ад. Понимаешь, у меня такое отношение к этому всему русскому року, что я одновременно и стебусь, и всерьез воспринимаю. У меня не было такого в детстве, чтобы друзья собирались вместе и играли на гитаре. Это такое запоздалое детство — когда ты едешь на раздолбанной тачке, впервые слушаешь «Короля и Шута» и тебе это нравится. Довольно запредельное ощущение. А потом целый день слушаешь «Агату Кристи» и поешь «елы-палы, киска». (Смеется.) Так я и решила: все модное — это фигня, пусть оно идет к черту.

Илья: Я все-таки внесу поправку — не то что мы целыми днями слушали «Короля и Шута» и «Агату Кристи». Это скорее были исключения, но благодаря таким исключениям иногда совершаются неожиданные открытия. В основном-то у меня в плеере звучит всякий андеграундный психодел.

Кира: Ну да, это одна сторона жизни, а другая — что вот мы пишем песню «Вода», держа в уме мою любимую группу Blonde Redhead. И теперь вот оказывается, что мы играем у них на разогреве — и моя детская мечта сбылась.

Илья: Так что по поводу русского рока — не знаю. Все-таки мы в другую лузу, просто теперь все стало полностью русскоязычным. Знаешь, вот моя личная боль заключается в следующем — когда ты читаешь интервью с условной группой «Смысловые галлюцинации», и они рассказывают о своих предпочтениях, что они и Joy Division слушают, и что только не, а потом ты слушаешь собственно их новые песни, и там такое… Все состоит из клише русского поп-рока. Я надеюсь, что про нас этого все-таки не скажешь. И вообще мне кажется, что все песни на альбоме очень разные. Если их что и объединяет, так это то, что сделаны они были за последний год. До этого мы долго не могли сдвинуться с места.

• — Почему?

Кира: Был внутренний кризис. После «Карусели» я вообще не понимала, что дальше делать. Мне показалось, что я зашла не в ту сторону, в которую надо идти. Мне кажется, как раз «Карусель» и была таким прямо откровенным русским роком. Мне нравился «Шалфей» — то, как рок был соединен с тем, что я делала раньше. А в «Карусели» уже никаких красивых моментов, связанных с акустическими инструментами, не было, и мы торопились, и мне было важно сказать какие-то слова самой для себя… В общем, я не понимала, что хочу делать, и тексты не писались. В какой-то момент Илья предложил подумать о том, чтобы петь чужие тексты, но я, конечно, сначала сказала нет, как можно, мне ничего не нравится, все говно! Но когда я стала ездить на мастер-классы по перформансу, я познакомилась с преподавателем Александром Андрияшкиным, и он мне прислал ссылку на свой спектакль. Я посмотрела, мне понравилось, и я решила, что текст из него может превратиться в хорошую песню, — так и возникла «Она говорит».

Илья: А потом мы сделали «Пой» с Лешей Отрадновым (экс-участник и автор текстов группы «Барто». — Прим. ред.), потому что нам хотелось что-то с современной поэзией, но при этом чтобы в этом не было искусственности. На самом деле, на репетициях-то у нас всегда много музыки придумывалось. Просто как-то долгое время до песен не доходило, а год назад этот пазл стал складываться. 

• — А зачем вам мастер-классы по перформансу понадобились? 

Кира: У меня есть бредовая идея объединить танец, музыку и все на свете, потому что мне кажется, что музыка сама по себе уже не так интересна. Мне хочется делать более глобальные вещи. Последние года два для меня очень важен контакт с публикой, но не в том смысле, что просто похлопали, а какие-то более глубокие связи, обмен энергией какой-то. И я общаюсь с людьми, которые занимаются танцами, и они мне показывают какие-то вещи, типа как когда махнул рукой, а на видео дождь пошел. Вот было бы интересно все это объединить, чтобы получилось более красиво и полно, чем когда ты просто поешь. Плюс Кушнир нас привлекал к своим безумным действам по мотивам Курехина — и я обсмотрелась «Поп-механики» и всем этим заразилась, и хочется тоже творить и транслировать какое-то безумие.

• — У вас с недавних пор еще и одна фамилия. Как то, что вы женаты, влияет на музыку?

Кира: У нас с Ильей вообще похожий путь. Илья хотел быть журналистом, я хотела быть журналистом. Илья делал концерты, и я какое-то время была промоутером у себя в городе и в Москву переезжала с такими намерениями. Мы очень хорошо друг друга понимаем, но и спорим много — у нас есть разница и в возрасте, и во вкусах, и вообще у меня совсем другой подход к музыке, и иногда бывает сложно находить общий язык. Но я очень ценю то, что есть человек, который за это рубится так же, как я. Собрать группу — это ведь вообще целая катастрофа. Всегда у человека найдутся дела, которые будут важнее, чем играть с тобой. Для меня важно, что, если даже все остальное рухнет, мы вдвоем останемся.

Илья: Не хотелось бы, чтобы это прозвучало как-то негативно по отношению к парням, с которыми мы играем сейчас. Мы с ними рубимся вместе, по-настоящему.

Кира: Да, я скорее имела в виду ситуацию годичной давности. Тут еще важно, что мы сначала начали встречаться, а потом уже играть. Была группа у меня, группа у Ильи. А потом я должна была выступать на «Усадьбе Jazz», и вдруг оказалось, что гитарист не может сыграть. А я тогда только переехала, в Москве никого не знала, сидела на кухне и плакала. А потом говорю — слушай, ты же играешь на гитаре, давай ты мне подыграешь? Вот так все и началось. И очень смешно теперь читать новгородские новости в духе «Певица вышла замуж за продюсера».

Илья: В интернете вообще много всего пишут. Если мы выходили на лейбле Троицкого, теперь считается, что Троицкий — продюсер Киры. Или «подопечные Александра Кушнира». «Спит с продюсером»… Постоянно сталкиваемся с тем, что Kira Lao — это якобы продюсерский проект, в который вложены большие деньги. 

Кира: Ну да, и русский рок теперь играем, чтобы нажиться. Экзистенциальный не покатил, решили русский.

• — Kira Lao, кажется, держится в стороне от новой русской музыки в целом, которая в последнее время в полноценную сцену превратилась. Вы это специально?

Илья: Честно скажу, я в таких вещах вижу много лицемерия. Нам многие группы из этой волны откровенно неблизки. Наверное, если бы захотели, мы бы смогли путем нехитрых манипуляций попасть в эту струю и вместе со всеми выступать. Но мне кажется, что если душа к этому не лежит, то это не стоит делать. Мы дружим с «Краснознаменной дивизией имени моей бабушки», с «Петлей пристрастия», с группой «Пони», но в целом я вижу, что сейчас многие вещи решают искусственные, что ли, тренды, и примазываться к ним не хочется. Ну то есть — витрина выглядит красиво, и как будто бы за ней что-то есть, но на самом деле… Ну не дают эти группы 40 концертов по России, ну правда. Я против всех них ничего не имею, но мы другие и будем странно смотреться в этой обойме. При этом, кстати, мы все время сталкиваемся со штампом, что Kira Lao — это хипстерская группа и любимцы «Афиши». Я за этот ярлык готов убивать! 

Кира: Я еще в меньшей степени люблю коллег. У меня ко всем ним очень много вопросов, плюс еще когда я пыталась делать концерты, я быстро обожглась и поняла, что людей больше интересуют деньги, чем, условно, знакомства и путешествия. А в какой-то момент у меня что-то в голове перещелкнуло, и я не могу больше слушать русские группы, которые поют по-английски. Я знаю, что я сама это делала, но я это делала из-за своих комплексов, наверное. Я стараюсь их преодолевать, и англоязычные группы для меня сейчас просто мертвые. Никакой энергии в них я не чувствую, меня это расстраивает, и я не хочу на это тратить свое время.

• — Вы сказали, что «Вода» — это музыка большого города. А конкретные события, которые в этом городе происходят, на ней отражаются? Как-то печальнее же жить в нем стало, нет?

Илья: Мне кажется, мы в такую Внутреннюю Монголию уходим.

Кира: У меня было желание написать какую-то песню антивоенную, но для меня важно, чтобы это воспринималось искренне, а не как часть тренда, и этот момент останавливает. Хотя я все равно об этом думаю. Я раньше работала в СМИ и более-менее понимала, что происходит, а сейчас уже совсем перестала понимать. Кроме того, что на эти темы ни с кем, кроме Ильи, говорить не стоит. Я недавно со своей мамой поссорилась, обсуждая Украину, и поняла, что это табу. Я боюсь потерять близких и поэтому стараюсь этой темы не касаться. Но я, конечно, в полном шоке, и то, что случилось в прошлую пятницу (убийство Бориса Немцова. — Прим. ред.), я думаю, никого не оставило равнодушным.

Илья: Событий неприятных вокруг, конечно, очень много. Может, и музыка поэтому стала жестче.

Кира: И тебя это в любом случае касается. Ты постоянно в каком-то напряжении, стрессе, боишься потерять работу, боишься дефолта, и это все давит, давит… Поэтому необязательно петь какие-то конкретные слова. Эмоция все равно та же. Я прихожу в студию, и мне хочется просто орать в микрофон.