«Хочется мягче. Оттого у многих ощущение, что я пою с … во рту»

• — Два ваших последних сингла — «Невоспитанный» и «Целовать другого» — очень разные. Настолько разные, что можно, не зная контекста, подумать, что это вообще два разных человека записывали.

— Для меня это абсолютно естественно. Ну вот так устроено мое музыкальное нутро — я все время делаю что-то очень разное. Мы, в общем-то, специально их друг за другом выпустили, чтобы задать такие полярные грани. Чтобы понятно было, что разнообразию нашему нет предела.

• — «Невоспитанный» был еще и очевидной провокацией, как по мне. Я, во всяком случае, не помню, когда до этого в последний раз слово «амфетамины» звучало в эфире национального телевидения.

— Я могу сказать так: на премию «Муз-ТВ» я согласился пойти только с условием, что мы сыграем «Невоспитанного». Ну они согласились, у них выбора не было. (Смеется.) Вообще, у нас же текст пишется уже после мотива музыкального. А когда мотив этот появился, мы сразу поняли, что он отдает немного рейверскими движениями 90-х, — и решили написать такой псевдогимн. К тому же — ну все же в музыке через какой-то промежуток времени возвращается, и нам казалось, что будет очень актуально выйти именно тогда именно с этим материалом. И что если «Невоспитанный» выйдет позже, мы можем опоздать — уже все так будут делать.

• — Ну а как вы почувствовали эту актуальность?

— Да вот как-то с пацанами взяли и почувствовали, что грядет приход дип-хауса с рейверскими мотивами. Ну мы отталкиваемся, конечно, от музыкальных тенденций Лондона и Нью-Йорка. Мы в первую очередь на этой музыке воспитаны — и, соответственно, не хочется отставать. Понятно, что Россия и Украина тут заведомо немножко второстепенны — но здесь же тоже хочется что-то такое диктовать. Если все еще не в тенденции, мы как минимум можем ее задать. Я бы даже сказал, что это наша амбиция, однозначно.

• — Мне кажется, что песня «Невоспитанный» многим обязана группе Disclosure.

— Да, это многим так кажется. Не знаю… Конечно, у меня многое отложилось от Disclosure. Но и от Фаррелла, и от MK, да и много от кого. Disclosure же тоже не первые — они сами повторяют за 90-ми. На нас, наверное, Nightcrawlers даже больше повлияли, если уж так говорить. На самом деле, такой звук, как у Disclosure, я делал на самом первом своем демо, совсем примитивном, еще до того, как сольный проект начал. Да, так получилось, что они в итоге сделали больше, лучше и первее. Но… Это же неплохое сравнение, черт возьми!

• — Безусловно. Давайте тогда вернемся к началу. Первым двигателем вашего успеха стал интернет. Насколько в этом и была стратегия — или просто до интернета в вас никто не верил и в эфир не брал?

— Ну смотрите. В какой-то момент у нас появилась песня «Так сильно» — и мы решили снять на нее видео, благо деньги были. Наверное, песня не самая хитовая, но она для меня была настолько необычной, что, как я думал, и других должна было зацепить. Мы пытались ее запустить на телеканалы, но мало кто брал — у нас не было бренда, мы были вообще никто, приходилось терпеть какие-то приседания, прогибания, рукоцелования, пополизания… Но мы с самого начала отдавали себе отчет, что в будущем хотим делать строго наоборот. В общем, с «Так сильно» особо ничего не вышло. А дальше у нас был «Стыцамэн», и одни ребята послушали и сказали: слушай, мы хотим тебе снять клип бесплатно, давай только ты расходы на танцоров оплатишь. Я говорю — ну давайте. Я, надо сказать, тогда уже начал очень сильно сомневаться в себе, не доверять собственному вкусу, да парни мои в «Стыцамэн» не сильно верили… Короче, появился клип — и все заиграло по-новому. И песня сразу пошла в интернете одновременно с телеканалами, на самом деле. А до того и там, и там провисала. Так что не было никаких ставок на интернет.

• — Вы же и сами наверняка знаете, что про вас часто говорят, что вы первый  за долгие годы человек в российской поп-музыке, за которого не стыдно, которого можно слушать через запятую с Фрэнком Оушеном или теми же Disclosure.

— Это приятно, чего тут лукавить. Когда такое слышишь, хочется себя погладить по головке. Я же и сам больше ориентируюсь и равняюсь на западных людей — по звуку как минимум. Среди российских и украинских артистов я себя как-то не вижу, честно говоря. Мы вообще хотим, чтобы нас воспринимали так: шоу-бизнес отдельно, музыка Ивана Дорна — отдельно.

• — А вы не понимаете, почему так все выходит? Почему в 90-х были «Гости из будущего», Михей и так далее — а в последние годы такой застой и почти ничего живого нет?

— Мне много раз задавали этот вопрос. Не знаю. А вы думаете, есть застой? Мне кажется, всегда существовали какие-то альтернативные артисты, которые были широко известны в узких кругах, но при этом очень достойно выглядели и слушались. Хотя… Ну да, в 2000-х все портиться начало. Даже ранние «Руки вверх!» были лучше, чем поздние. (Смеется.) Может быть, со временем все стали понимать, что лучше проще, доступнее. Потому что в 90-х экспериментировали — и обжигались на том, что Шатунов все равно круче. Вот они и перешли на простые форматы. Это как в Голливуде: пришел Спилберг — и все стало простое, понятное, доступное и шаблонное. Но все равно — у вас уже куча артистов, которые снова экспериментируют и выдают что-то крутое. Pompeya, Tesla Boy, On-The-Go…

• — Ну это ж совсем другие масштабы, чем у вас.

— Да не в масштабах же дело. Письками никто не меряется. Главное — что они это делают. И местами получается в разы круче, чем у нас.

• — Ну а у вас самого есть желание этот застой как-то прервать? Победить Киркорова, условно говоря?
  

— Застой давно уже прервался. Киркоров сам идет по современным тенденциям.

• — Я как-то не замечал.

— Ну его подход к работе очень современный. А если он сделает по звуку что-то современное, он выйдет за пределы своей ниши, чего ему не хочется: у него же заработок строится от определенной социальной прослойки, которая его слушает, ему это будет просто невыгодно. А вот все новые люди, которые появляются, — они очень даже. Мне на мейл присылают песни ребята, которые музыку делают, я по ним сужу о развитии музыки в России и Украине. Раньше присылали такой шит! Ну полное дерьмо. А сейчас — другое дело. Я уже слушаю демки дольше, чем полторы минуты, потому что там есть что послушать и даже есть что слямзить.

• — У вас есть объяснение, почему лучшая популярная музыка в Россию приходит из Украины?

— Может, в радиостанциях все дело? У нас рамки форматов более гибкие, шире диапазон возможных экспериментов. У вас же все-таки «Русское радио» — это босс, насколько мне известно. Они задают тенденции; приходится прогибаться и творить в их формате. У нас все-таки оно не так диктует. Да, все хотят на него попасть, но если не выходит — ничего страшного, другие обязательно подберут.

• — Вы поете на русском, основная публика у вас в России, но вы все равно живете в Киеве. Почему?

— Мне не нравится Москва. Она слишком большая, грязная, громкая, шумная, очень шебутная. Невозможно сосредоточиться, зависнуть. Все время кажется, что слишком много времени тратишь даже на то, чтобы просто задуматься. Киев и вообще Украина мне все-таки роднее.

• — Вы же росли в Славутиче, довольно провинциальном городе. Как у вас музыкальное воспитание происходило? Я к тому, что, когда вы были подростком, и в столицах-то многую музыку сложно было достать.

— Ну на кассетах все было. Разные люди советовали из той же столицы, что  послушать, мы ездили в Киев, покупали, брали у друзей, переписывали. На самом деле, мне кажется, что люди в провинции музыкально воспитываются намного круче. У меня в Славутиче никакого радио не было — ну то есть оно ловило очень редко, только если встать в определенной позе на балконе и только одну киевскую радиостанцию, причем не самую приятную. Но чем сложнее было достать какую-то крутую музыку, тем она была желаннее — и тем мощнее ты ее впитывал. Плюс самостоятельность больше: сам выбираешь, сам находишь — такое самообразование куда круче. Что я находил? Фэтбой Слима, Фрэнка Синатру, Этту Джеймс, джазовых разных исполнителей. Русских слушал как-то очень рознично, выборочно. «Гости из будущего» были, да. Никита был; собственно, «Улетели навсегда» — один из первых крутых хаус-треков в России. «Руки вверх!» вроде тоже были, грешен.

• — Вас еще часто с Михеем сравнивают и даже считают, что вы его продолжатель. Он был для вас важным человеком?

— Мне немного страшно, когда меня сравнивают с таким большим артистом, как Михей. Сразу появляется груз ответственности, которого я не люблю. Приходится как-то отдуваться за эти сравнения… Конечно, я слушал Михея. Но я бы себя с ним не сравнивал. У меня тексты намного проще. Да и музыка, мне кажется, на тот момент у него была в разы сложнее и круче, чем у меня сейчас. Не дорос я еще до Михея.

• — Вы сказали про тексты. Есть ощущение, что у вас к ним очень специальное отношение. Вы как будто смягчаете русский язык, и он начинает по-другому звучать. Это действительно для вас важно?

— Да, конечно. Мы же воспитывались на западной культуре, а английский язык изначально мягче по звучанию. Вот и хочется звучать похоже, более мелодично. Русский — он такой очень угловатый, острый, много «р». Если  вы послушаете, как американцы коверкают наш язык, ничего не понимая, вы услышите что-то вроде: «Тркпфктбркт!» А хочется мягкости. У многих из-за этого ощущение, что я пою с … во рту, — и типа что никто не понимает слов. Ну блин. Я тоже, когда Земфиру слушал, только через 5 лет начал осознавать, что она совсем другие слова поет, чем я слышал. Тебе важен текст? В интернете посмотри. Или прислушайся — мне кажется, все понятно. Это что касается фонетики. А что касается самих текстов… Ну я часто отталкиваюсь от того, как удобнее петь: «а» лучше внизу, «у» и «и» — вверху. И очень еще хочется, чтобы были хитрые сочетания слов. Мне нравится ударения менять. Вводить в заблуждение, чтобы текст не был понятен сразу, чтобы из-за этого песню еще раз хотелось послушать.

• — А кто ваши ориентиры в этом смысле? Ну вот чьи тексты на русском языке вам нравятся?

— Все тексты Земфиры, «Мумий Тролля», «Океана Эльзы», «Бумбокса». Кто-то еще, наверное, есть, но сейчас не вспомню. Эти — главные.

• — Что вам сейчас вообще интереснее всего из чужой музыки?

— Так. Ну, мне сейчас нравится Kaytranada, канадский такой чувачок. Еще Majestic Casual, такой канал на YouTube, — очень много крутых артистов через него открыл. Я вообще до хрена дип-хаус-диджеев слушаю; вот кого ни назови — я все расскажу, вплоть до биографии. Мне нравится быть в контексте этой музыки — я же еще диджею и ее играю на своих сетах. А из песен… Ну вот последнее, что я скачал, — это Джастин новый. Мне там нравится первый трек, еще пара песен, но все остальное — я бы нажал Ctrl + C и Ctrl + V, перенес бы это все на «FutureSex/LoveSounds», и они бы туда отлично вписались. Зря он с одним Тимбалендом все делал. Даже мой любимый Фаррелл не стоит на месте. Джастин тоже, конечно, много экспериментирует — но все равно профессиональное ухо обращает внимание на эти типичные тимбалендовские аранжировки. Они их дико перенасыщают нюансами — это круто сведено, конечно, но все равно на третьем треке начинает есть мозг.

• — Больше ничего из современного не слушаете?

— Я сейчас еще заполняю пробелы в своем музыкальном образовании, слушаю всяких обязательных людей, которых раньше пропустил. Я же не слышал всех Daft Punk, например, не слышал некоторых альбомов Crazy P. Из современных… Ну Эрика Баду, но я ее с 16 лет люблю. А, вот еще — Лора Мвула хорошая.

• — Про героя ваших песен всегда понятно, что он живет насыщенной личной жизнью в большом городе, а больше, в общем, ничего непонятно. Я не так  давно разговаривал с музыкантом группы The xx, и он говорил, что им важно, чтобы в их песнях даже не было понятно, какого пола герой — мужского или женского, чтобы все могли с ними самоидентифицироваться и на себя примерить. У вас та же история?

— Да, правильно. Ровно то же самое. Местоимения все-таки приходится употреблять, но вообще я хочу, чтобы соотносили себя с песнями абсолютно все. И еще мне важно показать, что я могу петь не только про любовь. Я реально очень долго стучусь головой об стол, чтобы написать про другое. Не про чувства. Или про другие чувства.

• — Погодите, ну а что у вас не про чувства? Про политику и социальные проблемы вы вроде не поете.

— Нет, политика мне неинтересна — хотя в будущем и может что-то появиться, кто знает. А так — ну как что? А «Невоспитанный»? А тот же «Стыцамэн»? А «Полный»? Да у меня половина песен в первом альбоме не про чувства.

• — У вас же довольно уникальная ситуация с публикой — вас слушают и те, кто после «Стыцамэна» могут включить Стаса Михайлова, и те, у кого рядом в плейлисте те же Фрэнк Оушен и Disclosure. Вы чувствуете разницу между этими людьми?

— Конечно, она ощущается. Но она внешне не очень проявляется — не то что кто-то громче аплодирует, а кто-то тише. Для тех, кто слушает одновременно меня и Стаса Михайлова, я явление проходящее. Так, модная тенденция — все слушают, я тоже послушаю. А вот для этих других я, хочется верить, все-таки поважнее. Во всяком случае, я ориентируюсь на публику, у которой вкус совпадает с моим. Я раньше говорил, что он у нее «правильный», но сейчас не скажу: не возьмусь осуждать тех, кто любит другое.

• — А у вас не бывает в этой связи, простите, когнитивного диссонанса? Я вот грешным делом очутился 8 марта прошлого года на вашем концерте в клубе «Рай», и мне показалось, что вы сами не вполне органично себя чувствовали в таком контексте.

— Правильно, так и было. Ну мы же только знакомились тогда. Мы не в курсе были московской публики тогда, только впрягались в эти сани, только начинали понимать, как все происходит, орошать почву. Такая же фигня у меня была в Soho Rooms. Там тоже такие люди… Мы их называем «солидол» — ну, солидные типа. Хлопают редко. В общем, сейчас мы уже от таких концертов отказываемся. Хотя сейчас мы вообще нигде не выступаем — пока не закончим альбом, играть не будем. Разве что в Нью-Йорк и Лондон в ноябре поедем.

• — А у вас есть желание за пределы русскоязычной аудитории вырваться?

— Ну хочется, конечно. Мне все говорят, что если бы я «Стыцамэна» спел на английском, это был бы мировой хит.

• — Так спойте.

— Ну это несолидно как-то будет выглядеть — для тех, кто здесь, в этом не будет ничего нового. А здешняя публика все-таки превыше всего. Но попробовать прощупать эту тему хочется. Попробуем.

• — То есть сама идея пения по-английски вас не смущает?

— Раньше смущала. Я раньше так и про Tesla Boy говорил — блин, надо, чтобы они пели наши песни, на русском. Но время дало понять, что английский все-таки побеждает. В мировом масштабе. Конкретных примеров приводить не буду, но по некоторым случаям понятно, что петь по-русски на Западе — это сизифов труд. Разве что ты натянешь трусы на голову, наденешь перстень на член и начнешь скакать в YouTube по дивану. Это, может быть, поможет.