«Гришковец — это наш проводник»: Mgzavrebi о пандури, Кавказе и корпоративах

• — В каком-то интервью я увидел вашу фразу о том, что вы — «грузинские музыканты и поэтому на вас лежит большая ответственность за каждое выступление». Подобные фразы нечасто услышишь от российских артистов. Что для вас значит представлять свою страну?

— Что в мире знают о грузинской музыке? Немногое. Знают только «Сулико» и еще, может быть, пару фольклорных песен. По миру не так уж много грузинских артистов выступает, и когда мы приезжаем в новый город, то понимаем, что, возможно, сегодняшняя публика никогда не слышала грузинских песен живьем. В мире-то многие вообще не знают, что есть страна такая Грузия — переспрашивают, откуда это, где? В Грузии всего 3,5 миллиона человек живет, у нас комплекс малой страны и мы все держимся вместе. И мы все время должны что-то доказывать — у нас на концертах в России так бывает, что мы играем первую свою песню, вторую, третью, а потом кто-нибудь из зала кричит «Давай «Сулико»!». Ну, я знаю «Сулико», Нани Брегвадзе эту песню чудесно поет, и с Нани я, к счастью, знаком —  но не могу как она спеть! Мы исполняем свои песни, мы изначально зашли не с фольклором, а с авторским материалом и не хотим, чтобы нас воспринимали клишированно — поэтому приходится доказывать всем, что стоишь внимания именно как самостоятельный артист.

• — Грузины же очень музыкальный народ, у вас все поют. Каково это — быть профессиональным музыкантом в Грузии?

— Это очень сложно — у нас нет шоу-бизнеса, нет индустрии. Мы даже не продаем свои альбомы в музыкальных магазинах, потому что в этом нет смысла: мы договорились с сетью супермаркетов, там сделали специальные стенды с нашими пластинками и люди покупают диски Mgzavrebi там. Как овощи и конфеты. Концертов мало — в основном, на День города и другие праздники, а клубов с живой музыкальной программой и вовсе нет — пытались делать, но не получилось.

• — Так или иначе, говоря про современную грузинскую музыку, многие могут вспомнить и Нино Катамадзе, и Гуджу Бурдули, и Nikakoi. Все они очень разные — и только вы вышли на российскую сцену с таким колоритным этно-попом. Что в целом играют в Грузии — много ли там групп такого жанра как Mgzavrebi?

— Сейчас уже много — а когда мы начинали, то была всего пара ансамблей. В 90-ые, когда не было ни света. ни воды, сплошной криминал на улице, то ходить с гитарой по городу было как-то неловко. Мой дедушка был музыкантом, дирижером, и всегда, когда меня в музыкальную школу провожал, то держал мои ноты — потому что пацану с нотами лучше не идти по Тбилиси. Ну и народные инструменты были не в особом почете, девочки на пандуристах (пандури — грузинский народный трёхструнный щипковый музыкальный инструмент, похожий на лютню — прим.ред) гроздями не висли. Когда мы стали студентами, то стали одной из первых групп, которые сплели гитарную поп-музыку с осовремененным звуком пандури. Мы, конечно, не первые это сделали: этот путь был проложен хорошей грузинской группой «33А», но мы попали в нужное время — пять лет назад все как-то поменялось. И, наверное, нескромно так про себя говорить, но правда же — я вижу как люди поют на улицах, играют на пандури, это снова модно, и да, девушки теперь любят музыкантов.

• — У России и Грузии непростая история отношений — есть ли в вашей музыке какая-то позиция по этому вопросу?

— Обычные люди не должны из-за политики ссориться. В 90-ые у нас как было: брат с братом не говорил из-за политических разногласий, целые семьи рушились. Мы соседи, мы должны общаться. Нет, не так сказал — мы никому ничего не должны. Мы должны поступать так, как чувствуем, а я хочу общаться, дружить и любить — и почему это политика должна мешать нам?

• — Лично я объясняю ваш успех в России определенным дефицитом позитивной музыки. Фактически, целая ниша акустической позитивной музыки остается незаполненной с момента распада группы 5'nizza. А грустные песни у вас есть?

— У нас есть грустные песни — например, второй альбом был таким. Но, признаюсь, мы боимся исполнять их на концертах. Я много раз наблюдал за Нино Катамадзе, и она на любом концерте — и стадионном, и заказном — всегда свободно мешает репертуар, и всегда её слушают. А мне на грустных песнях кажется, что меня не слушают — потому что когда поешь тихо, то слышишь весь шум вокруг, какие то разговоры, звоны, и музыканты нервничают, и ты сам сразу думаешь, не поменять ли обратный билет на ближайший рейс. А когда весело орешь — то сразу хорошо и спокойно.

• — До того как достичь успеха в России вы некоторое время окучивали украинскую аудиторию. Как это получилось?

— Это было в 2009 — мы подумали, что если мы хотим быть музыкантами, значит этим надо жить, надо работать. У нас перед глазами куча примеров очень хороших грузинских музыкантов, которые остались известными только в Грузии, играют только тут — и у них максимум 5 концертов в год! Один большой сольник, Новый год, День города (и то не факт, что позовут), еще что-нибудь по мелочи — и всё! Другой пример — Нино, с который мы знакомы уже 7 лет: она смогла пробиться на другие территории и теперь играет по 100 концертов в год. И мы говорили с музыкантами, что надо заниматься музыкой серьезно, много работать и играть, то есть жить за счет нее — а не работать в банках или где-то еще (я вот банки особенно не люблю)! И тогда наш друг (и, по совместительству, продюсер) позвонил своему другу в Киев и мы поехали просто разведать ситуацию. А почему бы и нет? Я в Киеве до тех пор ни разу не был, российская виза тогда была совершенно невозможна — и полетели. Мы знали там двух бизнесменов, гуляли с ними по Крещатику, а потом познакомились с девочками — и они оказались журналистами. Они потом прилетели в Тбилиси снимать передачу про туризм в Грузии, взяли наши песни в эту передачу, кто-то в Украине их услышал, решили делать первый концерт, потом второй, третий. А потом я женился на украинке и привез ее жить в Грузию — а музыкальная связь с Украиной продолжает расти. Но все, что ты называешь успехом — это сложно объяснить, это скорее из области чуда. Гришковец мне говорил, мол, Гиги, если бы кто-то другой пел твои песни, то ему бы не поверили. Ну вот что такое «Надо верить в чудеса» — это же банально очень звучит. А с нами и правда случаются чудеса, это все не придумано — и это чувствуется в нашей музыке.

• — Самое время рассказать историю знакомства с Евгением Гришковцом.

— С Гришковцом же как получилось? Нам и раньше звонили из России, звали куда-то, но мы не хотели ехать, потому что были не уверены в промоутерах. Надо же сделать визы, купить билеты (и не через Минск добираться, как гастарбайтеры, а напрямую), сделать рекламу и все прочее. Звонили и рестораны грузинские, и просто кто-то из диаспоры — но мы не ехали. У меня есть друг, MC Рыбик – киевлянин, веселый парень, и он каким-то образом оказался знаком с Гришковцом. Он приехал погостить в Тбилиси, мы гуляли по Старому Городу, я ему в двадцатый раз показывал, как у нас красиво, пили вино, был жаркий август, классно – и тут он говорит: «Гиги, а ты знаешь Гришковца?». Конечно, знаю, кто его не знает-то. «А у меня вот такая идея: давай ты будешь петь, а Гришковец будет читать». Ну да, классно, наверное. «Ну я ему сейчас наберу и все решим». И я такой: Рыбик, ты же пьяный, два часа ночи, какой Гришковец, не надо никому звонить, стыдно же – какая-то неизвестная ему группа из Грузии вдруг звонит ночью, предлагает работать вместе – что это такое. А через два дня получаю от Рыбика смску с номером Гришковца — мол, Женя заинтересовался, ждет твоего звонка. Ну я отправил ему какие-то песни и через несколько часов он сам перезвонил и говорит «А давай сделаем что-нибудь. Когда у тебя время есть?» Я говорю честно: «Всегда у меня время есть» – и через три недели Женя прилетел в Тбилиси, мы сразу записали первую песню, стали работать. Вообще, Гришковец это, конечно, наш проводник: он все рассказал про российский бизнес, показал, познакомил нас со «Снегирями», сказал, где надо выступать, а где не надо. Он любит свою страну и только хорошее про нее говорит – но предупреждает, чтобы мы осторожничали. Если бы не он, то мы бы, конечно, не приехали в Россию, да что там, мы бы сами даже визу сделать бы не смогли. Потому что смотря из Тбилиси, Россия кажется очень аппетитным рынком – ведь все грузинские музыканты предыдущего поколения помнят, как они давали гастроли на 150 городов, и их дети это знают! И есть мнение, что главное до Москвы добраться – а там-то уже куча грузинов, и все будет сразу хорошо, и от концертов надо будет отказываться, а не напрашиваться на них, и будет специальная блондинка-секретарша в офисе на звонки отвечать. Но это совсем не так. Москва огромный город, туда стремятся отовсюду, там куча своих музыкантов прекрасных и работать в нем сложно.

• — Но ваш совместный проект с Гришковцом был довольно скоротечным — вы же практически сразу стали играть сольные концерты, без мелодекламаций.

— Да, и это тоже было с ним решено сразу. Женя сказал: «Я не хочу, чтобы вы ассоциировались со мной. Чтобы была группа «Женя и его грузины», вот этого всего не надо». Для Жени же музыка — это развлечение. У него есть и спектакли, и книги, и куча других проектов, а музыкой он заряжается энергетически — а для этого ему хватает 5-7 концертов в год. И почти сразу так повелось, что мы один день играли с Гришковцом, а на следующий день давали сольный концерт Mgzavrebi, и нас уже отдельно снимало телевидение, про нас писали. Да и совместные концерты с Гришковцом — Женя строил их таким образом, что практически половину концерта мы играли без него. Он никогда не тянул на себя одеяло, наоборот, помогал — рассказывал зрителям о чем мы поем, ну и чуть ли не заставлял их слушать наши песни. Без него, конечно, ничего бы не было. Ну и со «Снегирями» он помог — потому что лейбл важен, и важно, какие люди там работают, а со «Снегирями» мы очень подружились. Даже в Грузии у нас были проблемы с «форматами» — в джаз нас не пускают, за фолк мы не считаемся, после Леди Гаги нас в ротации тоже не поставишь. Есть 3-4 радиостанции в Грузии, где нас ставят, а музыкального телевидения уже нет — вернее, есть один канал, но его совсем никто не смотрит. С телевидением у нас была история такая: в 2006 году мы сняли первый клип, потратили 500 долларов, были дико счастливы, принесли его на телевидение — а там женщина сидит, посмотрела на нас с жалостью и так грустно говорит «А у вас денег же нет, да?». А мы же гордые, мы ответили: «Деньги у нас, конечно, есть, но мы не будем вам платить за то, что вы наши клипы показываете». И ушли — а теперь, когда мы стали популярными, нам с этого канала нам постоянно звонят, просят новые клипы, а мы принципиально ни одного видео им не разрешаем показывать. Такие вот мы.

• — Если говорить про расширение концертных графиков — почему бы вам было не играть по другим республикам Кавказа? Или Кавказ как единый маршрут для музыкантов не работает?

— В Айзербайджане мы выступаем довольно часто, скоро пятый раз поедем. В Ереван не звали, я там был и там та же проблема — негде играть, маленький город. Но в целом какого-то кавказского музыкального маршрута, кажется, нет. Да я и не могу про себя сказать, что я прямо ощущаю себя кавказцем со всеми вытекающими — я общаюсь с айзербаджанцами, потому что мы давно там играем, я общаюсь с армянами, потому что их много живет в Тбилиси, но это никак не ведет к каким-то турам по Кавказу. Как единый регион для шоу-бизнеса это не работает — нет такого, что «Кавказ держится вместе», «Мы все сыны гор», в музыке это не работает. Мы же вспыльчивые, и у всех между собой какие-то терки — в общем, никакого единого шоу-бизнеса тут нет.

• — Быть успешным музыкантом в России обычно означает график не только и не столько открытых концертов, но и корпоративов — и, полагаю, вы уже ощутили, как эти мероприятия отличаются от грузинских застолий.

— Была у нас пара корпоративов, когда заплатили хорошо, сделали все по райдеру, но просто взяли «грузинов» — им было все равно что мы играем. Просто до кучи — взяли цыганов, танцовщиц, оперных певцов, фокусников, ведущего хорошего, ну и нас до кучи, почему не взять. И тогда уже приходилось петь и «Чито-грито», и «Сулико», и все остальное, что мы обычно не поем. Но сейчас уже происходит лучше — обычно заказчик концерта лично любит нашу музыку и он делает что-то типа сюрприза для своих гостей, мол, вот талантливые ребята из Тбилиси, послушайте — и в этой ситуации мы уже вроде как даем полноценный концерт. И даже волнуемся так же, как и на обычных билетных концертах. Ну а как иначе — на закрытых концертах все тоже люди, и надо стараться. Ведь бывает и на открытых концертах — и райдер стоит, и люди билетов купили полный зал, и все вроде хорошо, а что-то не идет контакт. Вроде и люди реагируют живо, и все хорошо, но чувствуешь: что-то не то. На корпоративах, конечно, еще сложнее — там может, невесте не понравится торт, а ведущий гостя оскорбит, а тебе все равно надо стараться, ведь у людей такие праздники не каждый день, тебя выбрали специально, надо поработать хорошо.

• — Я был очень удивлен, когда посмотрел на вашу публику и понял, что грузинов там совсем немного — гораздо больше просто симпатичной молодежи, а не представителей диаспоры.

— Именно в этом и был наш замысел. Мы очень не хотели делать акцент на диаспорах. Когда я приезжаю в новую страну — я играю для всех жителей этой страны. Не для грузинов, не для русских, а для всех. И я не люблю выступать на всяких дипломатических мероприятиях в посольствах: выйти на сцену, говорить на грузинском, для грузин — зачем ехать тогда? Эти дипломаты же в Тбилиси ездят часто — им можно и тут спеть. Поэтому куда бы мы не ехали, мы никогда не звоним диаспоре, мол, приходите — и местным промоутерам мы запрещаем их беспокоить: если узнают и придут, то прекрасно, мы всегда рады, но вот заранее агитировать и устраивать из концерта «большой грузинский день» — зачем? На первых московских концертах некоторые земляки обижались даже на нас. Они кричали из зала по-грузински, мол, давай такую-то песню. А я говорил: дорогой, я живу в Грузии, а ты живешь в Москве, ты знаешь русский язык — почему ты сейчас мне по-грузински кричишь? Да, я лучше тебя знаю грузинский, ну и что? Давай поговорим на языке, который понимают тут все в зале!