«Главное, чтобы весело было»: Генри Кайзер о дайвинге, деконструкции и Курехине

«Э-э-э… Я не могу пользоваться скайпом на своих компьютерах — это правила безопасности Антарктической программы США, в которой я участвую», — отвечает Генри Кайзер на просьбу об интервью. Договариваемся о переписке по почте через пару дней, но уже через пару часов от Кайзера приходит письмо: «Это моя версия «Sarayushka» тридцатилетней давности». Открываю прикрепленный файл — звучит «La Grange» ZZ Top, спетая на русском с акцентом, как у Дольфа Лундгрена. Парирую номовской «Пасекой» и, выиграв время, выясняю, что это трек с альбома «Crazy Backwards Alphabet», который Кайзер записал в 1987 году вместе с басистом Энди Уэстом из Dixie Dregs, ударником Капитана Бифхарта Джоном «Драмбо» Фрэнчем и еще одним ударником — шведом украинского происхождения по имени Майкл Максименко, который и поет про «там много хороших девочек». А обложка этой пластинки — комикс Мэтта Грейнинга.

— Мэтт — один из моих самых старых друзей. Мы ним познакомились задолго до «Симпсонов». Вместе ездим отдыхать, вместе ныряем. Музыкальные вкусы и интересы у нас тоже совпадают. Недавно я использовал сделанное в отпуске фото головы Мэтта для обложки альбома — он вышел на этой неделе.

• — У вас были еще какие-то совместные проекты (вы вроде как идеальный кандидат для камео в «Симпсонах»)?

— Нет, мы просто друзья. Одна из моих «обязанностей» в этой жизни — быть единственным знакомым Мэтта, кто никогда не видел «Симпсонов». Все, с кем он общается каждый день, видят его как создателя этого шоу. Так что я решил, что никогда не стану его смотреть, чтобы у Мэтта был хотя бы один человек, с которым он может поговорить и который находится в блаженном неведении насчет всего этого.

• — Имея в виду ваш «Radio Flyer», не могу не спросить: вы знаете, что это мультфильм? Простите.

— Да, мне говорили.

• — Вы, кстати, случаем, не пишете? Вещи вроде «Radio Flyer» или «Devil in the Drain» вызывают такие подозрения.

— Нет, это просто импровизированные монологи. (А «Devil in the Drain» — это детская книжка, которую написал мой друг Дэниел Пинкуотер, на записи я просто читаю ее.) На сольных концертах я часто рассказываю такие вот истории под гитару. Эту практику я перенял у Дерека Бейли — как и многое другое.

• — О, а расскажите о том, как вы познакомились с его музыкой?

— Дерек Бейли, великий британский импровизатор, который придумал целый новый язык для гитары, — это одна из причин, по которой я решил играть на гитаре. Его стиль — первый, в котором я научился играть, мне это почему-то легко дается. Мы с ним познакомились, он меня очень вдохновлял. Мы с ним записали альбом дуэтов, который я очень люблю, он называется «Wire Forks». Вообще я купил свою первую гитару по трем причинам: альбомы Бифхарта; пластинки Бейли, которые я впервые услышал за пару месяцев до этого концерта; поход на отличный концерт Джона Фейхи за неделю или около того до Бифхарта.

• — Если вернуться к этому альбому, «Deconstruction of What You Know» — вы сами в музыке занимаетесь деконструкцией?

— На самом деле я никогда не думаю ни о деконструкции, ни о постмодернизме, ни о чем таком. Я просто думаю, с чем было бы интересно поэкспериментировать. В первую очередь я экспериментирующий гитарист, музыкант, импровизатор. Играть одно и то же с одними и теми же людьми — это не мое. Я всегда пытаюсь сделать что-то новое, чтобы посмотреть, что из этого получится. Вообще-то главное — чтобы было весело. Как сказал Сесил Тейлор о том, как он решает, что ему играть: «Если это не весело, то зачем этим заниматься?» Я с ним в этом абсолютно согласен. В жизни всегда есть бесконечное множество возможных вариантов, и многие из них на первый взгляд не видны. Искать эти спрятанные, немыслимые решения — полезно, особенно в трудные времена…

• — По журналистской логике сейчас напрашивается вопрос о том, что это за трудные времена, или, скажем, о «самой веселой вещи», какую вы делали в последнее время, но ни тот ни другой совсем не кажутся мне, собственно, веселыми. Лучше вот что скажите: благодаря ютьюбу мы теперь знаем, в какой именно момент соло Эллиота Ингбера тем вечером 11 октября 1972 года вы решили купить свою первую гитару, — а вот помните ли вы, с чего началась ваша история с подводным плаванием?

— Конечно. Когда мне было 6–7 лет, то есть в 1958–1959 году, я смотрел телешоу «Sea Hunt». Из него американцы узнали о дайвинге, и я захотел нырять из-за него. Когда мне было 9 или 10, какие-то друзья-пожарные наших соседей научили меня нырять за морскими ушками с маской, трубкой и ластами. В 11 лет я стал нырять с аквалангом. В прошлом августе я отмечал 50-летний юбилей своего дайверства и ездил на место своих первых погружений. Я много нырял в молодости. После колледжа я стал инструктором по научно-исследовательскому дайвингу в Калифорнийском университете в Беркли и преподавал там 17 лет. В 2001 году я стал аквалангистом Антарктической программы США. У меня было десять командировок в море Росса, где я работал подо льдом. Еще я работал в Арктике, в Свальбарде. У меня три параллельных карьеры: в дайвинге, музыке и кино. Когда меня спрашивают, чем я занимаюсь, я всегда говорю, что я дайвер. В прошлую пятницу, когда я нырял тут, в Калифорнии, я встретился с пятиметровой белой акулой — она несколько раз проплыла рядом со мной. И я счастлив тем, что такие дайверские приключения со мной постоянно происходят. Я очень хочу как-нибудь зимой понырять в озере Байкал, под этим льдом Российской Федерации. Однажды я обязательно это сделаю.

(Через несколько минут.)

Я понял, что хочу нырять, когда посмотрел вот этот эпизод «Sea Hunt». Cпасибо ютьюбу.

• — Вы говорите, что ваши три карьеры параллельны, но неужели они никак не пересекаются, не влияют друг на друга?

— Конечно, влияют. Но экономически это обычно три отдельные истории. Самое большое исключение — это «Encounters at the End of the World» . В последнее время такие пересечения случаются чаще, чем раньше.

• — В одном интервью вы сказали, что воспринимаете музыку в зрительных образах — кроме тех видео, что вы мне прислали (одно из них см. выше, второе, про тюленя, вот тут. — Прим. ред.), какая-то ваша музыка связана с подводным опытом?

— Вот небольшой текст, который я только что написал для моего сольного четырехдискового альбома, который выйдет в начале следующего года. (приводим выдержки. — Прим. ред.)

«Когда я и играю в этой манере, я просто пытаюсь не мешать музыке происходить. Я понятия не имею, что случится или что это будет за музыка. Нет никакого плана, я ничего не решаю заранее. На этом конкретном концерте я сыграл четыре часовых соло, которые, кажется, были вариациями одних и тех же идей; как в притче про слепых и слона, эти четыре соло — просто выражения чего-то большего, находящегося вне возможностей моего мышления и восприятия.

Слушая их, я узнаю отправные точки — источники, которые познакомили меня с концептами и чувствами, которые, возможно, стоят за этой музыкой. Вот некоторые из них:

1) сольные органные импровизации Терри Райли;

2) сверхчеловеческие сольные импровизации Эвана Паркера на сопрано-саксофоне;

3) акустическая гитара Робби Басе;

4) малагасийская трансовая музыка тромба, которую играют на маровани;

5) блюзовые щипковые техники, которые использовали Альберт Коллинз и Хьюберт Самлин;

6) стохастически распыленные облака нот в духе Лигети и Ксенакиса;

7) аспекты развития большой формы в ансамблевых пьесах Мортона Фельдмана;

8) идеи Конлона Нэнкэрроу об отношениях между множественными голосами в том, что касается темпа и интенсивности;

9) идеи о развитии/нарративе/ритме из «гушей» в персидской классической музыке;

10) техники и идеи построения композиции из китайской музыки для цисяньциня.

Помещенная на обложку фотография, на которой я плаваю под ледяным потолком моря Росса (см. ниже), означает следующее: такой режим сольной игры на гитаре всегда связан с моим многолетним опытом научных погружений в Антарктике. Цвет, настроение, ритмы, аспекты работы со временем, развитием, пространством, текстурами… Все это просто моя ежедневная рабочая жизнь подо льдом, переведенная на язык музыки.

• — Если бы у вас была возможность осуществить проект вроде «A World out of Time», куда бы вы сейчас поехали?

— Бирма! Снова Мадагаскар. Корея. Новая Гвинея. Занзибар. Коморы.

• — Почему именно туда? Что, например, так привлекает вас в Бирме?

— Суперкрутая корневая музыка, не испорченная плохими западными влияниями. Потрясающая фортепианная музыка, гитарная, музыка для бирманской арфы — очень много всего. Я сводил и был одним из продюсеров нескольких альбомов, которые мой друг записал там почти 20 лет назад. Я уверен, что, если бы мы поехали туда и поиграли с местными, у нас получилось бы что-то классное.

• — В музыке из тех видео, что вы мне прислали, тоже явно слышится западное влияние. В какой момент, по-вашему, оно перестает обогащать местную музыку и начинает ее портить?

— Очень просто: загрязнение — это диско, то есть смена корневого ритма на бит западного завода. В западном влиянии, как и в любом другом, нет ничего плохого, пока дело не доходит до драм-машины и синтезаторных тембров евродиско.

• Кайзер и Сергей Курехин, предположительно 1989 годФотография: Heather Hefleigh— А что вы пытаетесь сделать, когда играете с носителями другой музыкальной традиции?

— Я пытаюсь привнести что-то новое в их музыку, но так, чтобы не испортить то, что они делают. Вот, например, я играю корневую танцевальную музыку с малагасийскими музыкантами. Это их музыка. Нам с Линдли оплатили только еду и отель, а все деньги за запись получили местные музыканты — мы об этом позаботились — и это были хорошие деньги. Это была наша попытка как-то сбалансировать все то кидалово, которое ребята вроде Питера Гэбриела, Дэвида Бирна и Пола Саймона проворачивают с музыкантами из третьего мира снова и снова.

• — А вот эта фотография (справа. — Прим. ред.) вам о чем напоминает?

— Мы с Сергеем отлично повеселились — и тогда, в России, и когда записывали наш совместный альбом «Popular Mechanics» (во время поездки Курехина в Калифорнию. — Прим. ред.). Я уверен, что мы записали бы еще несколько альбомов, совершенно других, если бы он не умер так скоро.

• — Что вы тогда делали в Москве?

— Мой друг, пианист-импровизатор Грэг Гудман, тогда предложил мне вместе с другими музыкантами проехать по России, Грузии и Эстонии, самостоятельно организовывая концерты по пути. Все прошло отлично, мы тогда познакомились и поиграли со многими импровизаторами из Восточного блока, включая и Курехина. Только вот не помню, в каком это было году.

• — А с чем вы сейчас едете в Россию? Что с собой берете?

(Отвечает картинками.)

• — Последний вопрос. Как и почему в вашей музыке уживается столько разных стилей?

— Моя учеба в старшей школе пришлась на вторую половину 60-х. В то время у нас в Сан-Франциско и округе работали некоммерческие и андеграундные радиостанции. Никакого формата — наполнение эфира полностью контролировали диджеи. На таких станциях крутили самую разную музыку: Али Акбар Кхан звучал рядом со Штокхаузеном, Альбертом Кингом, Бифхартом и так далее. Такого радио в США, к сожалению, больше нет. Но мои эклектичные вкусы сформировало оно — причем они полностью оформились еще до того, как я начал играть на гитаре. Сегодня я играю именно то, что хотел играть в тот самый день, когда купил первую гитару.