Гарт Брукс — один из самых успешных музыкантов в истории музыки

В 2000 году 38-летний американский кантри-певец Гарт Брукс объявил о завершении карьеры. Все как обычно: постоянные концерты, сотни интервью, напряженная работа в студии — немножко надоело. Пора, заявил он, подумать о детях. Их было трое — самой младшей, Элли, на тот момент только исполнилось четыре, но отца она видела крайне редко. Больше никакой музыки, только честная забота о самом важном, что есть в жизни. Короче, история эта была бы неимоверно скучной, если б не одна деталь. В тот момент, когда Гарту Бруксу невыносимо захотелось уйти со сцены, он был самым продаваемым артистом в истории США.

Сегодня выходит его новый альбом — первый за тринадцать лет («Scarecrow», последняя до этого момента пластинка Брукса, вышла через год после его уходы со сцены и была фактически записана ради контрактных обязательств). За эти тринадцать лет в списке самых продаваемых артистов на территории США его обогнали ровно двое — Элвис Пресли и группа The Beatles (последние — аж на полмиллиона альбомов). Ни Pink Floyd, ни Мадонна, ни Майкл Джексон, ни группа Eagles догнать и перегнать Брукса в списке бестселлеров не смогли. Понятно, что паранормальную популярность Брукса можно списать на его собственное происхождение и специфику его музыки. Мол — а, все понятно, кантри, это чисто американское. Конечно, логично, но отчего именно Брукс? Почему ни Долли Партон, ни Джордж Стрейт, ни Шанайя Твен, ни даже Тейлор Свифт не достигали такого пика популярности, какого в начале девяностых достиг Брукс, в ту пору — не только с большим отрывом самый продаваемый музыкант, но и в силу своего феномена еще и самый обсуждаемый?

Канонический ответ: потому что Брукс был первым, кому удалось вывести кантри в мейнстрим. Стиль поп-кантри существовал, конечно, всегда — еще в пятидесятых Чет Аткинс спокойно собирал полные залы в далеком от жанра Нью-Йорке, а что творили в коммерческом отношении в семидесятых Долли Партон и Джон Денвер — в двух словах и не расскажешь. Кантри-рок — вообще тема понятная даже у нас: достаточно вспомнить группу The Byrds периода альбома «Sweetheart of the Rodeo» или пластинку «Harvest» Нила Янга, а еще лучше — группу Eagles с их ранним образом странствующих ковбоев. Но именно Брукс среди тех, кто скрещивал кантри с мейнстримом, оказался самым удачливым и умным. Удачливым — потому что начал в правильное время, умным — потому что филигранно устроил свою музыку. 

В 1989 году, когда вышел дебютный альбом Брукса, в кантри безраздельно правили традиционалисты: самыми ходовыми людьми в жанре считались Рэнди Трэвис и Риба МакИнтайр, два бесконечно архаичных артиста, что по музыке (красивое нэшвиллское кантри), что по образам (Трэвис — приятный ковбой со смазливым лицом, герой-любовник; МакИнтайр — типичная хозяйка фермы из Оклахомы). Собственно, и Брукс поначалу был ровно таким же: «Garth Brooks» — это пластинка, на слух совершенно не отличающаяся от классических альбомов того же Джорджа Стрейта. Прорыв был чуть позже. Если послушать все четыре альбома, что Брукс записал в промежуток с 1990-го по 1993-й (они короткие, уложиться можно за пару часов), в хронологическом порядке, то проследить эволюцию его стиля можно фактически поэтапно. Сначала, на «No Fences», небольшие заигрывания: то приджазованный ритм тут, то хард-роковое гитарное соло там. Потом, на «Ropin’ the Wind», уже вполне неортодоксальный кавер на Билли Джоэла и явная ориентация на Спрингстина в некоторых собственных песнях. А «The Chase» и «In Pieces» — это уже логическое завершение, пластинки, на которых медовые кантри-баллады чередуются уже с натуральными поп-песнями, без всякой приставки «кантри». Вот такой вещью, например, открывается альбом «The Chase» — госпельные хоры, пианино, как у Элтона Джона в семидесятых, суровые барабаны, залихватский рок-н-ролльный дух:

На одном из следующих альбомов Брукс запишет кавер на Aerosmith, а потом и вовсе выпустит диск под личиной своего альтер эго — альтернативщика Криса Гейнса, с челкой как у Трента Резнора. Стилистическое разнообразие музыки непосредственно влияло и на образ: в глазах совершенно разных людей склонный к полноте и никогда не снимавший с головы ковбойской шляпы Брукс выглядел по-разному. Для публики с Юга, для потребителей классического кантри и для коренных консерваторов он был сладкоголосым простым парнем из Оклахомы, умеющим брать за душу: когда в 2001-м разбился Дейл Эрнхардт, легендарный гонщик NASCAR — безумно популярной именно на Юге и практически никому не нужной вне юга кузовной гоночной серии, — именно Брукса попросили выступить с песней «The Dance» на церемонии, посвященной памяти Эрнхардта. Для остальных он был человеком, который проводит, скажем так, подрывную работу — приносит в старое кантри вещи, которые в поп-музыке уже становились нормой: так, та же «We Shall Be Free» невинно, всего одной строчкой намекала на равенство людей с разной сексуальной ориентацией, чего оказалось достаточно для того, чтобы Брукс получил специальную награду от Альянса геев и лесбиянок против диффамации. Главное, что Брукс еще при этом сумел не казаться насквозь конъюнктурным персонажем: «We Shall Be Free» в 1992 году он спел не для того, чтобы понравиться либералам, а потому что его сестра была лесбиянкой. Свои знаменитые концерты, которые больше напоминали глэм-роковое шоу из семидесятых, нежели вечер кантри-песен, он сделал именно такими, какими они были, тоже по личной причине — уж слишком ему запомнились красочные шоу Kiss и Queen, на которых он побывал подростком.

При этом в самой музыке Брукса нет ничего откровенно сногсшибательного. По стандартам поп-кантри она мастерски сделана, но не более того, а для человека, который за двадцать лет выпустил аж три сборника «лучших хитов», Бруксу никогда не хватало умения делать песни, простите, хитовыми. Попробуйте послушать хотя бы один его альбом и с ходу понять, какие песни с него были выпущены синглами, — у вас вряд ли получится. Возможно, четырнадцать лет назад Брукс отправился отдыхать не потому, что устал, а потому, что понял: соревноваться с новой породой кантри-музыкантов, которые работают по его лекалам, то есть соединяют старое и новое, кантри и поп-музыку, он уже не в состоянии, а других кантри-музыкантов теперь уже почти и нет. Самый популярный кантри-певец прошлого десятилетия Кенни Чесни — абсолютный клон Гарта Брукса. Внезапно ставший кантри-звездой бывший вокалист Hootie & the Blowfish Дариус Ракер успешно ставит на своих альбомах ровно такой же звук, какой был у Брукса в середине девяностых. Даже карьерная траектория Тейлор Свифт (до альбома «1989», разумеется) — и та напоминает Брукса: невинное кантри с «Taylor Swift» постепенно выросло в амбициознейший сплав народного и популярного на «Red». Логично, что, вернувшись пару месяцев назад с новой песней «People Loving People», Брукс решил брать аудиторию не старыми приемами, а небывалым, устрашающим и ранее в его (довольно скромном по эмоциональному накалу) творчестве не встречавшимся. Grantland сравнили «People Loving People», несуразную, насквозь поддельную вещь о доброте и всеобщем братстве, с песней, которую в одном из эпизодов «South Park» мог бы исполнить Картман, — и это, в общем, правда. 

Самое страшное, что весь его новый альбом «Man Against Machine» оказался примерно таким же, что хорошо заметно по названиям песен — «All-American Kid», «Cowboys Forever» и так далее — и по обложке, с которой Брукс как бы задает своим слушателям вопрос: «Ну что, готовы учиться жизни?». Печально ли это? Наверное, нет: все-таки уже сейчас Гарт Брукс — это реликт, человек из прошлого, зацементировавший свое наследие в истории американской популярной музыки и обладающий вполне понятной репутацией. Нужно будет что-то откровенно ужасное, что-то вроде, не дай бог, педофильского скандала, чтобы эту репутацию изменить. Учитесь, в общем, жизни.