«Читаем о себе в The New York Times — а у нас даже на завтрак денег не хватает»

• — С тех пор как вышел «Smother», о вас мало что слышно было. Затаились?

— Да, вроде того. Мы сначала были в туре — год или около того, а после этого впервые за долгое время смогли себе позволить отдохнуть и подумать, что и как делать дальше. В смысле, предыдущие два альбома делались наспех — это не значит, что с ними что-то не так, просто у нас никогда не было времени и денег, чтобы остановиться на секунду, подумать, проанализировать. Теперь же мы смогли перед записью нового альбома это себе позволить — и это действительно роскошь.

• — На новом материале это как-то отразилось?

— Мне кажется, да. Оказалось, правда, что когда слишком много свободного времени, то и думать начинаешь слишком много — и это тоже совсем не полезно, но нам удалось удержать себя в рамках. Получилось у нас точно нечто совершенно иное.

• — Мы два года назад разговаривали с Беном, он говорил, что «Smother» во многом вдохновлен современной электроникой — от Fuck Buttons до Oneohtrix Point Never. Вы продолжили в ту же сторону двигаться?

— Да, определенное влияние точно есть. Мы пытаемся понять, что живая группа из четырех человек может извлечь из процессов сочинительства электронной музыки. То есть главное для нас всегда — это живой опыт; то, что сочиняется волею случая, когда мы собираемся и музицируем вместе, но мы стараемся и перенимать какие-то детали у электроники. Те, которые в принципе группа может перенять. В целом все-таки в электронике слишком мало пространства, она в маленьком компьютере вся делается, а не в большой студии, там негде нескольким авторам развернуться — вы сами посудите, сколько вокруг продюсеров, максимум дуэтов, но как мало электронных именно что групп.

• — И вы какой-то баланс пытаетесь найти?

— Да, мы ищем какой-то новый вид музыки между этими двумя. Не мы первые, конечно, но мы подходим к идее именно с той стороны, чтобы конкретно нашим песням это подходило.

• — «Two Dancers» был альбомом про секс, а про «Smother» многие говорили, что он… ну как бы про посткоитальный синдром — он весь такой расслабленный, печальный. Это так и было задумано?

— Все почти верно, только про «Two Dancers» нужно еще понимать, что он не столько про секс, сколько стремится сам быть сексуальным — передать какую-то пластику определенную, игривость. Мы всегда стараемся делать музыку более человечной, ну и более честной тоже. А если говорить о человечности честно, то секс нельзя игнорировать — без вульгарностей, конечно. «Smother» же — он правда очень тихий, замкнутый, но это скорее потому, что он про тот очень сложный период, когда перестаешь быть «молодым человеком» и начинаешь быть непосредственно человеком. Правда, мне не кажется, что альбом печален, — мы старались все-таки негрустные песни писать, просто без пол-маккартниевской бодрости. Люди часто думают, что вот такое жизнерадостное веселье — это и есть позитив, но это же не всегда так.

• — То есть вы теперь не мальчики, а мужи, больше не шалите и будете теперь играть такую вот спокойную, но негрустную музыку, как на «Smother»? Или все-таки бодриться не прекратите?

— На новом альбоме? Не прекратим! Во многом он будет схож со «Smother», только мы на нем говорим уже не об абстрактных вещах, а пытаемся рассказывать истории. И мы там куда агрессивнее, в этом плане запись будет ближе к «Two Dancers», на котором мы как банда звучали. Теперь мы снова банда.

• — О, кстати, насчет банды. Как вообще получился этот контраст, что вы с одной стороны все такие образованные и умные, барокко-поп играете, а с другой — ведете себя иногда будто хулиганы уличные?

— Тут все просто: мы с индустриального севера Англии. Быть мужественным и грубым там — это жизненная необходимость. Это даже не культ маскулинности, потому что культ бы обсуждался как-то и исследовался — тут ты просто мужик, и все, без вариантов. Но это не исключает нежность и мягкость, просто если ты их демонстрируешь, если заявляешь о своем уме и своих чувствах, то про твердость и жесткость тоже нельзя забывать. Отсюда и контраст, и, мне кажется, в музыке такой контраст крайне интересен.

• — Я еще очень удивился, узнав, что Wild Beasts уже 11 лет. Это обычно серьезный возраст для группы, но почему-то сложно о вас думать, как о взрослой команде, вы до сих пор производите впечатление лишь только ищущих свое место музыкантов. А вам самим как кажется — вы состоялись уже или все для вас только начинается?

— Оу, это прямо комплимент для меня. Нам просто самим не хочется пока вырастать. По большому счету у музыки нет возраста — сейчас есть и шестнадцати-, и шестидесятилетние, сочиняющие невероятные песни. Но чем дольше люди играют, тем больше погружаются в какую-то собственную комфортную среду — вот этого мы пока не хотим. Мы пока не хотим погружаться в это состояние уюта, хотим бросать вызов слушателю. Не подстраиваться под него, а протолкнуть себя к нему.

• — Вас номинировали за «Two Dancers» на Mercury Prize, но выиграли тогда The xx. Как думаете, если бы вы победили, как-то иначе ваша карьера пошла бы?

— Возможно, не знаю. Для нас вообще это все было большим сюрпризом. С этим забавная история связана: «Two Dancers» очень мало денег заработал, сам я тоже безработным был — в общем, мы не в лучшем положении находились, но лейбл предложил нам съездить сыграть концерт в Нью-Йорке, и мы не могли отказаться. Отыграли, и на следующее утро прочитали о своей номинации в The New York Times — а у нас даже на завтрак денег не хватало! Это безумный совершенно период был. В целом Mercury Prize нам очень сильно помог, но и отсутствие победы тоже — мы смогли после этого выпустить совсем непохожий на «Two Dancers» альбом, без завышенных каких-то к нему ожиданий.

• — И все-таки аудитория ваша сильно увеличилась. Это, наверное, и на концертах как-то сказалось, ведь перед большими толпами играть — это совсем не то же самое, что в маленьком клубе?

— Совсем не то же самое. Когда играешь для 3000 человек, а не для 300, — это удивительно, это впечатляет и мне это очень нравится, но, если честно, чувствуется, что что-то потеряно. Так легко забыть, что каждый, кто пришел на концерт — это отдельная личность, что у каждого должно остаться какое уникальное впечатление. Интимность теряется. Впрочем, в Москве мы вроде бы будем играть в совсем небольшом клубе — так что, думаю, все будет отлично.