«Буржуазное искусство не может дать ничего нового»: Хавтан о кризисе и моде

• — Группа «Браво» существует много лет, в ней менялись вокалисты, а вы всегда оставались продюсером коллектива — это случай практически уникальный для российской рок-сцены.

— Когда мы начинали 31 год назад, то не было слова «продюсер» и мы не думали о том, что кто-то в группе главнее другого — за такую фразу можно было и по физиономии получить. Мы начинали как кружок по интересам, нам было интересно проводить время вместе, играть музыку, потом этот кружок стал называться группой «Браво». И кому-то пришлось брать ответственность за какие-то шаги и организационные моменты, принимать решения. Ну а поскольку я сам сочинял музыку, примерно знал, как эта музыка должна звучать, то я и стал нести этот флаг. Надо было заниматься организацией концертов, общаться с сотрудниками Московской областной филармонии, к которой мы были приписаны, — так я и стал всем заниматься. В некоторых группах решения принимаются коллективно, кворумом — но такие ансамбли существуют года три, это максимум. Когда говорят: «Мы до гроба вместе, мы друг за друга горой», — я в эти слова не верю, жизнь по-другому все расставляет. Кто-то должен брать ответственность за все.

• — Когда вы пишете песню — вы заранее знаете, будете ли петь ее сами или ее лучше исполнит вокалист?

— На последнем альбоме «Мода» мы с Робертом Ленцем прям не глядя разобрали песни — очень быстро поняли, где лучше он споет, а где я. У нас олдовый, старый подход — наши песни идут не от рифов, как сейчас модно, а от мелодии. Я же пишу песни, а не треки — а в чем разница? В том, что песню можно взять и спеть под гитару, ее может исполнить и девочка, и мальчик. Мне как композитору это очень важно, именно так я и оцениваю талант авторов. Это то, что отличает нашу сцену от зарубежной, — там не только бубнеж под модный аранжемент, но и настоящие мелодии, с художественной ценностью. Поэтому я пишу мелодию, а потом мы придумываем к ней слова. Так же делал, например, мой любимый Берт Бакарак.

• — Но изначальный репертуар «Браво» был довольно далек от Бакарака, это была бит-музыка.

— Я человек поколения СССР, я воспитан на хороших мелодиях. Были же и в Советском Союзе хорошие композиторы, например Бабаджанян, Таривердиев, да тот же Антонов — крепкие композиторы, время это показывает. Они, может, и сдирали многое, но делали это со вкусом. Потом началась «новая волна», и у нас в головах все это перемешалось.

• — А как вы в то время относились к советским ВИА?

— Тогда мы к ним немножко с презрением относились... Но сейчас у меня много винила того времени, и, слушая тех же «Песняров», я понимаю, что это было высокопрофессионально сделано. И если бы эта группа попала в руки какого-нибудь хорошего продюсера американского, то из них можно было бы сделать крутейшую мировую группу.

• — Зачем вы записали пластинку «Мода»? Ведь многие легендарные группы прекрасно продолжают концертировать и работать, не записывая нового материала.

— У нас не было альбома 10 лет. Было позорно и стыдно, что мы столько времени не выпускали нового материала — а когда я очнулся и понял, что поклонники уже и не верят, что мы запишем новый альбом, в этот момент мы собрались с силами и выпустили эту пластинку. И что самое удивительное — она привлекла массу новых поклонников. Многие наши сегодняшние слушатели начали слушать «Браво» именно с пластинки «Мода» — я, конечно, нахожу это странным, но так и есть. Наша старая аудитория восприняла эту пластинку прохладно: она консервативна, ей нужны старые песни. И по большому счету мне старая аудитория не очень интересна. Возраст нашего сегодняшнего зрителя — 25–35 лет, это новая аудитория, и это здорово, что она появляется, что ей интересно. Я считаю, что группа обязательно должна выпускать альбомы. Я думал, что мы много уже выпустили, но посмотрел каталог групп с таким сроком жизни, как у нас, — они и по 20, и по 30 альбомов выпустили. А некоторые модные артисты по два-три релиза в год делают — и я завидую им, где они только силы берут! Я по полгода могу не писать, если не получается, а люди три пластинки подряд делают — ну круто же!

• — Этим летом я был на организованном вами фестивале Back to the 60’s на крыше Artplay, и там вы собрали очень пеструю публику: и персонажи, сошедшие с постера фильма «Стиляги», и моды, и праздношатающиеся ребята с пивными стаканчиками, и блондинки в ВИП-ложе. Было не очень понятно, что всех этих людей объединяет.

— У нас так всегда было — никогда нельзя было точно определить нашу аудиторию. Стилягами их сложно назвать, стиляг уж нет давно, а московские моды точно были — я их знаю, хожу иногда на их мероприятия, к тому же у нас на фестивале выступал Саша Болотов из The Riots. Молодежь ходит, это самое главное, а уж как она себя называет и самоопределяет — это дело десятое.

• — При всем вашем ретроградском подходе к сочинению — вы же наверняка следите за тем, что происходит с гитарной музыкой в современном мире? Находите для себя что-то симпатичное? Например, работы Джека Уайта.

— Джек Уайт — отличный, конечно. Таких музыкантов, как он, не очень много — он постоянно экспериментирует, играет в разных составах; я видел его на фестивале в Сан-Франциско, и там он выступил с какой-то совсем странной арт-хаусной программой. Уайт играет абсолютно старперскую музыку, а звучит она очень современно. И это яркая тенденция, характерная для нашего времени, — модные артисты стараются звучать олдскульно, а олдскульные артисты стараются звучать современно. А из тех новых артистов, что мне действительно понравились, я могу назвать Джеймса Блейка. Это потрясающе. Это что-то абсолютно новое, это звучит как музыка будущего. Мне очень нравится, что я не понимаю, как Блейк сочиняет эти мелодии, — разумеется, там и семплеры, и луперы, все режется и рубится, но при этом там есть очень красивые мелодии, и все вместе это удивительно хорошо работает.

• — К работе над альбомом «Мода» вы привлекали зарубежных продюсеров.

— Мы записывали «Моду» в Подмосковье, у меня в гараже, а микшировали его вместе с Гианом Райтом в Лос-Анджелесе на Village Records, старейшей студии, на которой еще Джеймс Браун писался. Впрочем, название студии мало что значит, как и имя продюсера. Главное — это найти человека, который бы тебя понимал и работал с удовольствием, не только ради денег. Многие здешние артисты, которые работали с зарубежными продюсерами десятой-пятнадцатой лиги, получали средний материал — чуть лучше, чем если бы с ним работали здесь, но средний — с ними просто работают по часам, за деньги, без вовлеченности. До сведения «Моды» в Штатах мы все делали здесь и уйму денег тратили в пустоту — бас не складывался с барабанами, голос не звучал, все получалось не так. Продюсер одновременно с нами сводил еще 30 артистов, у него постоянно звонит телефон, какие-то проблемы с семьей, и он еще мне рассказывает, что с песней ничего не получается, потому что мы не так ее аранжировали! С американцами проще: они выключают телефон, их даже жены поймать не могут, вникают в материал, не отвлекаются, работают с артистом, раскрывают песню, советуют что-то. Мне сложно что-то советовать, и рекомендации американцев поначалу казались диковатыми. А потом я послушал — и действительно ведь здорово получилось.

• — Вы отмеряете какой-то срок группе «Браво»? Ну, сыграете концерт, посвященный сорокалетию группы — и баста?

— Нет, я ничего не загадываю — как оно будет продолжаться, так и будет. Есть артисты, которые решили прям умереть на сцене, но мне такая история совершено не нравится. Если я почувствую, что мне плохо становится, — тогда я уйду. А пока мы получаем удовольствие — и пишется, и играется, и группа давно не звучала так слаженно, как сейчас. Мы научились слышать и слушать друг друга — и притом что мы играем ретромузыку, «Браво» является одной из самых технологичных групп. Мы используем 65 аудиоканалов, у нас видеоинсталляция синхронизирована, у нас все в наушниках, нет мониторов на сцене, этих коробов, которые свистят, фонят и вынимают все нутро из зрителя, — наверное кому-то это покажется смешным и ненужным, а мы этим пользуемся, это работает.

• — Вы пишете много новой музыки?

— Я пишу много музыки, к которой еще не родился текст, — просто беру гитару, записываю что-то на айфон, потом в самолетах разгребаю черновики, что-то стираю, что-то доделываю. Но инструментальной музыкой я бы не хотел заниматься. Мне важно чувствовать отдачу от того, что делаю, — я хочу видеть, как мое творчество работает со слушателем. Я не из тех артистов, которые скажут: «Мне по фигу, сколько людей будет в зале», — мне важно, чтобы пришли люди, чтобы труд был не в пустоту. И мы собираем — за две недели безо всякой рекламы, только за счет собственных соцсетей, мы устроили солд-аут на новогодний акустический концерт в ЦДХ. И это так здорово, что не нужно уже никуда ходить, никого просить написать про нас, не надо ходить на телевидение в пошлые ток-шоу и рассказывать им про свои дачи-огороды — мы нашли свою аудиторию в интернете, это здорово. Этот концерт в ЦДХ особенным получился: мы впервые играли акустику. Позвали хор из 25 человек, струнный квартет, гостей музыкантов. Идею этого концерта я подсмотрел пару лет назад на ютьюбе: шла трансляция рождественского шоу в Англии, где собрались местные инди-музыканты и в акустике сделали такой красивый специальный сейшен, а деньги отправили на благотворительность, — и мы тоже деньги со входа передали благотворительному фонду «Настенька».

• — Вы начали ощущать кризис ?

— Конечно, мы же все в одной лодке плывем. Но пока еще не все понятно — думаю, в феврале-марте кризис будет заметнее. Будет меньше афиш западных артистов в избалованной Москве. Москву избаловали — и все то новое, что сейчас появилось в здешней музыке, оно все очень буржуазное. А буржуазное искусство не может дать ничего нового. Вот появился интернет, и все думали, что все, записал песню — и ты герой, а героев новых там нет, с очень большим трудом там что-то отыскивается. Я по жизни оптимист, но оптимизма по поводу того, что на нашей сцене появится что-то очень новое и взрывное, я не испытываю. Ну, есть хорошая волна англоязычных артистов, именно буржуазных, у которых не было в детстве ни СССР, ни радио «Маяк», они сразу слушали западную музыку — конечно, они звучат как западные артисты, их не отличишь.

• — Хотели бы, чтобы современные артисты прошли через горнила советских филармоний?

— А работа в филармонии была отличной практикой! Сто концертов в месяц, по три в день, по области, сто километров в одну сторону, потом сто в другую, по ДК холодным — это отличная школа выживания для артиста, это воспитывает технику, ты учишься играть. А если играть концерты два раза в месяц — то не научишься даже с публикой общаться. Я хожу на концерты модных групп — и вот они сыграли ту песню, ради которой все пришли, а сказать со сцены и не могут ничего.