«Бунт — естественное состояние»: «Дивизия» о «Кики», Путине, дедовщине и смерти

«Саундчек»

Мария Квартальнова (скрипка): Я хочу рассказать всю правду. Когда начинали писать альбом, мне кажется, ребята хотели, чтобы он был более роковый. Поэтому они нас почти не звали, запирались на репетиционной базе, врубали на полную мощность все колонки, комбики и усилители и рубили там рок — две гитары, бас и барабаны. Мы уже боялись, что вообще не позовут, но сами потом вклинились и своих партий надобавляли. 

Иван Смирнов (вокал, гитара, художественное руководство): Мы не хотели наступать на те же технические грабли. И месяца на три заперлись с ритм-секцией, чтобы научиться играть под метроном и так далее, — мы даже этого не умели. Потренировались, за счет этого очень хорошо сформировался изначальный звук, завязанный на гитарах — в этом было его отличие от первого альбома. То есть ритм-секцию мы записали еще прошлой весной. 

Квартальнова: Что касается «Саундчека», то у нас столько людей и инструментов, что для нас настройка уже мини-концерт, очень долгий процесс. Мы до сих пор помним тот ужасный саундчек, кажется, на фестивале Avant, который длился минуты три. У нас была такая паника, что мы сделали целую песню. Давно думали, что нужна какая-то штука, на которой мы будем разыгрываться. 

Смирнов: Но при этом песня действительно так сделана, что сначала одна группа инструментов идет, потом другая, — чтобы режиссер мог все выстроить. Но знаете, что получилось, когда я послушал уже сведенную версию? Есть академический минимализм, а у нас вышел неакадемический максимализм.

Алексей Кульпин (бас-гитара): Проблема в том, что звукорежиссеры обычно еще и в текст верят. И спрашивают: что, скрипок мало?

Смирнов: Я хочу похвастаться: поиграв на фестивалях с каким-то количеством музыкантов, я могу сказать, что, несмотря на то что клубные саундчеки у нас по-прежнему длятся по пять часов, на фестивалях мы научились делать все быстро. Я знаю много прекрасных групп, у которых гораздо больше проблем. 

Кульпин: Я вообще не думаю, что у нас звукорежиссеры хуже тамошних. Более того: я выступал со своими группами в Европе, и аппараты там, как правило, похуже, чем в Москве.

Смирнов: За последние пару лет я не помню ни одного фестиваля, где бы был действительно плохой звук. Я понимаю, что мы много не ездим по техническим причинам, впрочем. Буквально три дня назад я закончил выстраивать наш тур — первый за шесть лет — и понял, что, чтобы «Дивизии» поехать в тур, нужно 200 тысяч рублей. Просто в данном конкретном случае это майские, и мы едем как в отпуск, чтобы сыграть в городах, где мы не были. Понятно, что в экономическом смысле это все достаточно бесперспективно. Но отношение к музыке как к хобби нас в этом смысле выручает — мы не сильно паримся.

Елизавета Гурина (флейта): У нас не было пока туров, но вообще мы и в Питере бываем пару раз в год, и во Владимир ездили, в Тверь, в Рязань и так далее. 

Смирнов: Причем Рязань — самый классный город.

Гурина: У нас есть даже такая поговорка с девочками: когда настроение плохое, мы говорим, что надо съездить в Рязань, потому что там мы получили долю внимания на всю оставшуюся жизнь.

Яна Смирнова (вокал): Там каждый получает что-то свое. Например, наши чудесные гитарист и саксофонист — идеальный музыкантский трип в их понимании. Когда они едут домой в электричке потом, там разговоры происходят такого рода: «Так что, ты ночевал у этой?»

«Кики»

Смирнов: Это такая американофильская смесь «Королевства полной луны» и «Настоящего детектива». Я при этом понимаю, что от Оклахомы до Луизианы — примерно как от Пскова до Сочи, да. Ну это вот Америка, которую мы себе сами придумали. Это как Ларс фон Триер всю жизнь снимает про Америку, но ни разу там не бывал. Так и у нас. Братья Коэн, скауты в кустах ищут тело, все это кино про киднеппинг…

Квартальнова: А она девушка или девочка?

Смирнов: А это непонятно, на самом деле. 

Кульпин: Девочка, конечно. 

Квартальнова: А мне кажется, что девушка…

Гурина: Просто у нас в каждой песне есть загадка. Как вот был непонятный мужик в одной только шляпе и носках, а здесь — то ли девушка, то ли девочка… 

Смирнов: Я могу сказать, как это имя появилось. Мы с Яной придумывали мелодию, и она в какой-то момент стала петь: «Ки-ки, Ки-ки». Я говорю: «Как классно звучит, по-дурацки, давай оставим?» А что это может быть? Ну, имя. А я когда-то тогда еще и «Подмену» посмотрел с Анджелиной Джоли, где ребенок пропал, и как-то это все сложилось. У нас, как правило, во всех песнях так происходит: за слово цепляемся — и поехали. А что касается названия альбома, я очень долго над этим думал — и решил назвать просто самым странным словом, которое на нем есть. Тем более что, если посмотреть на все песни, выяснится, что вся пластинка про обман, похищения и так далее.

Квартальнова: У Вани была ужасная идея пиарить концерт, развешивая по городу объявления о пропавшем ребенке. Но мы его вовремя окоротили.

«История успеха»

Смирнова: Дело в том, что я очень часто участвую в конкурсах. И всегда выигрываю. Я из тех, кто может написать в журнал и получить письмо месяца. Когда я была подростком, я написала в девичий гламурный журнал Yes! и выиграла суперплатье. А написала я про любовь и запахи — что они для меня важнее, чем зрение и слух. А недавно, вскоре после рождения нашей дочери Сони, я написала в журнал «Счастливые родители», как я представляю себе идеальный семейный отдых, — там такая новелла нелепая получилась, и мне за нее присудили недельный отдых в самом дорогом отеле Турции.

Смирнов: Мы пробили в интернете — это стоило шестьсот тысяч рублей.

Квартальнова: Как можно такие деньги потратить в Турции, объясните мне?!

Смирнова: Это не так важно — важнее, что билеты туда нужно было оплачивать самим, а у нас денег тогда совсем не было. И Соня болела. Так что мы в итоге не поехали, хоть у нас и был хитрый план купить путевку в самый дешевый соседний отель, а жить в дорогом. А самая последняя история, которая уж совсем добила Ваню, так что он перестал хихикать в усы и написал про это песню, — это когда мы с Соней участвовали в конкурсе моего любимого издательства «Самокат» и сделали комикс с героями известной серии «Городок» немецкой художницы Ротраут Сузанны Бернер. Выиграли, естественно, я приехала в издательство получать призы и так шумно обсуждала книжки, что меня там пригласили остаться и работать. Что я до сих пор и делаю.

Смирнов: Я еще вспоминал начало 2000-х, как я собирал эти пробки от кока-колы, на которых код надо было найти. И выигрывал игрушки в автоматах, где краном надо призы вытаскивать.

Смирнова: Но при этом, если по чесноку, песня-то с иронией, конечно. Это чтоб никто не думал, что мы тут надеемся только на мою удачу по жизни. «Поставил на спортсмена из Танзании и выиграл диван», понимаете?

Квартальнова: В финале айкидо! Наш друг говорит, что это просто апофеоз абсурда, в айкидо нет ставок, какой диван, какая Танзания?! Они даже с женой ушли с концерта после этой песни. Возмутились и ушли.

«Оса»

Квартальнова: Ваня на каждом концерте объявляет, что это песня про ад.

Гурина: А я говорю: «Добро пожаловать в ад».

Смирнова: А я так и не поняла, о чем эта песня.

Смирнов: Все говорят, что не понимают. А я вот сегодня работал и слушал альбом группы «Спасибо». И мне очень понравилось, что у них не очень многие вещи понятны: они поют то ли в нос, то ли в сторону и говорят на своем языке друг с другом — и не переживают, поймут их или нет. Мне такое отношение всегда очень нравилось, если честно. Поэтому «Оса»… Мне снятся иногда сны, как всем людям, которые иногда рефлексируют о религии и подобных вещах, что я попадаю куда-то в ад и пытаюсь оттуда выбраться. И я думаю: а что, если между котлами как-то тихонечко просочиться… И песня про то, что Тамара попала в какой-то босховский совершенно мир, где все сидят в пузырях, и она пытается оттуда выбраться, и ее предают, потому что дают осу, которая должна помочь, но оказывается, что в самый последний момент эта оса Тамару кусает и не дает сбежать. Ну как во сне, когда пытаешься откуда-то уйти и ничего не получается.

Смирнова: Насекомые же вообще очень связаны с темой смерти.

Квартальнова: Я вчера думала, почему люди пауков боятся, и теперь поняла.

Смирнов: Я думаю, что они просто страшные. А что касается цитаты из Joy Division… Ну просто мне на концерте в какой-то момент показалось уместным так крикнуть.

Смирнова: На репетициях в этот момент мы обычно кричим: «Иван и Миша!» Потому что только Ваня и Миша, наш саксофонист, делают «у-у», и если кто-то еще пытается им помогать, они дико вращают глазами.

«Вооруженная лига неизданных писателей»

Смирнов: Эта песня была написана после того, как я прочитал в фейсбуке Олега Соболева пост про Генри Дарджера. Это такой культовый персонаж американской контркультуры, дяденька, который всю жизнь работал санитаром в католической больнице, был таким обычным обывателем, до которого никому не было дела. Потом он умер, и у него дома обнаружили огромный роман на 20 тысяч страниц про войну детей рабов и взрослых. Он сам делал иллюстрации безумные из каких-то склеек и коллажей… Я сам не читал, потому что это толком не издано, но говорят, что это очень круто. И он стал символом американского неудачника, который в темном чулане создал целый мир. Песня не прямо про это, но как-то одно на другое натолкнуло. Ну и еще сыграло роль то, что мы посмотрели последний концерт LCD Soundsystem в Медисон-сквер-гарден и остались в диком восторге. Мне показалось, что в каких-то моментах они даже похожи на «Дивизию». Музыка, сочиненная по-простому, но сложная с точки зрения звука, — плюс общая атмосфера беспорядка в хорошем смысле слова. Мы решили взять это на вооружение.

Кульпин: Мы же все пишем в стол, на самом деле. Все занимаются какими-то вещами, которые не особо получается кому-то показать. Группа «Краснознаменная дивизия имени моей бабушки» вроде бы достаточно известная, а на самом деле кто их знает?! То есть можно просто обобщить. 

Смирнов: Все ровно так, как всегда происходит с нашими песнями: я прочитал про Генри Дарджера и подумал — а что, если всех писателей, мертвых и живых, которых отказывались издавать, собрать, дать им всем вилы, косы и ружья, и чтобы они все пошли к своим издателям требовать сатисфакции? Такой революционный гимн неизданных писателей. И никаких метафор. Мы вообще достаточно прямолинейные ребята.

«Lasca de Madeira»

Смирнов: Песня на португальском языке, которую сочинила Яна.

Смирнова: Да не на португальском она, на самом деле… Я действительно год учила португальский в университете с очень знойной бразильянкой и посещала занятия в основном ради нее. А она замечательным образом вовлекла меня во всю бразильскую культуру. Хотя повлияла, наверное, даже не она, а группа Nouvelle Vague. 

Смирнов: Надо сказать, что Яна рожала нашу дочь под кавер Nouvelle Vague на Joy Division. 

Смирнова: В общем, я под впечатлением от всего этого начинаю что-то напевать, но мне лень записывать, а это необходимо, потому что Ваня уловил идею (у него есть потрясающая черта — он очень круто ловит мелодии). И он меня, как это обычно бывает, запирает в ванной и говорит: «Нет, пой, повтори, что ты только что сделала». Ну и я начинаю импровизировать на этом псевдопортугальском, песня получается симпатичной, мы ее делаем, а дальше дело за малым — написать слова. Я их пишу с переводчиком Google и отправляю одному из своих друзей на редактуру. И он весь текст пускает под нож. Говорит: «Очень милый смысл — щепка в океане любви…» Я говорю: «Это не я, это Google, я просто искала, что фонетически подходит!» А он: «Да нет, все хорошо, просто времен таких не бывает, да и вообще…» В итоге я оставила все как есть — про цирк, про девушку одинокую, про щепку в океане любви. Мне все равно нравится, как она звучит, пусть это и жуткое невежество — такое выдавать. И еще Ваня переживает, что у такой группы, как наша, есть огромный потенциал раскрутиться в странах Латинской Америки (там много поклонников у Motorama, например). Теперь, говорит он мне, после этого псевдопортугальского, мы уже никогда там не раскрутимся.

«Let Me Go 2»

Смирнов: На самом деле история второго альбома началась три года назад, когда у нас была репетиция, на которой мы все устали и решили просто играть каверы на собственные песни.

Квартальнова: Мы вообще периодически так делаем. Надоедает же по сто раз играть одно и то же — вот и начинаешь издеваться.

Смирнов: Да. Кстати, например, песня «Оса» — это «Армия Ларисы». Я как-то предложил: а давайте ее сыграем с прямой бочкой, с тремоло — сделаем из нее такой постпанк скачущий. Аккорды при этом там те же абсолютно. С «Let Me Go» было то же самое. Мы хотели что-то, с одной стороны, танцевальное, а с другой — чтобы было много голосов, хоров и все живое. При этом в песне-то самой ситуация нехорошая: и тебе человек-фальшивка, и женщина-лосось, и все эти непонятные странные персонажи.

Смирнова: Еще важно, что это — как и «Саундчек», и «Оса», — песня, которая стала прямым результатом совместной импровизации на репетиции.

«Грач»

Смирнова: Изначально в тексте шла речь про Грету, которая попала в блендер. Есть даже адепты этой старой версии, которые нам теперь говорят: «Ребята, вы запороли хорошую песню».

Смирнов: Я знаю, что тут возникнут сравнения с «Королем и Шутом». Вообще я пытался тут петь, как Леонид Федоров в самые безумные моменты, но, видимо, не удалось. Это в какой-то степени первая песня, появившаяся со второго альбома, — и она немножко еще с тем, старым звуком. Хотя чего стесняться, мы себе задачу ставили так: давайте попробуем сделать примодненно и говнорок оттуда прибрать. А получился все равно немножко «Король и Шут». Хотя первых двух альбомов «КиШа» стесняться нечего, по-моему.

Смирнова: У меня от словосочетания человек-грач сразу ассоциации возникают с какими-то детьми кукурузы, что ли… Сразу вспоминаются такие тонкие книжки-ужастики для подростков.

Смирнов: И еще: эта песня появилась до группы «Сруб»! Потому что с ней, наверное, ассоциации тоже могут возникнуть. У группы «Сруб» мне нравится одна песня — про детей и кресты.

«Танцоры-грабители»

Квартальнова: Как-то раз на репетицию прибежал наш барабанщик и сказал, что придумал очень крутую африканскую тему. И хотя он особо не поет, он даже ее как-то напел. И мы сначала делали ее с африканскими ритмами, и слова тоже были какие-то про бонги…

Смирнов: Я по звуку хотел сделать что-то в духе Club 8. Чтобы саксофон и гитара играли в разных ушах и разные вещи, но при этом как-то сплетались. Идея вполне техническая, но как-то я за нее зацепился. 

Гурина: И тут имеет смысл сказать про саксофон. Инструмент, которого у нас раньше не было, теперь превратился фактически в ведущий — благодаря Мише Рыбину. Мы теперь все время смеемся, что поднимаем духовую секцию с колен и скидываем с себя диктатуру скрипок, отправляя их в оркестровую яму. Мишин кумир — Сергей Летов, поэтому он постоянно что-то такое авангардное играет на репетициях. Он даже рубаху длинную льняную купил, как у Летова, и носил на концертах своей группы.

Смирнов: Нет, его кумир — Рубанов из «Аукцыона»!

Кульпин: Да просто на сопрано-саксофоне только авангард и можно играть.

Смирнов: В общем, мы хотели такое африканское музло сцепить с чем-то танцевальным в этой песне. То ли Vampire Weekend, то ли Club 8, то ли действительно группа «Аукцыон». 

Квартальнова: Леша даже сначала обиделся, что из его африканской песни получилось что-то другое. 

Смирнов: А текст в «Танцорах» — это практически Люк Бессон, он любит такого рода веселых грабителей, которые танцуют и так далее.

Смирнова: У Вани вообще много ассоциаций с фильмами, потому что он киноман и постоянно что-то смотрит. А самый любимый режиссер у него — братья Коэн.

Смирнов: Но тут надо уточнить, что смотрю-то я много, но не особо интеллектуальное — в основном это попсовый мейнстрим. Это моя беда. На серьезное кино-то надо сесть и врубиться, а вот сериал «Физрук»… Короче, я открыл недавно рейтинг 100 фильмов по голосованию пользователей и понял, что смотрел из них 80. Я не пропустил ни одного кассового фильма в своей жизни, и как-то это, наверное, влияет. Но это не Ларс фон Триер.

Кульпин: Ничего, к 40–45 годам дорастешь и до Ларса.

«Точка»

Смирнов: Дуэт с Ильей Черепко-Самохваловым — это была разовая акция на сингле. Хотя да, я очень люблю группу «Петля пристрастия» и очень много ее слушаю, и эта песня у меня с ними ассоциировалась. Просто на альбоме хотелось, чтобы она была другой. Сначала ее пел я и думал, что должно получиться как у The National: меланхоличный и спокойный мужской голос на фоне жесткой ритм-секции. Но потом я понял, что не получается ее у меня петь.

Смирнова: Она просто не в Ваниной тесситуре, вот ему и неудобно было. Поэтому, когда я пришла на запись, он вручил мне текст, и я спела с первого раза. Хотя мне кажется, что она все-таки мужская и какую-то весомость в моем исполнении теряет.

Гурина: Не знаю, я эту песню очень с собой ассоциировала, когда мы ее репетировали. Мне кажется, она даже не про смерть, а просто про то, как отпускать что-то, что не хочешь отпустить. Там есть такой момент некоторого абсурда: кажется, что рушится абсолютно все, а вокруг все те же вещи, и мир продолжает жить.

Смирнов: Изначальная идея была в том, чтобы описать процесс смерти кого-то близкого не с точки зрения чувств, а с точки зрения быта. Ты пришел, вынес мусор, полил цветы, забрал из тумбочки лекарства, которые там остались, отпросился с работы — все равно же придется отпрашиваться… При этом так получилось, что я лично близких людей не терял — и пока моя жизнь достаточно счастливая.

Кульпин: Я хочу сказать как человек, переживший события, подобные описанным в песне, что она достаточно точная. Все прямо очень похоже.

Смирнова: Когда мы недавно общались с иллюстратором Аней Десницкой, выяснилось, что ее муж Гриша — большой поклонник «Дивизии». И он написал сообщение мне про то, что он недавно прошел через подобный опыт и что песня действительно очень точная.

Смирнов: Как любой человек, с которым такое не происходило, я, естественно, этого очень боюсь — тем более что оно неизбежно. И песня — такой отчасти способ разобраться со своим страхом.

Смирнова: Я сначала не понимала, о чем эта песня, — бывает такое, что текст слышишь, но он для тебя как стена, и не пробиться. И у меня такое бывало часто — может быть, потому что я мало слушала русской музыки. «Точка» в этом смысле для меня была настоящим открытием — когда я первый раз ее расслушала, это было прямо до слез. И я сейчас очень раскаиваюсь, потому что, когда мы ее только начинали репетировать, я все время прикалывалась: мол, хочу от тебя дочку, и точка, и точка. Так стыдно теперь!

«Человек из ряда вон»

Кульпин: Мы даже совещались перед интервью — как об этой песне говорить?

Смирнов: У меня лично на альбоме это самая любимая песня. Там есть доля эксперимента — я просто включал запись и прямо играл на пиле или еще на всяких гуделках и дуделках. И так и оставлял. Но есть в ней и такой духовой грув — как в саундтреке к «Санта-Барбаре». А про концепцию тоже смешно: мы пришли к выводу, что это единственная песня про Путина, которая…

Гурина: А, все-таки можно про это говорить!

Смирнов: Ну хорошо, не совсем про Путина. Все-таки Путина боятся, но и любят — мы все это знаем. Кроме того, я не готов гарантировать на сто процентов, что я сформировал отношение ко всему происходящему — и к нему в том числе. Меня пугают люди, которые имеют однозначные суждения и ни в чем не сомневаются. Я сомневаюсь во всем. Но песня эта про всех диктаторов — хоть про Ким Чен Ына, хоть про полковника из никому не известного гарнизона. Про такого рода тип личности. И мне кажется, что это единственная песня про Путина, которую не стыдно показать ему самому — и от которой он может даже как-то растрогаться, раскаяться и сказать: «Ребята, я был неправ, простите». 

Кульпин: Многие так думали, Ваня. Большинство из них уже сидит в тюрьме.

Смирнов: В общем, мне она нравится тем, что в ней есть надежда. 

Квартальнова: Когда мы эту песню только сделали, сразу начались летние фестивали, и на каждом мы ее играли. И хотя мы никому не говорили, о чем она, у меня все равно было такое ощущение, что… Ну, знаете, в конце, когда духовые такие мощные начинаются: вот пусть Путин и так далее, но мы все равно вместе и — там-парам. У нас есть секрет, и нам здорово.

Смирнова: А вам никогда не было его жалко? Ну правда же. И его, и всех этих диктаторов. 

Смирнов: Прерогатива принимать решения за большое количество людей может деформировать личность очень сильно. С другой стороны, давайте смотреть правде в глаза: ничего мы не знаем про его личность. Это скорее про… Знаете, когда ты сталкиваешься с такого рода людьми, которые очень давят на окружающих, в какой-то момент ты начинаешь чувствовать стокгольмский синдром — симпатию, что ли. Это очень странное чувство. Я служил в армии, и у меня там была такая история. Я поссорился с одним мальчиком из Дагестана, достаточно жарким парнем. Причем я был по должности младше и новенький. И ночью, после того как мы поссорились и подрались, меня подняли с кровати, двое меня держали, а он бил. Причем у него уже был условный срок — и за второй раз его бы просто посадили. И вот он меня бьет и кричит: «Что ты со мной делаешь? Я же к маме хочу!» А дальше было совсем потрясающе, ну просто Толстой. Пришел офицер, включили свет, и мы спрятались под кровати. И мы лежим с ним рядом, и он спрашивает: «Что, не видит?» Я отвечаю: «Не, не видит». В этот момент мы с ним почувствовали какое-то единение. Надо понимать, что это была единичная история, — вообще в армии я был музыкантом, и все у меня по большей части было хорошо. Но этот сюжет меня сильно потряс. Такое странное ощущение личности, которая на тебя очень давит, а с другой стороны — ты начинаешь к ней испытывать жалость.

Смирнова: Ну или как все семьдесят лет шептались на кухнях о правителях, а когда они умирали, все равно плакали, и шли на похороны, и говорили: «Батюшка, а как же дальше». В том числе и из-за этого. 

Смирнов: У меня вообще иногда возникают мысли написать что-то на злобу дня. Мы раньше на концертах играли какой-нибудь классный объединяющий кавер на музыку, которая на нас всех влияет. В какой-то момент — на одну из песен LCD Soundsystem. И так она меня воодушевила, что я даже думал на нее написать русский текст. Я вообще настолько переживал по поводу происходящего вокруг, что думал даже на обложке нарисовать пацифик. 

Кульпин: Но это глупо!

Смирнов: Глупо. Да и просто я понял, что не получается. Вот группа «Труд» на последнем альбоме взяла, плюнула на то, что она может показаться смешной или нелепой, и спела просто про то, что музыканты чувствуют. Это заслуживает восхищения. Но мы так не умеем.

«Таня, Саша и Сью»

Смирнов: На этой песне мы разбиваем гитару и уходим со сцены. Я беру старый инструмент, на него натягиваются струны, просверливается дырка, втыкается как будто провод — и наш саксофонист делает вид, что на ней играет, а потом разбивает. А касательно звука — наша любовь к группе Tequilajazzz в этой песне проявилась сильнее всего.

Гурина: Я помню, как эта песня придумалась. Мы ездили во Францию и жили там у очень интересных чуваков: парень-француз, а жена из Кабардино-Балкарии. Они выписывали троцкистскую газету, читали Лимонова и делили все кварталы Парижа на буржуйские и нет. При этом потом оказалось, что этот чувак родом из одной из самых знатных французских семей. Я приехала домой и ребятам про это рассказала.

Смирнов: Плюс я посмотрел фильм «Мечтатели», и все сложилось в одну картину. Плюс — у меня есть такая теория, что это ненормально, когда люди в юном возрасте не являются революционерами. Когда было на виду движение «Наши», меня всегда потрясало не то, что они делают, а то, что молодые люди, 16–18 лет, ведут себя как чиновники. Ну как это?! Когда мне было 18, я ходил в институт в куртке с логотипом Ирландской республиканской армии. Мне кажется, что бунт — это прекрасное и естественное человеческое состояние, и если его не происходит, мне всегда страшновато. И «Таня, Саша и Сью» — это такой гимн даже не революции, а просто молодости. Пропади все пропадом — давайте кидать «коктейли Молотова».