«Возникает ощущение огромной кучи»: чем живет русская андеграундная электроника

Морозов: Это, кажется, первый круглый стол «Волны», в котором участвуют не модные персонажи, а, скажем так, представители авангарда.

Веткалов: Поэтому предлагаю немедленно эту дискуссию прекратить! (Смеется.)

Щукин: А мы что, немодные, что ли?

Морозов: Ну, мне кажется, что WOLS довольно модный, а вот Feldmaus — уже не очень. А вы это сами как ощущаете?

Щукин: Знаешь, лично я не задумывался о самоидентификации проекта Feldmaus — авангард ли это, или что-то еще. Раньше, когда я занимался преимущественно Wols, музыку которого ты называешь модной, Feldmaus был для меня этакой отдушиной. Да, в общем-то, так, наверное, осталось и сейчас.

Клочихин: А я вообще скажу так: мне было очень странно увидеть себя в списке 10 электронных музыкантов, за которыми нужно следить, составленном «Волной». Ведь когда я записывал «No Time to Hurry», я, наоборот, пытался уйти несколько в сторону, отказавшись от использования электронных инструментов. Фактически я хотел записать фолк-альбом с кассетным лупами, а получилось, что в итоге это все равно электроника. Так что с самоидентификацией все очень трудно.

Морозов: Получается, сегодня вообще не очень-то понятно, что такое электроника.

Клочихин: Ну да. Я тут с кем-то разговаривал на эту тему, и мне сказали: «Ну ты же в компьютере это все сводишь, да? Значит, это электронная музыка». Но это же абсурд: тогда у нас вообще вся музыка электронная.

Веткалов: По-хорошему, человека, который пишет музыку, эти вещи вообще не должны волновать. Это все очень напускное, на самом деле, и задумываться об этом намеренно не очень верно.

Морозов: Это понятно. Но все равно есть ощущение, что чуть более умная и тонкая — условно авангардная, да, — электроника в России менее востребована. На Западе масса примеров, когда популярной и нужной становилась во всех отношениях странная музыка — ну вот взять хотя бы Oneohtrix Point Never.

Веткалов: Мне кажется, весь вопрос в инфраструктуре, а конкретно в арт-менеджерстве — и в его отсутствии. Дело в том, что у нас абсолютное большинство музыкантов занимается своим продвижением самостоятельно, и многие, как мне кажется, делают это не совсем корректно.

Морозов: А как тебе пример Антона Маскелиаде? Он продвигает себя самостоятельно, рассылает всем собственноручно написанные пресс-релизы, пишет о себе в соцсетях и так далее. Результат — сюжеты на НТВ и MTV и суперплотный гастрольный график.

Веткалов: Возможно, но это скорее исключение. С инфраструктурой здесь и впрямь большие проблемы: какие издания у нас пишут про музыку? «Волна», Colta — плюс какие-то отдельные паблики «ВКонтакте».  И все. Промоутеров, которые привозят интересных музыкантов, тоже очень мало — для города на пятнадцать миллионов человек. Я думаю, все это придет, но со временем, а сейчас просто нужно делать музыку.

Щукин: Федя забирает мысли прямо из моей головы. Я выхожу из дискуссии! (Смеется.)

Веткалов: У меня еще есть теория, что уровень развития инфраструктуры зачастую зависит не столько от музыкантов и их среды, сколько от культурной политики. Вот, к примеру, я помню, что в какой-то европейской стране была подобная история с современным танцем. Первоначально он был развит на очень низком уровне и никаких событий в этой области практически не происходило. Но затем пришел новый премьер-министр, который лично был поклонником современного танца, и он же сильно изменил ситуацию, начал открывать новые школы и так далее. Это я к тому, что глобальные изменения инфраструктуры происходят далеко не благодаря музыкантам.

Морозов: Но в любом случае частью инфраструктуры являются и СМИ, и в каком-то смысле они тоже несут ответственность за текущую ситуацию.

Щукин: Конечно! Неужели ты думаешь, что у нас меньше интересных музыкантов, чем на Западе?

Веткалов: Да, сейчас просто нет таких музыкальных СМИ, за которыми хочется именно следить. Потому что нет опинион-лидеров и ярких личностей, мнению которых ты хотел бы доверять. Раньше был тот же Горохов, который для многих являлся кумиром и мнению которого доверяли безоговорочно. Но сейчас он сошел с дистанции, и аналогов у него, по сути, нет. И это уже не говоря об изданиях в целом. В большинстве из них попросту нет тех авторитетных мнений и попыток анализировать ситуацию — вместо них повсюду рефлексия.

Щукин: В нашей стране отношение к музыке вообще не слишком серьезное. Так уж повелось, что она всегда являлась здесь придатком, и не в последнюю очередь как раз из-за того, что здесь отсутствует инфраструктура и глобальная индустрия. Музыка — а особенно электронная — обозначена как-то очень косвенно, а потому и освещается соответственным образом.

Клочихин: Не знаю, как там у вас в Москве, но у нас в Сибири есть немного другое ощущение. Очень многие делают здесь музыку не потому, что хотят ее делать, но потому, что хотят быть какими-то модными, интересными. И даже зачастую слушают интересную музыку только для того, чтобы как-то выделяться на фоне остальных, не быть похожими на тех людей, что пьяными валяются под забором. Поэтому проблема еще и в том, что некий духовный посыл, который ты изначально закладываешь в музыку, воспринимается здесь как хайп. В результате мало кто слушает музыку искренне.

Веткалов: Ты хочешь сказать, что люди, которые у тебя в городе ходят на твои концерты, воспринимают это как некое модное развлечение?

Клочихин: Я говорю не про себя конкретно, но про общую ситуацию. Вот, например, к нам недавно приезжали Bondage Fairies, а для Новосибирска это ого-го какое событие. Я видел очень много людей, которых я знаю по совершенно другим тусовкам и которые в общем-то группой этой и не увлекаются. Но событие-то модное, и пропустить его нельзя.

Морозов: Музыка как лайфстайл.

Клочихин: Да, именно. Причем проблема в том, что все это проявляется зачастую не только на внешнем уровне, но и на внутреннем. Люди просто сами не понимают, зачем делают музыку или слушают ее. Я знаю огромное количество музыкантов, которые играют просто потому, что хотят делать хоть что-то как на Западе или даже как в Москве.

Веткалов: Мне кажется, что такая ситуация повсюду.

Морозов: А может, это и нормально? Ну, то есть, тот факт, что музыка стала лайфстайлом, объясняется тем, что она в принципе не так уж интересна? Вот в 90-х с музыкальной журналистикой все вроде как было лучше — ну так и к музыке интереса было больше.

Веткалов: Да, тогда все было прекрасно! «Птюч», «ОМ»… У этих людей просто глаза горели! И их было не два или три человека, но это было какое-то явление стихийных масштабов. А в той же «Афише» все совсем иначе. Может быть, дело в том, что авторы еще слишком молодые и только ищут свой путь, не знаю.

Морозов: Женя, вот ты чаще всех появляешься в публикациях «Волны» из здесь присутствующих. Значит ли это, что у тебя нет проблем с медиаподдержкой?

Щукин: Не знаю, как это выглядит со стороны, но наш лейбл каждый раз появляется там как-то случайно — это не поставлено на поток. Внимания очень мало, совершенно недостаточно. Все это происходит как будто бы в каком-то дежурном режиме: вот у нас есть электронная сцена, есть такие музыканты и лейблы, а есть — такие. По каким причинам так получается, я не знаю, — то ли потому, что мы делаем херню, то ли просто потому, что не живем в столице.

Веткалов: Вообще момент восприятия очень интересен. У меня всегда было ощущение, что «Афиша» любит Fuselab; судя по всем этим публикациям, мне всегда казалось, что у вас в Краснодаре уже целая империя. И в этом есть определенная проблема: журналистика у нас часто создает подобие хайпа, иллюзию — ты думаешь, что все очень круто, что эти люди живут припеваючи, но на деле ведь все иначе. С одной стороны, этот элемент хайпа нужен, а с другой, при текущей инфраструктуре он оказывается просто бесполезен.

Щукин: Да. Но дело в том, что мы слушаем очень много западной музыки, много смотрим на то, что происходит там, и потому как-то неосознанно создаем у себя в головах копии этой индустрии и инфраструктуры. Мы хотим, чтобы все это у нас было, но пока что этого нет. И мне кажется, все опять же сводится к вопросам поддержки: бизнес здесь не готов вкладываться в музыку (и в особенности андеграундную электронику), про государство я вообще молчу.

Морозов: И Евгений, и Федор делают не только музыку, но и лейблы. Как вы тогда существуете, если ничего нет?

Щукин: Тяжеловато существуем. Конечно, в целом что-то делать можно, потому что есть потребность в такой музыке. Но фоном всему этому все равно служит эпоха интернет-пиратства, которое в России выражено особенно ярко и которое не позволяет сделать лейбл коммерчески состоятельным. А еще есть большая проблема с количеством. Музыки появляется очень много, и большая ее часть звучит достаточно прикольно, потому что чисто технологически сегодня это не составляет большого труда. Возникает ощущение огромной кучи, из которой трудно вычленить хорошие вещи и не очень. А большая часть слушателей попросту не привыкла копать глубоко — им достаточно того, что существует на поверхности, самых больших и зачастую очевидных музыкантов. Да и их-то сегодня не так много.

Веткалов: Вообще, знаешь, тут очень важно еще и то, как ты доносишь свою музыку. Вот мы сегодня очень кстати вспоминали Антона Маскелиаде: можно долго спорить про его музыку, но шоу у него отличное — это действительно работает и привлекает внимание.

Щукин: Хотя тот факт, что необходимо шоу, чтобы такое внимание привлечь, несколько печалит.

Веткалов: С другой стороны, это же важно — создать комьюнити, круг людей, которые тебя поддерживают и выступают в роли некой движущей силы. Отсюда и возникает среда. А уже потом должен будет возникнуть какой-то диалог между сценой и бизнесом. Вот опять же хороший пример: раньше я занимался написанием музыки для современного танца, тогда эта ниша была совсем еще пустой и никому не знакомой. Вначале просто было несколько человек, которые сняли помещение на Переведеновском переулке, в районе «Фабрики», и как-то стали в это вкладываться. В итоге эти люди стали ставить спектакли, появилась некая гильдия танцовщиков, почти профсоюз, вместе они начали продвигать современный танец, и ситуация значительно улучшилась.

Морозов: А вот ты, Егор, как-то уделял внимание позиционированию, когда создавал проект Foresteppe?

Клочихин: Конечно, амбиции донести музыку до широкого слушателя были с самого начала. Отчасти поэтому названия моих композиций всегда на латинице — первоначально я все-таки больше работал на экспорт. Не то чтобы я надеялся, что в условной Европе купятся на какой-нибудь экзотический тег вроде «сибирский эмбиент», просто чувствовал, что там потенциальный интерес к этой музыке гораздо выше. И, естественно, первоначально я заглядывался больше на западные лейблы. Но в какой-то момент понял: все мои любимые западные артисты издают красиво оформленные пластинки очень лимитированными тиражами; когда я заглядываю к кому-нибудь из них на Last.fm и вижу там 70 слушателей, то понимаю, что эту музыку практически невозможно достать. И тогда я решил, что моя музыка будет распространяться через Bandcamp как условно бесплатная, то есть предпочел заработку размеры аудитории (понятное дело, что не какому-то прям заработку, но тем не менее). Мне кажется, пока эта стратегия работает, но, думаю, следующий релиз в качестве эксперимента я все же попробую издать на лейбле.

Веткалов: У меня тоже, безусловно, есть амбиции, но они чисто творческие — поиск собственного языка. Мне кажется, идея заключается в том, что у каждого музыканта должен быть какой-то свой набор технических средств (в широком смысле слова), с которыми он должен быть на короткой ноге; то есть важно сделать так, чтобы дистанция между замыслами и их реализацией была максимально короткой. Язык — это твоя личная форма, а форма есть не что иное, как затвердевшее содержание. И только в тот момент, когда язык уже сформирован, можно как-то браться за продвижение.

Морозов: Я недавно общался с ребятами из Hyberboloid, и меня несколько удивил один момент: оказывается, для продвижения некоторых своих пластинок на западный рынок, ребята привлекают стороннее PR-агентство. Причем, судя по их словам, это работает — и приносит им прибыль.

Веткалов: Они делают это абсолютно грамотно, да. Ситуация с цифровыми продажами в России вообще весьма забавная: вот Кирилл Иванов недавно сказал, что их новый альбом занял 5-ю строчку по диджитал-продажам в России, но при этом скачана пластинка была всего 40 раз.

Щукин: Мы тоже вкладываемся периодически в продвижение на западный рынок, но тут есть и обратная сторона медали. К услугам пиар-агентств могут прибегать разные музыканты, и не факт, что у них у всех будет какой-то собственный язык и вообще оригинальность. Но зато именно они заполнят своим присутствием эфир, потому что кто-то будет активно продвигать их на массовую аудиторию.

Морозов: Иными словами, сегодня у людей настолько отсутствует понимание, где хорошая музыка, а где плохая, что с помощью плохого пиара им могут впарить полную лажу.

Щукин: Да, именно! Подделывать сегодня очень легко. Причем я говорю это как человек, у которого до сих пор нет никакой оригинальной музыки и никакого оригинального языка, я по-прежнему в поисках.

Морозов: Ну а есть ли, на ваш взгляд, какие-то объективные препятствия, которые этот язык сформировать мешают? Вот классическая тема для споров: многие бессознательно начисляют дополнительные баллы тем музыкантам, которые используют железо вместо софта. Типа выглядит более серьезно и внушительно. Но разве не может быть талантливым школьник, который имеет один лишь Fruity Loops и миди-клавиатуру?

Щукин: Конечно, может!

Веткалов: Да-да, может. Причем раньше я думал по-другому, но в последние пару лет убедился в обратном. Здесь ключевой момент заключается в том, что у тебя попросту должен быть свой инструмент, с которым тебе самому наиболее комфортно работать. В этом смысле гора железа чаще скорее мешает музыканту, а то и вовсе свидетельствует о его музыкальной импотенции. Бывает набор инструментов, а бывает перебор. Я иногда продаю синтезаторы и прочие штуки и нередко сталкиваюсь с такими людьми, которые просто их коллекционируют. И зачастую эта бесконечная закупка инструментов не делает музыку человека лучше, а делает его, напротив, чуточку более несчастным.

Клочихин: До какого-то момента я как раз и являлся школьником с миди-клавиатурой. У меня был построковый проект «Последние каникулы», но в какой-то момент я сам понял, что работать во Fruity Loops меня уже напрягает и я хочу перевести свое творчество на другой уровень. Именно так и родилась идея сделать Foresteppe, используя акустические инструменты.

Щукин: Снобизм — это важная проблема. Причем он зачастую и тебе самому мешает. Бывает, ты находишь какого-то интересного самобытного чувака — но он звучит наивно, у него проблемы с качеством, звуком и так далее. И в такие моменты ты думаешь: как с этим вообще быть? Выпускать или нет, если это никто даже не попытается понять? Это какой-то замкнутый круг.

Веткалов: Ты абсолютно точно пересказал ту ситуацию, которая была у нас, когда мы издавали Tembr69. Он же всю свою музыку записал на айфон, и поначалу, когда я слушал ее, меня просто перекручивало. А потом спустя какое-то время я послушал спокойно, и мне действительно понравилось.

Щукин: Надо научиться как-то воспитывать в людях непредвзятое отношение к реальности и к музыке, сделать так, чтобы они не смотрели на все сквозь свои призмы.

Морозов: Вообще из всей нашей дискуссии напрашивается вывод, что в России очень боятся самобытной и наивной музыки, в то время как на Западе ее как раз очень ценят. А у нас к ней начинают прислушиваться, когда ее одобряет Запад.

Щукин: У нас любят корку, да.

Клочихин: Плюс еще все эти списки из серии «50 альбомов, которые…» — это же все очень сильно ограничивает восприятие людей, сужает границы.

Веткалов: Вот это именно та тема, которая всегда заботила меня. У меня как-то была в фейсбуке полемика с Горбачевым, когда я пытался у него выяснить, зачем вообще нужны все эти списки и громкие заголовки. Мне понравилось, что Горбачев ответил искренне: что именно из-за этого громкого лида или заголовка материал будут читать люди и он соберет больше просмотров. Но я все-таки считаю, что большую часть людей этот тон оттолкнет — «10 электронных музыкантов, которых нужно послушать прямо сейчас» или что-то в таком духе. Потому что это отупляет — как будто тебя молотком по голове ударяют.

Щукин: Ответственность за происходящее лежит на всех. На музыкантах, которые боятся делать музыку честно и пытаются уложиться в общепринятые рамки. На лейблах, которые эту честную музыку боятся выпускать. Ну и на СМИ, которые освещают только хайповые вещи, потакая большинству. Каждый должен воспитывать в себе открытость ко всему хорошему.

Веткалов: Согласен. Причем вся эта критика исключительно с позиции любви.

Щукин: Именно так. Все мы в одной лодке. Тонем.