Кто, как и зачем открывает в Москве концертный зал на 8500 человек

Александр Чистяков

владелец Stadium, бизнесмен

— Зачем это вам? Вы успешный, состоявшийся бизнесмен, и тут вдруг — клуб?

— Мы его клубом стараемся не называть. Это концертная площадка. Когда мы собираем восемь тысяч человек — это уже не клуб.

— Логично. И все-таки — зачем?

— Я с музыкой никогда связан не был, но я ее очень люблю. Шесть-семь лет назад мы придумали время от времени проводить мероприятия для друзей с живым звуком и рок-музыкой. Но аппетит, как известно, приходит во время еды. Все-таки хочется, чтобы была регулярная возможность слушать музыку, которая тебе нравится, в хорошем звуке и обстановке. Раньше был «Б1», который для этого более-менее подходил, но тоже были вопросы — и по качеству звука, и по свету, и по самой организации пространства. Да и «Б1» закрылся. У меня идея витала давно, я задавал время от времени вопросы московским чиновникам, нет ли подходящей площадки, но дел-то других много — руки не доходили. А Юра Коник этой задачей был озабочен долгое время, потому что понимал, что «Б1» себя изживет рано или поздно.

— Почему изживет?

— Первая причина и ключевая — размер. Альтруизмом же никто не занимается. Должна быть определенная экономика. Она образуется при определенном количестве зрителей — либо при определенных ценах на билеты. Москва готова платить за концерты много, даже если с Европой сравнивать. Но даже в Москве есть цена, которая является запретительной для зрителя даже на любимого артиста. И это задает планку. При этом у большого артиста присутствует не только гонорар, но и райдер, за который тоже надо платить организатору. И когда с Guns’n’Roses приезжают 48 человек и 10 грузовиков оборудования, экономика срастается с большим трудом. При этом очевидно, что между «Олимпийским» и «Ареной» в Москве нет площадки — Crocus City Hall все-таки другого формата. А средний уверенный западный артист собирает 5–6 тысяч человек. Keane, например, Arctic Monkeys те же самые. То есть это явно не «Олимпийский», а для «Арены» или «Б1» уже дорого. Вот Юра и искал промежуточный формат. И нашлось, мне кажется, очень интересное решение. Наша площадка — это цеха, в которых раньше обирались ракеты стратегического назначения СС-20 и СС-300. То есть они лежали прямо там, где у нас танцпол. И отсюда — организация пространства: монументальные сцены, монументальный пол, высокие потолки, большие ворота. То есть любой продакшен там можно делать.

— Вот вы сейчас назвали имена — Keane, Arctic Monkeys. Да, наверное, они могут такое количество людей собрать. Но ведь невозможно привозить группы такого уровня два раза в неделю.

— Два раза в неделю, конечно, трудно. Мы рассуждаем так. С той картиной, которая сейчас складывается на рынке, с тем спросом на билеты, который есть, мы, в принципе, себе можем позволить и Metallica. Или похожие большие имена с соответствующим уровнем гонораров. Просто они будут играть не один, а, допустим, два концерта. Проблема большинства мегазвезд в том, что у них есть теория, что если они приехали на площадку на 25 тысяч человек, то все их фанаты попадают туда по дешевым билетам. Но это очень западная теория. Мы знаем, что билеты на Depeche Mode или Muse в «Олимпийский» на танцпол стоили 5 тысяч рублей. Потому что «Олимпийский» — это безумно дорогой продакшен, очень высокая ставка аренды и так далее. И у нас с такими артистами, как Foo Fighters, Coldplay, Red Hot Chili Peppers, возникают сложности в переговорах, потому что они говорят: «Мы хотим 20 тысяч человек и больше, так как мы хотим дешевые билеты». Но в Москве это несвязанные вещи. Мы им это объясняем. Если вернуться к вопросу, концепция у нас примерно такая: один-два мегаконцерта в месяц. То есть имена уровня Стинга, уровня Принса, условно говоря. Мы стараемся, мы ведем переговоры, надеемся, что получится. Опять же, у нас свой продакшен, свой звук, свой свет. Барная зона порядка 120 метров с прямой видимостью на сцену. Это то, чего нет на других больших площадках.

— Почему, в «Арене» то же самое.

— Да, но там зал на три с половиной тысячи. Тут же простой расчет. Если народу много, толкучка, тебя зажали — и уже не до бара. А для нас идеальная ситуация — это когда приходит шесть с половиной — семь тысяч человек, и зрители могут спокойно передвигаться. Это то, что мы видим на западных концертах. То, что меня там всегда поражает, — этичность, которая не зависит от количества людей. У нас, увы, уровень толерантности и терпимости несколько другой. Наша задача — создать пространство, куда человек захочет прийти не только на концерт любимого артиста, а еще и потому, что там комфортно и интересно... Например, я в «Б1» ходил даже на концерт достаточно странной для меня группы Erasure. Я вовсе не поклонник этого коллектива, но они играли там в пятницу, и мы с друзьями решили не просто домой поехать или в ресторане посидеть, а сходить на концерт. Потому что обстановка комфортная и к этому располагает.

— Ну вы в ВИП-зону все-таки ходили, я думаю.

— Да. Но все равно. Мы этого хотим добиться для любого класса обслуживания, как говорят в авиакомпаниях.

— А что будет еще в Stadium происходить, если мегаконцертов — один-два в месяц?

— Наши российские артисты за последний год вышли на очень хороший уровень. И в связи с тем, что есть спрос, многие очень подняли уровень живого продакшена. Это уже системная история. Не одна группа «ДДТ», а и многие другие сильно подняли планку. Мы считаем, что можем поддержать наших артистов. Расширить их аудиторию. Многие уже дают по два концерта подряд в той же «Арене» или в Milk — Земфира, «Ленинград», Noize MC. У нас приличное количество артистов, которые могут собирать от трех тысяч и больше. 15–20 имен наберется точно. При этом важно, что у нас 150 киловатт звука, абсолютно международный (райдерный) уровень акустики, звук сбалансирован в любой точке зала. А главное, что мы можем предложить нашим артистам, — очень хорошую световую поддержку — более 700 кВт самого современного оборудования. Даже тот, у кого это в программе изначально не заложено, сможет у нас сделать свое шоу на несколько ином уровне. У меня, во всяком случае, есть ощущение, что у нас многие живые концерты страдают от отсутствия качественного света. Если смотреть канал «Россия» — то там круглый год новогодние елки. А весь мир живет в динамическом свете. И у нас такая возможность будет. Это если говорить о российских и украинских артистах. Существуют еще очень хорошие западные группы среднего уровня. И мы можем позволить себе расширить их список и поэкспериментировать.

— Это какие группы, например?

— Dead Can Dance, 3 Doors Down, Баста Раймс. Вот такого плана. Их уровень гонорара таков, что, когда они приезжают в клуб, клуб на грани. А мы при сборах в 3–4 тысячи человек укладываемся в экономику — да еще можем какие-то дополнительные услуги предоставлять. И мы хотим приглашать тех, кого приглашать боятся, потому что не уверены — пройдет, не пройдет. Тот же Баста Раймс на фестиваль приезжал — а сольно? Или My Chemical Romance. Когда-то их концерт не очень удачно прошел в Москве, а сейчас это эмо-группа номер один в мире. И я считаю, свои 5–6 тысяч они точно могут собрать. Кто еще... Ну, The Cure, понятно, и «Олимпийский» соберут. Есть группы типа The Ting Tings, The Pierces, уже более сложные имена.

— Неужели вы думаете, что The Ting Tings могут собрать несколько тысяч человек?

— Не уверен. Ну хорошо. Вот Адель та же самая. «Олимпийский» — точно нет. Уровень гонораров у нее уже высокий. Для клуба это слишком дорого. То есть, на мой личный взгляд, Адель сделала в этом году лучший альбом вообще. Но соберет ли она 15 тысяч здесь? Думаю, что нет. А 6–7 тысяч? Думаю, что да. Правда и «Крокус» тоже может быть ее площадкой.

— Хорошо. А есть ли у Stadium формат? Грубо говоря, у вас может выступить Стас Михайлов?

— Никогда. Вот это однозначно. Я сказал сразу: ни при каких обстоятельствах у нас никогда не будет шансона. Это просто позиция. Поп может быть, металл может быть, а шансон... Я все-таки считаю, что надо идти вперед. А шансон — это откат назад. И к тому же наша площадка обязана иметь имидж. И мы хотим, чтобы этот имидж заключался в том, что у нас играет хорошая музыка. При этом мы планируем делать танцевальные акции, если классические музыканты захотят давать у нас концерты — мы можем сделать хорошую театральную рассадку до 3700 человек. Это вообще удобный зал практически для чего угодно. У нас нет формата, но хотелось бы, чтобы был вкус. Это коммерческий проект, но есть некие житейские взгляды — по поводу шансона, например, — которые мы себе можем позволить.

— А какой-то просветительский пафос вы подразумеваете?

— Мы хотим продвигать молодые коллективы. Я надеюсь, что наши отношения с западными артистами позволят нам договариваться так, чтобы интересные российские коллективы у них выступали на разогреве. Есть даже идеи фестивалей, когда в основном будут выступать молодые — и в конце какой-то западный или российский хедлайнер. Причем это касается всех стилей: рок-музыки, рэпа и так далее.

— У вас есть какая-нибудь мечта относительно площадки? Ну вот вы лично кого бы хотели на ней увидеть?

— Я хотел открыться либо Coldplay, либо Red Hot Chili Peppers. Не получилось. Но мы все равно будем ставить перед собой задачу привозить то, что называется mega acts, и эту задачу решать.

— А сами вы что слушаете? В этом году какие у вас любимые записи, например?

— Я все-таки человек рока, наверное. Причем слушать больше люблю британцев, а вживую смотреть американцев. Наверное, скоро будет плохим тоном говорить, что мне нравится группа Muse, но мне она нравится — не последние альбомы, а старые, с более жестким звуком. В этом году, я считаю, Arctic Monkeys очень хорошую сделали пластинку. Если о поп-музыке говорить, то у Адель очень сильный альбом. Средний альбом у Kasabian, но есть пара песен хороших. Coldplay, я считаю, несколько опозорились. Мне нравится то, что сделали Red Hot Chili Peppers, хотя их сейчас плохо воспринимают, потому что они стиль поменяли частично. У The Kills очень сильная запись. Есть одна очень неплохая новая группа, которую у нас плохо знают, — Young The Giant. Они добавили в этот английский стиль — «смотреть в пол и петь о проблемах» — американского драйва. Очень интересные парни. Хороший альбом у Ноэла Галлахера — в отличие, как мне кажется, от Beady Eye его брата.

— Есть еще один вопрос, который мне не дает покоя. Почему открываются все время большие площадки, а средних размеров клубов в городе наперечет, если не вообще один?

— Экономические причины, только и исключительно. Любой концерт — это все время новый формат. У вас не могут быть все группы в одном и том же формате. И если у вас клуб, все время получается переформатирование. А если использовать какие-то клише, потеряешь другую аудиторию. Потом живой звук — это дорогая история. А еще... все сетуют, что мало артистов выступают вживую. Но во-первых, где им выступать? Во многих городах банально негде. А во-вторых, у нас же люди приходят на концерт не послушать, а посмотреть. А услышать они хотят то, что слышали на пластинке. И ты хоть вывернись и сделай интересную живую аранжировку — все равно восемьдесят процентов посетителей хотят слушать пластинку. Я не критикую вкусы аудитории, но надеюсь, что мы потихонечку этот рынок сможем переформатировать. Потому что мое личное мнение состоит в том, что та музыка, которую показывают по телевизору и ставят на радио, за последние три года деградировала радикально.

— Разве раньше лучше было?

— Раньше было ощущение какого-то прогресса. А теперь — ну посмотрите: вернулись «Руки вверх!», «Ласковый май», появились Стас Михайлов, Елена Ваенга. Кто доминирует в эфирах, посмотрите. Не было до этого такого! У них были свои форматы, своя аудитория, но сейчас-то они в эфирах основных станций и каналов. Наверное, на это есть спрос. Но нам, слава богу, пока кататься по регионам не надо, нам хотелось бы в Москве позиционироваться — а в Москве все-таки есть спрос и на многое другое.

— Когда забиваешь ваше имя в «Яндексе», первым делом выскакивает информация, что вы муж Глюкозы. У вас нет опасений, что это как-то скажется на репутации Stadium? Что будут писать — «муж Глюкозы открыл клуб»?

— Ну и что? Во-первых, я люблю свою жену. Во-вторых, я в целом и к жизни, и к себе отношусь с юмором. Я не хочу из себя делать бизнес-идола какого-то. Потому и занимаюсь, чем занимаюсь. Пусть пишут. Я, честно говоря, редко слушаю музыку своей жены — и она это знает. Мне нравится, как она выступает на концертах, но диск в машине я вряд ли включу. У меня несколько другие музыкальные вкусы. Но это совершенно не мешает нам с ней близко общаться. А если говорить применительно к нашему проекту... Когда была недавно презентация нового альбома Глюкозы, мне Юра как раз сказал — мол, надо, чтобы она у нас выступила, соберем несколько тысяч человек. Я ответил: «Юра, если ты уверен в том, что она может собрать больше 3000 человек в Москве, то она наш артист». Теперь все от него зависит. Репертуар в итоге определяет он, как человек, который провел больше 8000 живых концертов в Москве. Я же уже говорил, что альтруизмом мы заниматься не хотим.

Юрий Коник

управляющий партнер; в прошлом занимался «Бункером», «Б2» и «Б1»

— Зачем городу еще одна большая концертная площадка?

— Когда мы открыли «Б1», мы где-то через месяц поняли, что формат на 3 тысячи человек — большая экономическая ошибка. Тут получается такая вилка: если артист может собрать три тысячи или больше, он стоит дорого — и билеты стоят дорого. А если это артист, который не собирает, то он не собирает. И я это понял даже не после неудачных концертов, а после Чака Берри, когда был биток. Мы сразу стали искать новую площадку. Нашли МДМ — и потеряли там года полтора. У здания длинная история полукриминальная, и она до сих пор, как выяснилось, продолжается — ничего не получилось. Дальше я прошерстил всю Москву и пришел к выводу, что помещений нет. Но нашел это помещение, которое годилось наполовину. Нам фактически пришлось все снести и построить новое здание.

— Подождите, но если у площадок на 3 тысячи человек такая странная экономика, почему же они не закрываются?

— Закрываются. «Б1» же закрылся. Закрыли пожарные, но мы к этому были готовы и все равно собирались сами закрываться. Потом «А2» открылся — но трех подобных площадок город не терпит, «Арена» съела сама себя. Как бы кто ни надувал щеки, я прекрасно понимаю экономику этих заведений. Она близка к нулю. В декабре хорошие заработки на корпоративах, а потом за лето это все съедается. Наших российских артистов, которые могут собрать зал, — их 12 штук всего. Они у нас будут, естественно. И будут западные. Будут повторяться успешные западные артисты, которые были в «Б1», — но теперь мы сможем делать билеты чуть дешевле. И сможем возить тех, кого сюда никто не возил, — потому что для «Олимпийского» они малы, а для «Арены» и Milk — велики.

— То есть западных артистов будет больше?

— Я думаю, примерно поровну.

— Как же поровну, если русских всего 12 штук?

— Зато их можно ставить 2–3 раза в год. На наших же артистов уже ходят не музыку слушать, а просто время провести. Потому что в сотый раз на Гарика Сукачева, при всем уважении, можно пойти, только чтобы выпить и хорошо провести время. Это не откровение в жизни. А что касается западных артистов — вот мы подтвердили Kasabian 8 марта. Их в России не было, и не просто так. На «Олимпийский» их никто не брал, а «Арена» бы их не потянула.

— А кто еще из западных?

— Огромное разнообразие. Вот в первый же месяц будет Мальмстин. Он был в Москве много раз, новизны никакой. Но я решил проверить для себя одну вещь — насколько эластичен спрос. Куча же споров между промоутерами — важно ли, дорогие билеты или дешевые? Как отразится на количестве публики, если билет будет стоить не 2200, а 1800. И никто никогда не имел возможности это проверить. А я могу себе позволить. Несколько месяцев до тех пор, пока инвестор не задаст мне главный вопрос, я могу поэкспериментировать. (Смеется.) Вот у нас в первый же месяц будут UB40. Тоже интересная штука — может никто не прийти, а может быть полный зал. Зуккеро — то же самое, угадайка. Потом у нас Kasabian, Judas Priest, и так далее, и так далее. Плюс наши — «Океан Эльзы», «Ленинград».

— Я у вашего инвестора спрашивал про Стаса Михайлова, и он сказал, что его у вас не будет никогда.

— У нас с ним есть две генеральные договоренности. Первая — это бизнес, и при всей его любви к музыке этот бизнес должен зарабатывать ему деньги. Вторая — именно Стаса Михайлова там никогда не будет. Но это не маргинальный рок-клуб. Это вообще не клуб. Мы будем выходить за рамки формата обязательно — может быть и рок, и поп-рок, и хороший поп. Не будет плохого — опять же, по бизнес-соображениям. Хотя, конечно, практика опровергает — ходят с удовольствием и на плохое... Ну неважно. Будет развитие формата, можно же сделать и сидячий зал, со столами, сделать хороший джазовый концерт.

— То есть вся эта история с ценами билетов в «Б1» действительно была связана с экономикой? Все же очень ругались.

— Да, экономика чистой воды. Вот артист Сил. Он нам обошелся в 250 тысяч долларов, вместе с рекламной кампанией, с местными расходами — в триста. То есть это 9 миллионов рублей, как ни крути. Билеты мы продавали по 2700. В итоге заработали порядка 500 тысяч рублей. Да, конечно, мы были родоначальниками больших цен. Но это была объективная ситуация. Просто такой артист не должен выступать в трехтысячном зале.

— Для вас Stadium — это про бизнес или про меломанские амбиции какие-то?

— Бизнес, конечно. Нет, конечно, я еще и архитектор, и в этом себя реализую. Но это бизнес — про который я знаю больше всех в Москве точно. Столько клубов сделал — и «Бункер», и «Б2», и «Б1». И «Б1»-то свою пользу принес. Проторил дорогу, по которой потом другие пошли. Stadium — это очередная ступень, к тому же я теперь лучше понимаю, откуда ноги растут, у меня больше опыта. Я перестал быть таким уж оптимистом. Скажем, когда на открытии «Б1» выступали Sisters of Mercy, у меня был шок. Я был уверен, что будет 3000 человек. А продали 500 билетов.

— То есть меломанские амбиции...

— Нет, нет их. Я-то застрял на Deep Purple и Led Zeppelin. Мне уже полтинник, слава богу, и я слушаю вот все это. Для меня сейчас очень мало интересного происходит. Но это большая удача для бизнеса, что я лох в современной музыке. Потому что если кого-то знаю я — значит, их знают вообще все. Для бизнеса быть меломаном — это ужасно. Вот Артемий Кивович Троицкий про музыку, кажется, знает вообще все. Но он мне предлагал таких артистов, про которых я понимал, что на концерте будут он, звукооператор, артисты на сцене — и все. Я себе этого позволить не могу, у меня персонал 300 человек, надо аренду платить. И зарабатывать надо уже, сколько можно-то. «Б1» в итоге ничего, кроме долгов, не принес. У него были и хорошие времена — но по долгам я до сих пор расплачиваюсь.

Stadium откроется в феврале по адресу Ленинградский просп., 80/17 (рядом с метро «Сокол»). 16 февраля там выступят UB40, 8 марта — Kasabian, 18 апреля — Judas Priest, 10 июля — Kaiser Chiefs. Из русских артистов в первые месяцы выступят «Каста», «Ленинград», Нойз МС и другие