Прет как панк

В Россию с концертами приезжают воссоединившиеся родоначальники панк-рока Sex Pistols. «Афиша» позвонила вокалисту группы Джонни Лайдону

— Мистер Лайдон, я…

— Русский! Русский! Я не верю своим ушам. Фантастика. Мне звонят русские журналисты! Знаете, меня сложно удивить. Я в этой индустрии давно. Много чего видел. Но вот в Россию реально — я не вру, это не для красного словца — ОЧЕНЬ хочу приехать. Russki, how are you? Ты понял, да?

— Вы ведь уже были в Советском Союзе — в 1988-м, с Public Image Ltd.

— Да, в Эстонии. 178 тысяч человек у сцены! Нас тогда впервые пустили в страны Восточного блока. Было круто. Пообщался, кстати, с русскими солдатами. Мне даже совали в руки автомат. Я его тут же отдал, от греха. Люди есть люди. Везде одинаковые. Это правительства нам мешают, понял, да? Нас ведь реально прессовали в молодости. Без шуток. Настоящие репрессии. В Британии. В так называемой свободной стране. Дело Sex Pistols рассматривали в парламенте в рамках закона о государственной измене! По которому в то время полагалась смертная казнь. Понял, да? Вот чего я добился в свои 17 лет. Запад, свобода слова. Смертная казнь за поп-песни. Так что я не собираюсь лететь к вам посланником свободного мира и размахивать халявными джинсами. У нас тут не сахар… Видите, могу петь, а могу и лекции читать.

— Мне еще очень нравится, как вы пишете. «No Irish, No Blacks, No Dogs» — чуть ли не лучшая автобиография, которую я встречал.

— Ну ладно вам. Я плохо переношу комплименты. Не знаю, можно ли меня вообще считать писателем. Если я чем-то и отличился, так это тем, что прожил такую жизнь и до сих пор жив. В принципе, книга удалась только потому, что я ко всему отнесся с юмором. Хотя ничего особо веселого не было. За мной всю жизнь бежала толпа, улюлюкала и кричала: «Антихрист». Офигительное достижение. Гитлер это заслужил — но я? Нет, я, может, и не против быть вот этим… злобным-гнилым-безбашенным анархистом. Но я же не такой! Это ОНИ — в смысле власти — меня хотят таким представить. У меня было сложное детство. Я ирландец, который вырос в Лондоне. Я во всем сомневаюсь. На этом сомнении Sex Pistols и держится. Мы не поп-группа — нам наплевать на чарты. Да и вообще, мы непопулярны!

— Ну это вы бросьте.

— Нет, правда! Ну мы были в чартах — и что? Наша заслуга не в этом. А в том, что мы не стали посредственностями. И старались не врать.

— Десять лет назад, когда Sex Pistols собрались заново, вы всем говорили, что это только ради денег.

— Кто тут говорит про деньги? Это не вы торгуете по всему миру оружием и наркотой? Чувак! На Западе ВСЕ ради денег. Sex Pistols никто никогда не платил, так что получать гонорар за выступление — это была просто-таки революционная идея. Но журналисты так устроены, что когда им говоришь: «Вопрос в бабле» — они автоматически думают, что тут что-то не так. И они правы! Деньги, блин. Дребеденьги. Я полжизни прожил без гроша. Меня деньги волнуют мало. Просто когда меня подъе…ывают, я подъе…ываю в ответ.

— Ну вы много раз говорили, что время, проведенное в Sex Pistols, было кошмарным. Зачем тогда этот реюнион?

— Sex Pistols — это лучшее, что могло случиться. В ТВОЕЙ жизни, чувак. Да, 1977 год был чудовищным. Но когда мы много лет спустя сели с парнями и поговорили, мы многое прояснили. На нас со всех сторон давили. Нас обманывали. Мы были все время на виду. Ну и, естественно, все тараканы полезли наружу. Между мной и остальными участниками Sex Pistols было много всякого… нехорошего. Но мы никогда не враждовали, когда сочиняли песни. И на сцене. Никогда. Нет, в принципе, мы те еще уроды. Но что делать — мир несовершенен, дорогуша.

— То есть сейчас у вас плохие отношение только с Малкольмом МакЛареном.

— У меня?! Никогда я против него ничего не имел. Правда, в 90-е он зачем-то снова начал выступать. Вообще, при чем здесь МакЛарен? Какое отношение он имеет к Sex Pistols? Он сбоку припека. Да его там вообще не было!

— Все-таки нельзя отрицать, что некоторую роль он сыграл.

— Так идите и скажите ему, я-то тут при чем. Что вы ко мне привязались со своим МакЛареном? Кто это — МакЛарен? Папа ваш МакЛарен? Эта гнилая, жирная, консервативная, жалкая, проворовавшаяся, тупая, аморальная, заскорузлая, все прошляпившая карикатура на человека?! Он ничего не создал. За всю свою жизнь не сделал никому ничего хорошего. И вы хотите, чтобы Я! Сказал ВАМ! Что я думаю — про НЕГО?! (Пауза.) Подпустил немного театра. Что, кстати, очень подходит к разговору о Малкольме. Он невероятно театральный тип. (Внезапно распаляясь.) Почему я должен тратить время на разговоры о нем? Вы понимаете, что мне говорить о нем — больно?

— Мистер Лайдон, я…

— Мы были молоды и наивны! Нам врали на каждом шагу! Малкольм думал только о себе… Я вам вот что скажу. Я кое-что сделал в этой жизни. Нам было о чем поговорить. Вместо этого мы говорим о человеке, который даже не заслуживает упоминания. Если вам интересен Малкольм — это не ко мне. Да, дорогуша. Интервью окончено. Вы потратили свой звонок впустую. Прощайте.