Proxy о своем злом техно, популярности на Западе и российских нравах

— Ты у себя в Орехово-Зуево по-прежнему сидишь?

— Да.

— Последний раз мы общались в 2010-м. С тех пор вышел альбом «Music From the Eastblock Jungles» и стартовал ваш лейбл Mako Records — что-то еще?

— Альбом был готов намного раньше. Но были некоторые технические трудности: вначале треков было маловато, потом их стало многовато. Долго менеджмент и люди с Turbo Records решали, что с этим делать. В итоге получилось 2 CD. Потом цифровой релиз. Еще я поменял менеджмент. Ребята, которые вели мои дела, перешли в Three Six Zero, где Калвин Харрис, Deadmau5, Nero, и следом их купил Джей Зи на свой Roc Nation.

— То есть ты теперь рэпер, да?

— Я теперь с рэперами, да. С Рианной и Кайли Миноуг. Ездил я к ним в офис в Лос-Анджелес, здание у них соседнее с Playboy, прикинь? Потом у меня вышел сборник синглов «B-Sides». Еще клуб открывал тут в Орехово-Зуево.

— Это то, что называлось «99», куда вы Тигу привозили?

— Да, потому что он по адресу улица Ленина, 99 располагался. Он отработал год. Ярких событий прошло только два — привоз Тиги и концерт Tesla Boy. Там был офигенный свет, как в берлинском клубе Weekend, крутой звук, кирпичные стены, красно-черно-белые цветы — полный андеграунд. Но в городе этом маленьком подмосковном не набиралось людей, чтобы место выглядело так, как задумывалось. Начались скучные пятницы и субботы, а опускаться под корпоративы не хотелось. Поэтому мы его закрыли. Депрессии после закрытия у меня никакой не было, только вывод: ничего здесь делать больше не буду. Я увидел, что людям это не нужно. Я не знаю, как в Орехово-Зуево народ отдыхает при наличии одного клуба и двух-трех ресторанов. Сидят перед телевизором с пивком, наверное.

— Ну подожди, а твой Mako Records разве не в Орехово базируется? Или это зарубежная компания?

— Нет, вся юридическая фигня, стоящая под лейблом, — ООО, необходимое для контрактов за границей и дистрибуции, — у нас русская. Винил мы печатали в Бельгии, но сейчас, вероятно, откажемся от пластинок и перейдем в цифру, делая больший упор на интересную музыку. Сейчас ведь музыка оказалась в некотором застое. Все благодаря Америке и этому EDM. Знаешь, что происходит в Америке?

— Трэп? Skrillex?

— Skrillex, да, и там сейчас рулит «electronic dance music». Вообще, такое определение и раньше существовало. Но теперь под ним подразумевают некий сверхкоммерческий трудно описуемый стиль. Меня тоже к нему относят. Мне кажется, что Россия его пока не приняла, хотя уже отказывается от всего остального.

— Ты стал чаще ездить в Америку, чем в Европу?

— Не совсем. Просто в США рынок электронной музыки очень подрос за три года, и на мировом поле Америка стала диктовать правила. Там эта тема с EDM везде — от «Коачеллы» до Нью-Йорка. Меня по-прежнему немцы любят: им хорошо, когда потяжелее. Девять туров по Австралии вот было. А недавно в Орехово-Зуево какой-то парень подошел и сказал: «Видел, ты играешь в «Солянке» — вообще круто!» В Москве на меня обращают внимание только из-за причесона; в России я по-прежнему никому не нужен. Выступлений было два-три: вечеринка в «16 тонн» и на разогреве у Prodigy.

— То есть вопрос, который тебе во всех интервью задают, — почему востребованный на Западе артист абсолютно неизвестен в России — остается актуален?

— Я уже не знаю, что на него отвечать. Ну, внутриполитическая ситуация у нас такая.

— С другой стороны, за три года случился ряд важных прорывов на Запад. Это Tesla Boy и Нина Кравиц. Причем если Нина тут тоже неизвестная и фактически уже живет в Берлине, то Tesla Boy, гастролируя за рубежом и оставаясь москвичами, довольно востребованная внутри страны группа. Вот тебе какой резон сидеть в Орехово-Зуево, когда вообще нет русского букинга и клуб твой закрылся?

— Я не вижу особого смысла менять стены. Может, Нине Кравиц так удобнее. Может, ей попроще визы получать, в отличие от меня, которому канадцы поставили 6 нелепых отказов. Может у нее там муж. Но все эмигранты, которых я видел на Западе, оказались довольно одинокими людьми. Потому что невозможно перевезти туда весь свой коллектив, всех друзей. И вообще, я давно хотел спросить: чего в Москве всех настолько беспокоит переезд? Неужели у вас так плохо жить? У меня в Орехово-Зуево жизнь простая: дом, студия и поездки на гастроли. Где в студии сидеть и откуда ездить — мне все равно. «Шереметьево» — да, подставляет, конечно. Долго и муторно ехать через город. Зато в «Домодедово» я езжу через лес — утром особенно приятно на деревья посмотреть.

— Вернемся к твоей музыке. Есть ли какая-то большая идея, что за ней стоит? Я даже не про содержание, потому что с ним все понятно: энергия, танцы, рубыч. Скорее про эстетику. Откуда взялось это свербящее электро с серпом и молотом и кучей семплов, нарезанных из видеопрокатных боевиков? То есть Proxy очень четко ассоциируется у меня, например, с атмосферой распадающегося совка, с началом 90-х.

— Идея в том, чтобы пробовать, экспериментировать, смешивать разные звучки, чтобы в итоге получилась некая конфетка, которая бы звучала независимо. Все это идет от Prodigy, повлиявших на меня больше всего. Мне понравился их фьюжн, их политика — быть разгильдяями в искусстве. Есть у меня ряд серьезных треков. Например «Abyss», который просит какую-то движущуюся картинку. И отлично! Пусть каждый слушатель будет сценаристом несуществующего фильма и нарисует себе что-нибудь в голове под саундтрек Proxy. Вообще, мне трудно говорить об эстетике, потому что весь музон у меня какой-то получается неэстетичный. Если иметь в виду нечто высокое, красоту там, то я, наоборот, считаю свою музыку антиэстетичной. Чтобы была рвань и грязь. Может, в этом и есть какая-то эстетика — в ее отсутствии. Переводить название альбома «Music From the Eastblock Jungle» надо как «Музыка с района» — никакого отношения к Восточной Европе она не имеет. Это про наши панельные дома, про эти блоки, в которых мы живем.

— А откуда логотип с серпом и молотом на твоем альбоме?

— Вообще, это фотография, и такое световое панно существует в действительности. 60×60 см, оно горит. Сейчас панно временно находится в Эстонии и потихонечку едет в Англию.

— Оно гастролирует, как шоу Pink Floyd, отдельно от музыкантов?

— Нет, в какой-то момент оно сюда доедет. Идея цифрового серпа и молота связана с фильмом «Хищник». Помнишь, там у этой твари на руке загорается обратный отсчет взрыва? Вот там инопланетные цифры как раз набраны подобным шрифтом.

— Тема Proxy — это кошмар и ужас. А ты можешь описать, что сам испытываешь психологически, когда ставишь самые злые свои треки и доводишь людей до пика? Это называется «казнить». Есть ли в твоей концертной практике какая-то самотерапия? Способ выводить негативные эмоции?

— Выход существует только в виде пота: мы танцуем — мы потеем. Все проще. Мои выступления меняются каждый месяц в зависимости от настроения и новых треков, и у меня волновой, наверное, стиль игры. То идем вверх, то спускаемся вниз. Бывает, я ставлю только «вверх». Здесь надо, конечно, учитывать состояние аудитории, их готовность терпеть. Я казню — они терпят. Драматургия такая — посмотрим, как она сработает в «Солянке».

— Ты как-то готовишь себя к выходу? Рюмку водки выпить?

— Нет, как и раньше, — не пью, наркотики не употребляю. Сходить в туалет — вот и вся подготовка. Так что, можно сказать, мы начинаем готовиться во время еды.

— А для какой аудитории лучше работать — пьяной или находящейся под действием химических веществ?

— Лучше для пьяных. Две недели назад я играл в Сан-Диего — хороший город, у меня там много друзей. Встал за компьютер. Начал. И через полчаса ко мне подошли и остановили. Я ничего не понял. Испугался, что кому-то не понравилась музыка. Меня стали гнать со сцены; подбежал тур-менеджер, чтобы увести. Говорю, что случилось-то? Отхожу. Смотрю — там был большой крытый стадион тысяч на 6–7 человек, — и вижу: чувак под потолком собирается с колонок в толпу прыгнуть. Такая штука. Он потом сказал, что чувствовал себя так высоко, что захотел быть еще выше. Дальше полиция, скорая помощь, все дела… Вот что делают наркотики с людьми.

— А что скажешь по поводу популярности такой жесткой электроники — Bloody Beetroots, SebastiAn, Proxy — в гопнической среде.

— Блин, ну у меня никто на сетах мобилу не пытался отжать. На Западе на меня ходят самые обычные люди. Молодые. Но не семнадцатилетние, а 17–19 лет им. Бывает и тридцатилетние прыгают. Не то что в Москве: тут тебе 30 исполнилось, и уже все, прыгать нельзя. Их объединяет музыка, и те люди, которые хотят оторваться, попрыгать, пожестить в клубе, — вот это мой народ.

— Насколько важно то, что ты из России? Ведь Proxy вписывается в шаблон crazy Russian, когда танки по улицам ездят и вагон коров по дороге расплескивается.

— Да, мы это используем. В виде логотипа, в интервью. Есть определенная русская мистика в Европе, ведь оттуда совсем немного людей ездит к нам на каникулы. Мы остаемся большим розовым пятном на карте, конкурентом США, сильной, но абсолютно неизведанной на Западе страной. Если им нравится музыка Proxy, то происхождение задает дополнительный интерес.

— То, что за последние два года репутация России там изменилась, на тебя повлияло? Так или иначе к нам возвращается аура зла, как во времена холодной войны.

— На меня и на музыкантов в целом, мне кажется, это не повлияло. Те ребятки, что ходят в клубы, не особо шарят в политике. Реакций другая. Ну вот, например, последний раз в Германии меня до аэропорта довозил русскоговорящий водитель. Сам он из Грузии, переехал давно. Он смотрит новости о России — там есть русские каналы, — и спрашивал, что там у вас происходит? Что за закон о геях? То есть ведутся разговоры о том, чем у нас вообще занят президент: то мультики «Ну, погоди!» запрещает, то Pussy Riot, то закон о геях, то он какую-то рыбу поймал. То есть никакие вопросы не решаются, кроме глупых и второстепенных. Наверное, это единственное, о чем мы разговариваем. Электронная музыка очень обособлена от мира политики. Так и должно быть.

— Ты делал ремикс на Пичез, а она много идеологии вкладывает в свое творчество…

— Мы как раз давно не общались с ней, и я видел, что она была на митинге в поддержку Pussy Riot. Я ничего не могу сказать по этому поводу. Мне кажется, все были неправы. Но сажать, конечно… Я слышал, что прокурор просил 4 года, а посадили на 8 (путает с делом Ильи Фарбера. — Прим. ред.). Сажать за это — полный бред. Можно было назначить большой штраф, который они бы легко оплатили благодаря своему пиару. Они как Skrillex же; у них было бы много выступлений за много денюжек. И церковь бы построила тогда новый алтарь или что-нибудь в этом роде. В любом случае, как бы плохо в действительности у нас не было, мне никогда не хотелось демонстрировать это на Западе. Сор из избы выносить не стоит. А что касается СССР, то мне нравится стиль Советского Союза. Тогда был дизайн, были образы, которые сейчас просто размыты. Да, у нас есть флаг, но нет какого-то общегосударственного понятного дизайна. Всех этих плакатов прекрасных. Может быть во времена холодной волны советский стиль олицетворял зло, однако я ни в музыке, ни в идеях своих не пропагандирую зла. Я пытаюсь относится ко злу, как бы так сказать… никак! Зло Proxy и зло, ассоциирующееся с российским государством, — разные вещи.

— Чего ты ждешь от «Солянки»?

— Это будет показательное выступление для меня самого, потому что придет много моих друзей и, может быть, старых фанатов. Интересно посмотреть, научилась ли «Солянка» танцевать. Я там давно не был — ведь несколько поколений сменилось.

— Не хочу задавать вопрос о твоих взглядах на Россию в плане электронной музыки, потому что ты каждый раз очень скептически о ней отзываешься…

— Я и сейчас могу сказать: Россия в этом плане мертва! По показателям. Например, Boys Noize, выступавший на стотысячных стадионах во всем мире, не может приехать сюда, потому что не соберет здесь аудитории, чтобы окупиться. Стива Аоки возят, Bloody Beetroots возят, а Boys Noize — никак!

— То есть взгляды твои поменяются, когда он все-таки доедет?

— Да, тогда мое мнение изменится. Застрял музон тут после Советского Союза. Отсталая тематика у нас, все никак их догнать не можем. Музон меняется быстро, а мы медленно. И этот народ… Я смотрю на фотографии с московских фестивалей: перед ним пляшут, себя изводят, а народ даже спасибо говорить не умеет. Не в ущерб организаторам говорю, но люди приходят на концерты как в цирк.

Proxy выступит на вечеринке в «Солянке» в пятницу, 20 сентября.