The National о «Звуках Му», бесконечной печали, семье и «Game of Thrones»

— Поскольку я звоню из России, не могу не спросить про ваш клип на «Sea of Love», ремейк «Грубого заката» «Звуков Му». Тут все очень всполошились, обнаружив такое неожиданное заимствование.

— Ну там все было просто — подруга подруги прислала видео Брайсу (Десснеру, гитаристу The National. — Прим. ред.), он показал его нам, нам ужасно понравились и песня, и клип. А штука еще в том, что свои-то видео у нас обычно так себе получаются, честно говоря, так что мы и подумали — а почему бы не сделать, так сказать, кавер-версию? Ну и в итоге сейчас получается, что лучший наш клип — как бы и не наш. (Смеется.) С другой стороны, нам было только в радость сделать такое посвящение этой песне. Мы все очень много раз посмотрели «Грубый закат», и каждый пытался повторить классные движения, которые делал человек, на твоем инструменте играющий. Но я вынужден признать, что из этого русского басиста танцор получше, чем из меня. Да и с волосами у него получше.

— Это единственная русская группа, которую вы знаете?

— Да, если честно. Понятия не имею, как там у вас с музыкой сейчас. Но мне было бы интересно узнать. Да и вернуться с концертом в Россию мы очень хотим. Нам очень запомнилось, как мы приезжали к вам несколько лет назад — это был декабрь, зима, самый последний концерт тура, который мы делали после «Boxer». Несмотря на холод, все было превосходно — люди, которые организовывали наш концерт, объездили с нами всю Москву и вообще очень по-доброму к нам отнеслись. В Россию тогда еще приехали мои родители — у прабабушки моей мамы, кажется, были русские корни, мама сама учила русский в школе, была в Москве в 80-х и очень хотела вернуться. Она, кстати, и нас с Брайаном (Девендорф, брат Скотта и барабанщик The National. — Прим. ред.) пыталась русскому научить, но ничего не вышло. Я запомнил только несколько слов, и те давно вылетели из головы. Прости меня, мама. Простите меня, россияне! (Смеется.) В общем, я надеюсь, что в следующий раз мы приедем в Москву, когда будет тепло.

— «Trouble Will Find Me», ваш новый альбом, — самая тихая, наверное, запись The National, там почти нет рок-хитов типа «Mr November» или «Mistaken for Strangers». Почему так?

— Ну во-первых, я с вами не очень-то согласен. То есть да, это более расслабленная пластинка, чем предыдущая, но должный баланс там, по-моему, соблюден. И та же «Sea of Love», и «Graceless» — вполне себе рок, да и чисто по темпу тут есть самые быстрые вещи, которые мы когда-либо играли. А откуда взялась эта расслабленность? Да просто сама собой. Мы сочинили песен сорок, потом сократили количество до 14 — так что у нас на еще один альбом осталось на самом деле. И мы специально не изобретали тут никакого концепта, никакой идеи, не пытались отстраниться от самих себя — просто играли то, что игралось, так, как нам казалось правильным, важным и честным. К тому же на «Trouble Will Find Me» с точки зрения текстов есть несколько очень личных для Мэтта (Бернингера, вокалиста The National. — Прим. ред.) песен — ну и обходиться с ними мы тоже старались бережно. Но я все-таки буду стоять на своем: это, конечно, не жесткая пластинка, но и мягкотелой я бы ее не назвал.

— Мне всегда казалось, что песни The National какие-то усталые, но в хорошем смысле; они как бы о том, как смириться со своим бременем в жизни и найти в нем какое-то утешение. Как вам такое впечатление?

— Ну я понимаю, о чем вы. У нас действительно много песен про то, как нормальные люди пытаются справиться с жизнью и всеми ее затруднениями. Вообще, вся наша музыка отталкивается от нашего личного опыта, а Мэтту просто удается как-то очень точно его выразить. Ну да, жизнь непростая штука, но... Важно все-таки понять: мы не то чтобы угрюмые депрессивные мужики. Мы просто любим в музыке это ощущение меланхолии. К тому же у Мэтта такой тембр, который заведомо делает песню серьезной. Даже если он поет о чем-то по идее веселом или смешном, люди не всегда это считывают. (Пауза.) Хотя нет, я все-таки надеюсь, что считывают. Или по крайней мере чувствуют, что в нашей музыке есть не только печаль, но и надежда.

— Где-то между «Boxer» и «High Violet» вы вдруг стали по-настоящему большой группой, своего рода инди-суперзвездами. Помните, как это произошло?

— Хм… Ну я помню, как в конце тура после «Boxer» публика стала куда сильнее реагировать на песни — и ее стало больше. Помню, как мы потом сели записывать «High Violet», а когда выпустили — он вдруг начал продаваться лучше всех прежних наших пластинок, и это был приятный сюрприз. Вот, наверное, и все. Не знаю. Мы очень самокритичны. Каждый раз, когда мы заканчиваем альбом, мы уверены в том, что записали, — и в то же время дико переживаем относительно того, как на это отреагируют люди. В этом смысле ничего не изменилось. Когда мы делали «Trouble Will Find Me», я лично испытывал всю ту же гамму чувств, что и прежде: радость — и одновременно страх. Наверное, это и называется счастье. Я ответил на ваш вопрос?

— Я скорее хотел узнать, не чувствуете ли вы какого-то дополнительного давления? Все-таки от групп вашего уровня часто ждут, что они изобретут себя заново, совершат какую-то внутреннюю революцию. Я слышал много откликов про «Trouble Will Find Me» в том духе, что вот, мол, опять они играют все то же самое.

— Да, есть такой момент. Но, честно говоря, мне не кажется, что это справедливое требование. То есть, безусловно, группа должна всякий раз бросать себе вызов, как-то задавать вопросы самой себе. И мы это делаем, поверьте. Для меня «Trouble Will Find Me» сильно отличается от того, что мы делали раньше. Например, Мэтт поет в более высоком регистре, мы пробуем размеры, в которых до того никогда не играли, и так далее. Другой вопрос, что объяснить это человеку извне сложно. У The National все равно есть свой звук — и я не удивлен, что многим этот альбом кажется похожим на предыдущие. Для меня это еще и в некотором смысле дайджест нереализованных возможностей: там много штук, которые мы пытались сделать раньше, но как-то не складывалось. В общем, я скажу так: конечно, изобретать себя заново — это хорошо и правильно, но мне зачастую больше нравятся группы, которые стоят на своем. Впрочем, я могу ошибаться.

— Вы недавно поучаствовали в удивительной акции — играли в нью-йоркском музее MOMA песню «Sorrow» шесть часов подряд. Каково вам было? Наверное, к шестому-то часу вы ее возненавидели?

— Знаете, нет, как ни странно. Мы вообще очень нервничали перед тем, как выйти на сцену, боялись, что будет трудно, — но как-то быстро втянулись и отыграли на удивление легко. Все оказалось ровно наоборот по сравнению с тем, как мы себе это представляли, — мы расслабились и просто играли и играли. Правда, на определенном этапе возникли проблемы у Мэтта: он рассказывал, что где-то на 65-м исполнении «Sorrow» (всего мы ее сыграли 108 раз) вдруг начал слушать текст как бы стороны — и прочувствовал его заново, проникнувшись тем, какая же это грустная песня. Ну что тут скажешь — она и правда грустная, с другой стороны, она про то, как, погрузившись в печаль, преодолеть ее. В общем, Мэтту пришлось немного перенастроиться — но он справился. И мы все справились. На самом деле больше всего меня поразила публика — люди стояли и слушали все 6 часов подряд, почти никто не ушел. То есть если сравнивать это с марафоном — мы-то ладно, мы его хотя бы бежали. Те, кто на это смотрел, меня удивили гораздо сильнее.

— А в этом перформансе вообще была какая-то глубокая концептуальная идея?

— Не уверен. Ну у этого парня, Рагнара, который придумал всю затею, метод такой — он все время делает акции, основанные на бесконечном повторении одного и того же действия. Скажем, однажды он сидел, пил пиво и играл на гитаре несколько часов подряд. Однажды договорился, чтобы актеры в костюмах исполняли на сцене один и тот же фрагмент оперы. Был у него даже перформанс, в рамках которого его мама в него плевала. При этом его искусство не про боль, не про истощение, нет. Это скорее медитация, погружение в определенный процесс. И юмору там тоже есть место. Глубокой идеи в этом, может, и нет, но что-то занятное ему поймать все-таки удалось.

— В The National играет сразу две пары братьев. Значит ли это, что группа для вас — как семья?

— Да, конечно. Я бы даже сказал, что именно благодаря этой семейственности нам удалось столько лет продержаться. Мы же долгое время и к музыке относились как к своего рода семейному досугу — ну знаете, выехать на лето в Европу, поиграть концерты, как-то перебиваясь на хлебе и воде… Это были такие веселые семейные каникулы. Да и сейчас эти связи держат нас вместе — потому что мы понимаем: что бы ни произошло, а связь между нами так просто не разорвать.

— Вы, мне кажется, очень нью-йоркская группа. Для вас самих это так?

— Ну как сказать… Нью-Йорк нас усыновил. Все-таки мы все из Огайо, и это на нас сильно повлияло. Но группа появилась уже в Нью-Йорке — так что он на нас повлиял не менее сильно, и все, что мы делаем, так или иначе обусловлено этим городом. Тем не менее у нас у всех есть ощущение, что мы никогда не будем подлинными нью-йоркцами, потому что не родились и не росли здесь. Мы почти что иностранцы, мы немного аутсайдеры — и мне кажется, это чувствуется в песнях. Вообще, Нью-Йорк, конечно, удивительный город. Он настолько голоден до культуры вообще и музыки в частности, что там любой может найти себе место — хорошую группу в Нью-Йорке можно услышать хоть в маленьком клубе на 30 человек, хоть в Radio City. Из-за этого здесь очень конкурентная среда — но именно она рождает так много хороших групп: ты просто вынужден быть лучше других, чтобы тебя услышали. И нам, конечно, страшно повезло в том, что у нас все получилось.

— Все-таки не могу удержаться от этого вопроса: каково вам было записывать «Rains of Castamere» для сериала «Game of Thrones»? Вы знали, какую роль она сыграет в сериале? Вы вообще его смотрите?

— Да-да, мы фанаты. Но книжку я не читал, так что всего контекста не знал. Вообще, с «Rains of Castamere» наша задача была скромной: просто исполнить уже готовые музыку и текст. Но все равно — мы собой гордимся. Был еще забавный момент — я как-то шел по Нью-Йорку и услышал из окна дома голос Мэтта, который пел эту песню (кто-то, видимо, смотрел сериал). Брр. Даже испугался немного.

— А как вам, кстати, Красная свадьба?

— Ох, это было жестко. Жестко. Я такого поворота совсем не ожидал. Ох!

Альбом The National «Trouble Will Find Me» вышел в мае на лейбле 4AD.