Премьера нового альбома группы «Мох» «5»

Голос, кажется, артиста Смоктуновского, вещающий, что необходимо освободить историю от личного пристрастия наблюдателя. До боли знакомая заставка какого-то советского мультфильма, но какого — никак не вспомнить. Чей-то возглас: «Спать!» Автотюн, примененный в бытовых как будто целях, без всякого механистического или инструменталистского пафоса. Абсурдистский ремикс неведомой старой попсы. Странные персонажи — Соня П. с пистолетом, Суперпаша. Лодка, ледокол, конь, урожай, лес, сахар, степь, цветы. Миллион раз произнесенная другими фраза «Я не могу жить без тебя», пропетая здесь так, будто относится к чему-то — или кому-то — принципиально иному. Слова, которых ты не скажешь. Мир, каким он тебе никогда не виделся.

На этих страницах мы неоднократно писали о группе «Мох», но каждый раз кажется, что пишешь недостаточно, или неточно, или неправильно. По формальным признакам «Мох» с его текучим и плавающим кассетным звукам, синтезаторной поволокой, заедающими мелодиями, криптическими семплами и погруженностью в несбыточное прошлое легко записать в подвижники российского чиллвейва или — так, конечно, будет вернее — в здешний аналог групп с лейбла Ghost Box, благодаря которому в свое время в оборот музыкальной критики вошел термин «хонтология». Приписка это будет, в общем-то, абсолютно корректной, но в том-то и дело, что она совершенно ничего не объясняет. Давно понятная и описанная, пусть и по-прежнему осмысленная и манящая, звуковая среда для «Мха» не более чем материал, бумага, на которую в дальнейшем наносится текст; да, «Мох» блестяще перерабатывает традиции советского аналога BBC Radiophonic Workshop и строит вязкую атмосферу дурмана воспоминаний, но этим его музыка отнюдь не исчерпывается. Уникальность Антона Кривули, единственного участника «Мха» и лидера и идеолога породившего группу транснационального психоделически-философского творческого объединения «Солнцецветы», которое существует уже 20 почти лет, состоит в том, что он придумал свой собственный язык, оптику взгляда на универсум; именно это радикально отличает его от всех номинальных здешних коллег. Язык этот, с одной стороны, предельно предметный и ясный, с другой стороны — принципиально непознаваемый, не поддающийся изложению и конспектированию; и каждый новый альбом «Мха» в этом смысле — как следующий урок, который позволяет увидеть и почувствовать мир через призму этого языка. И надо сказать, что пластинка «5» из этих уроков — чуть ли не самый поучительный: благодаря частным мелодиям, которым хочется подпевать, благодаря точно выстроенной драматургии, благодаря инкрустациям чужого голоса, который будто бы со стороны комментирует происходящее, да и просто благодаря тому, что здесь как-то накопилась наконец критическая масса тайного знания. Как было у одного автора, чья поэтика «Мху», кажется, не чужда — «я увидел край коня»; так вот коня на «5» целиком, конечно, видно не стало (не факт, что он вообще существует целиком), но этот самый край обрисовался предельно четко. И, конечно, страшно логично, что впервые некоторые из этих песен прозвучали в эфире очередного выпуска Weird Radio. «5» — это в каком-то смысле оно и есть: удивительная трансляция из параллельной вселенной. Танцуй, танцуй, танцуй под радио.    

Премьера: «Мох» — «5»

По просьбе «Афиши» единственный музыкант группы «Мох» Антон Кривуля составил нечто вроде тезауруса альбома «5» и песен группы в целом.

Антон Кривуля

«Мох»

Слова песен не нуждаются в комментариях. Если возникает такая потребность, значит, текст недостаточно ясный. Я пишу слова для песен, а вовсе не стихи. Стихи имеют право быть сколь угодно сложными, а слова в песне подчиняются музыкальному времени и должны раскрываться в общих рамках звучания. Но почему бы не расширить пространство, в котором эти тексты живут, за счет описания общего контекста? Почему бы не остановиться на каких-то деталях, чтобы на их примере продемонстрировать общий подход, который можно перенести на весь язык?

Ландшафт

Горизонт. Просека Я люблю жить в таких домах, из окон которых есть дальний обзор. Присутствие рядом леса, реки, железной дороги, больших объемов неба для меня очень важно и наполняет мою жизнь особым пространственным содержанием. Я вижу ландшафт как действие. Сейчас я живу на одиннадцатом этаже дома на краю леса, уходящего за горизонт. Над этим лесом беспрерывно взлетают и садятся большие самолеты — Шереметьево рядом. Неподалеку от дома проходит большая и странная просека Мосводоканала, она навязчиво напоминает мне фантастическое сооружение немыслимых размеров для какого-то ужасного вида спорта. Такие приметы нечеловеческой логики встречаются повсюду — в структуре дачных поселков, взаимном расположении бетонных шахт и березовых стволов в заброшенной военной части, в том, как люди ломают город.

Степь В Ростове-на-Дону я поехал с друзьями из The Black Pipe's Bottom за город в степь. Специально — я хотел ощутить себя в этом пространстве. Мы пересекли прекрасный мост через реку, а дальше долго ехали по прямой, абсолютно прямо. Мы отъехали километров 20 от города, он оставался четко виден вдалеке и только медленно уменьшался в размерах. Мы говорили о том, что именно степь — как пространство быстроты — сделала возможным существование империи монголов. Ландшафт как транспорт. Тема ландшафта-действия очень сильно увлекает меня, я очень люблю холмы, утесы, долины, луга — и степь, конечно же, тоже. Один человек в степи моментально превращается в лежащий камень, даже если он бежит.

Горы Самое лучшее действие — сосредоточенная праздность. Горы представляют как раз такой избыточный вид существования в складках, в барочных спиралях. Встречаясь в моих текстах, горы (как процесс, как действие) проходят через бесконечные, как у Рабле, ряды побочных действий в виде причастий (ползающие…, выныривающие…), они разбрызгивают фонтаном другие формы в виде завитков. По пути этого действия может встретиться все что угодно, вплоть до бытовых сцен — («тетки просят огня», «могучий байдарочник…»). Думаю, это одна из основных композиционных форм для меня, даже если тема гор в тексте не встречается.

Вещество и существо

Одинокостоящие деревья Мой самый любимый вид ландшафта — тот, что можно в избытке наблюдать, если едешь на машине из Минска в Калининград. Весь белорусский северо-запад, Литва и Калининградская область — это холмистая местность, где низкорослые леса соседствуют с непахаными лугами, на которых лежат валуны и растут одинокие большие деревья. В основном это сосны и дубы. Они не похожи на те деревья, которые растут в лесу, они вырастают высокими, их пропорции высоты к ширине — где-то три к двум, их кроны густы и раскидисты от самой земли. Их особенная индивидуальность, как поле после битвы, формируется параллельно медленно разворачивающейся смерти.

Лес А в лесу не бывает смерти. Лес — медленно шелестящее, чавкающее вещество. Он (или правильнее сказать «оно») растворяет тебя во множестве действий, превращая в игру с толпой персонажей и чередой обстоятельств. Лес — это забвение. Он похож на песок.

Песок. Дождь. Сквозняк Я люблю песок так, как можно любить спать. Можно превратиться в песок, чтобы почувствовать, что значит быть простым, элементарным. Песок разрушает, он действует подобно чужому языку, это непостижимая внешняя сила. Дождь похож на песок, но только он намного-намного лучше. А про сквозняк я вообще говорить боюсь.

Чашка Как и одинокие деревья, подлинную индивидуальность мы приобретаем только в смерти, а пока можно превращаться во все вокруг: быть кем-то — значит выполнять присущее кому-то действие. Если я беру в руку чашку, то чашка — это уже я. Это справедливо и в отношении поэзии, в этом заключается реальная сила символов.

Конь Любое существительное в тексте означает прежде всего действие, причем действие субъекта. Так конь — это не животное «конь» и не аллегория (души, благородства, телесного здоровья), а это конкретно ты, принявший форму коня, действующий как конь. «Внимательный, как конь, мост повторяет слова» — в этой строфе происходит двухэтажное превращения субъекта в мост, а мост действует как конь, и не потому, что мост может напоминать формой коня, а потому, что «конь» передает особое качество тихой внимательности, свойственное лошадям.

Часы В традиции символически часы символизируют время, но меня увлекает другое — сложное действие, какое представляют собой часы с кукушкой. Подвешены гири, они тянут собой цепи, маятник качается, невероятно красивый сложный механизм крутит стрелки, и тут — бац! — открывается дверца и из дырки высовывается невероятно дурацкая кукушка и механическим голосом объявляет время. Это очень удобный комплект персонажей для игры! С помощью замены отдельных частей, изменения контекста и других операций можно всегда сочинять песни только про часы с кукушкой.

Стул. Камень У меня нет песен про стул, но я люблю фотографироваться, сидя на стуле. Человек на стуле приобретает качества завершенности, присущие, например, камню. Камень абсолютно вертикален, физически все действие в камне связано с вертикальными силами. Камень имеет форму, но эта форма связана исключительно с его поверхностью. Камень находится в точке пространства, он фиксирует горизонтальное движение. В портретной искусственности человека на стуле есть то же, что в образе лошади в лодке. Или дерева в поле.

Презентация альбома «5» состоится в Artplay в пятницу, 12 октября, в рамках фестиваля «Структурность»