«Какая я звезда — у меня всего четыре тысячи лайков на фейсбуке!»

— Я был удивлен, когда вы сказали, что вам в Лиссабон надо звонить, вы там живете теперь?

— Да, живу. Я на несколько месяцев сюда переехала, тут живет одна моя подруга, с которой мы учились в Goldsmiths (лондонский университет, который закончило много знаменитостей в диапазоне от Деймона Албарна до Стива МакКуина. — Прим. ред.). Когда у нас закончилось обучение, ей пришлось вернуться домой, и она вдруг позвала меня с собой — а я согласилась. Никогда тут не была до этого. В основном я тут музыкой занимаюсь, записываюсь. Тут здорово — красиво, необычно, а главное — дешево. Но в марте я поеду обратно в Лондон.

— Вы, должно быть, за последний год побывали с концертами в большем количестве стран, чем за всю предыдущую жизнь. Каково это — вдруг взять и начать столько путешествовать?

— Да, никогда столько раньше не ездила. Осенью прошлого года у меня случился первый небольшой тур, и это было совершенно безумно, я где-то двадцать стран объездила, в конце концов очень устала. Особенно от аэропортов, их я просто возненавидела. Прошло какое-то время, и теперь мне снова хочется куда-то полететь, пусть даже и придется ехать в аэропорт.  Вот такая вот я стала: месяц не путешествовала, и уже мне не по себе.

— Про вас не так-то легко найти информацию в сети, так что я задам пару очевидных вопросов: как так случилось, что вы вообще музыкой начали заниматься?

— Вот просто начала. Спонтанно. Это случилось два года назад, мне было 21, я к тому моменту никакую музыку не играла, только в детском хоре пела — это необычно, люди все-таки раньше начинают. В общем, мне кажется, каким-то вещам в жизни просто суждено произойти. Я не помню, каким был первоначальный импульс, — мне просто стало интересно попробовать что-то поделать с помощью программ и инструментов. Лето кончилось, была осень, мне надо было возвращаться из Англии в Эстонию, и от этого мне было очень скучно; это был такой вызов самой себе — что-то сделать. И я начала делать музыку. Вообще толком не понимая, как это, — было очень странно. Все мои друзья говорили, что это просто очередное увлечение, что я дольше недели не продержусь, а мне очень хотелось им насолить. Получилось, как видите.

— То есть все совсем на интуиции? У вас не было никакого музыкального образования, вы не знали программ?

— Нет, я никогда не изучала музыкальную теорию, не умею читать ноты, ничего такого. Программ я тоже никаких не знала, просто умела компьютером пользоваться. Поначалу было очень сложно, конечно. Но как только появляется какая-то музыкальная идея, появляется азарт — сразу хочется ее воплотить, несмотря на преграды. Так что меня ничто не останавливало.

— А как так получилось, что вас нашла Аманда Браун и позвала на Not Not Fun? С этого же все и началось фактически.

— Это не они меня нашли, это я их нашла. Я послала им демо. Даже не нормальное письмо, а просто мейл. Музыканты все-таки до сих пор стараются слать кассеты или диски — так внушительнее получается, ссылки ведь легко теряются. А я послала просто ссылку. Тем не менее, Аманда послушала мою музыку. Я была в полном восторге, когда они мне ответили. Not Not Fun был, кстати, единственным лейблом, куда я послала свою музыку, возможно, поэтому они меня и выбрали — ну потому что я выбрала их. Вместо того, чтобы предлагать себя всем, кому только можно, лучше подумать, что тебе нравится, — и сделать выбор.

— Вы толком начали давать концерты только в прошлом году. И как вы себя чувствуете в этом отношении?

— Первый концерт в жизни я сыграла в 2010-м, на фестивале молодых эстонских талантов в Таллине. Мне не очень хотелось, но как-то так получилось, что меня убедили. Я даже не песни пела, а просто делала что-то непонятное. Потом я вернулась в Лондон и не играла год, а то и больше. В полную силу все началось месяцев так пять назад. У меня есть компьютер, семплер, пара синтезаторов — ровно столько инструментов, сколько я могу с собой взять. Главная проблема тут в том, что то, что звучит интересно в записи в плохом качестве, иногда достаточно хреново и скучно звучит вживую. Я пытаюсь найти какой-то баланс, но пока я только в начале пути. Другая проблема в том, что я очень много пою, и мне сложно одновременно с этим играть; я стараюсь руки, так сказать, держать свободными, но приходится иногда петь и играть на клавишах — это не так-то просто. Но мне даже нравится — так интереснее. Иногда, когда музыкант становится слишком профессионалом, он превращается в зануду, так что я никуда не спешу.

— У вас в музыке слышна ваша любовь к хаусу, но при этом под нее особенно не потанцуешь. Чего вы ждете от публики на концертах?

— Ничего, если честно. Когда я начала писать музыку, я делала ее для себя одной, в этом был весь смысл, я не ожидала, что ее кто-нибудь когда-нибудь услышит. Теперь, когда у меня выходят пластинки, а люди приходят на мои концерты... Я не то чтобы чувствую какую-то ответственность, но мне конечно хочется, чтобы людям было интересно. И это гораздо сложнее, чем делать что-то только для себя. Я не жду танцев. Но я надеюсь, что публика проникнется, что ли.

— Я не до конца понимаю, как ваша музыка устроена. Например, много ли у вас семплов?

— Семплов полно. Я очень много краду, это правда. Обычно, правда, я стараюсь все так изменять, чтобы никто не понял, откуда семпл. По большей части я беру музыку прямо из интернета, с Youtube, например, и это в итоге на весь трек влияет — если главный семпл звучит дерьмово, то и все остальное должно так звучать, чтобы было органичнее.

— Мне кажется, сейчас практически любой музыкант обязан быть меломаном, как-то транслировать и использовать свою любовь к чужой музыке. Вот у вас точно музыка так устроена — все время слышно то, что вы любите.

— Так и есть. Мне кажется, это совершенно необходимо. Раньше существовало клише, что все музыканты должны быть глупыми и необразованными, но теперь все иначе. Когда люди слышат в твоей музыке какие-то отсылки или цитаты, они понимают, что ты, грубо говоря, знаешь, что делаешь. В этом нет ничего плохого. Выстраивать какой-то диалог, использовать семплы, цитировать, весь этот постмодернизм разводить интереснее, чем играть скучные инди-песни, которые все сто раз до тебя сыграли, и делать вид, что ты первый. Используя чужую музыку, ты показываешь, что тебе вообще-то на музыку не плевать. Кому-то может показаться, что отталкиваться от другой музыки проще — вроде как ты просто перерабатываешь чужое, — но это не так. То, как появляется, как развивается музыка, — это же, ну, таинство. Не знаю, как гэридж вдруг взял и превратился в дабстеп — это удивительно, по-моему. Когда ты играешь, ты находишься в постоянном диалоге с другими людьми, с другими группами, с теми, кто был до тебя и одновременно с тобой существует. И это прекрасно. Важно быть рожденным вчера, что-то знать про музыку. А то когда очередные инди-киды в двадцать лет вдруг открывают для себя The Smiths — это жутко бесит!

— На ваш музыкальный вкус сильно повлиял ваш отец, известный эстонский музыкальный критик. При этом вы несколько раз говорили, что любите мейнстримовый поп — откуда эта любовь взялась? Тоже от отца?

— Мне не то чтобы очень нравится современная поп-музыка — за исключением разве что хип-хопа и R’n’B. Просто людей всегда поражает, когда ты признаешься, что любишь, не знаю, Джастина Бибера или Джастина Тимберлейка, как будто это что-то из ряда вон. А я никогда это зазорным не считала. Вот что меня действительно с ума сводит в хорошем смысле — так это попса моего детства, всякие группы типа All Saints.

— В вашей музыке это хорошо слышно; вы как будто каждый раз пытаетесь написать обыкновенную поп-песню — в итоге, правда, выходит что-то другое.

— Да, так и есть, я пишу поп-песни. В последнее время это движется вот в какую сторону: в поп-музыке ведь очень важны повторения, и я много об этих повторениях думаю. Например, я могу прийти домой и слушать несколько часов, не знаю, какого-нибудь Ла Монте Янга — вот это вот «думмм, думмм». Мне кажется, именно механизм повторения роднит его с поп-музыкой, — и мне хочется эту сходность как-то использовать. Мне интересно, как повторение работает, как оно влияет на человеческую психику, как те или иные повторяющиеся элементы делают песню хорошей или, наоборот, ужасной. На самом деле, у меня в песнях все основные поп-элементы присутствуют — простенькие мелодии, тексты про разбитое сердце. С одной стороны, я немного надо всем этим подшучиваю, с другой, боль и несчастная любовь для меня важны — и именно авторы попсовых песен научились запихивать в маленькую песенку максимальное количество таких эмоций.

— Мне кажется, в последнее время развелось очень много музыкантов-одиночек, которые предпочитают записываться и выступать по одному. Вы и сама такая. Как вы думаете, отчего так?

— Так проще. Каждому хочется быть главным, самому решать, что делать, и когда ты один, это возможно — тебе не приходится ни с кем договариваться, объяснять, почему ты вдруг решил что-то сделать так, а не иначе. Плюс, мне кажется, люди за последние лет десять стали намного более занятыми, у них меньше времени. Если у тебя есть группа, приходится договариваться о регулярных репетициях, а так тебе приходит какая-нибудь идея в 3 часа ночи — и ты начинаешь играть. Музыкой, тем не менее, все равно не очень просто заниматься. Знаете, я когда общаюсь со своими эстонскими друзьями, они иногда говорят мне: «О, Мария, тебе так легко живется, ты переехала в Лондон, живешь в Португалии, ты звезда». Какая я звезда — у меня всего четыре тысячи лайков на фейсбуке! Я работаю одна, путешествую одна, все мои друзья живут черт знает где, я ни с кем не встречаюсь, я сама по себе и постоянно занимаюсь музыкой. Я не жалуюсь, но если кому-то вдруг кажется, что заниматься музыкой веселее, чем чем-то другим, — вовсе нет. Я играю, потому что по-другому не могу.

— У вас нет ни одной песни на эстонском, все на английском. Почему так? Мне кажется, что эстонский — очень красивый язык.

— Я думала об этом, но если ты поешь на таком экзотическом языке, тебе сложнее до людей достучаться. Плюс необычный язык начинает перетягивать одеяло на себя, все обращают внимание сначала на него, а потом уже на музыку. Мне так не нравится. Я всегда знала, что уеду из Таллина, и всегда знала, что буду петь по-английски. Более того, сейчас для меня английский почти как родной, я уже полтора года на одном нем только и разговариваю, так что тут все просто. Хотя у меня все еще есть проблемы с ним, сложно сделать так, чтобы он совсем естественно звучал — если переборщить, сделать текст слишком развязным или слишком строгим, получается странно.

— А что насчет эстонской андерграундой музыки? Вы что-нибудь про нее знаете?

— Конечно знаю! Там немного есть, что можно знать. Хоть сколько-нибудь интересная андерграундная музыка есть только в двух городах — Тарту и Таллине, и я знаю практически всех исполнителей лично. Сцена слишком маленькая. Если кто-нибудь что-нибудь делает, все непременно об этом узнают. Я, правда, никогда не была поклонницей эстонской музыки. Мне нравится, что делают мои друзья, не потому, что они мои друзья, а потому, что у них выходит хоть сколько-нибудь оригинально. Мне кажется, у эстонцев есть определенный комплекс: мы считаем себя немного провинциальными, не очень достойными встать в один ряд со всей остальной Европой. Даже теперь, когда мы вступили в Европейский Союз, когда какая-то связь наладилась с окружающем миром, это никуда не уходит.

— А русская музыка вам интересна? Вы думаете тут что-нибудь послушать, пока будете в Москве и Санкт-Петербурге, или мы для вас так, очередная страна?

— Вы что, конечно мне жутко интересно! Я хочу с людьми познакомиться и музыку послушать. У меня такого никогда не бывает, чтобы просто «очередная страна». Когда куда-нибудь едешь, поначалу ты такой — «о нет, только не снова в аэропорт», потом сидишь в самолете и хочешь из него вылезти, а потом наконец куда-нибудь прилетаешь, и после всех этих мучений ужасно хочется посмотреть город, что-нибудь сделать. Мне особенно интересно в Москву попасть — в Санкт-Петербурге я уже была два раза, ездила туда со школой. Москва же один из самых больших городов в Европе, у вас определенно должно быть что-нибудь интересное. И с людьми я пообщаюсь, с музыкантами, с которыми буду выступать, — не сидеть же мне после концерта одной в баре! Я, правда, не так много знаю про русскую музыку, про вас не так часто пишут во всяких блогах, которые я читаю, но я уверена, что у вас должны быть хорошие группы.

Мария Минерва выступит в Петербурге в «Тайге» в пятницу, 27 января, — и в московских «Шестнадцати тоннах» в воскресенье, 29 января.