«Бросайте пить водку! Идите в лес, поищите маленькие красные грибочки»

— Вы сейчас играете только старые песни The Doors? Если я не ошибаюсь, в какой-то момент вы с Кригером писали новый материал.

— Да, только старые песни. Все хиты, все самое лучшее от The Doors. На концерте вы услышите «Light My Fire», «Break on Through (To the Other Side», «Riders on the Storm», все что нужно. Приходите!

— А вам не скучно одни и те же песни столько лет играть? Не хочется чего-нибудь новенького?

— Нет, как раз новые песни — это скучно. Кому они нужны? Я вот на концерт The Rolling Stones только за хитами прихожу. Когда они играют новые песни, все идут в бар, за пивом и водкой. Люди возвращаются, только когда слышат, что началась «Satisfaction». Или «Brown Sugar». Вот что все хотят услышать! Тут так же — всем нужны классические «Дорз», и мы ничего другого не играем.

— Кто у вас сейчас отвечает за вокал?

— Дейв Брок. Он вообще лучший. Лучший из тех, кто был, кроме Джима Моррисона, конечно.

— Вы достаточно часто меняете вокалистов: за те десять лет, как вы снова играете музыку The Doors, у вас сменилось четыре человека. Почему так?

— Ну, почему нет? Работаем с одним парнем, ему надоедает — подайте сюда другого! Иэн Эстбери вернулся в свою старую группу, The Cult. Потом был еще один парень, он снова стал играть со своими друзьями из Теннесси. Еще был хорватский певец , но у него начались проблемы с голосом, он больше не поет. Поэтому приходится менять.

— У вас нет ощущения, что вы до сих пор пытаетесь найти замену Моррисону?

— Нет, что вы, какая замена. Это просто вокалист, кто-то же должен петь. Джима Моррисона невозможно заменить, это понятно. Но это же все-таки песни, было бы глупо, если бы мы играли инструментальные композиции. Дейв Брок приносит немного себя в музыку — это, конечно, песни The Doors, но он остается собой. У него есть своя страсть, своя энергия.

— Я помню, когда я был маленький, у меня была видеокассета с записью концерта The Doors, и даже по записи было видно, какая у Моррисона была бешеная энергетика, пресловутый шаманизм. Как вы думаете, эта шаманская составляющая на концертах обновленных The Doors есть?

— Мы играем те же самые песни, песни The Doors. Стараемся делать это хорошо. Есть ли у нас шаманский элемент — это решать зрителю. Мне вот кажется, что все очень неплохо получается. Дейв Брок — отличный парень. Конечно, это не Джим Моррисон, это не 1970-е, не 1960-е. Но вот подумайте: вы увидите, как Роберт Кригер и Рей Манзарек играют «Light My Fire». Если для вас это хоть что-то значит, то все будет отлично.

— Вы себя иначе чувствуете, играя эти песни сейчас, по сравнению с 1960-ми?

— Не-а. Все то же самое — и для меня, и для Робби. Абсолютно та же самая группа.

— Есть какие-то песни The Doors, которые вы больше никогда не станете исполнять?

— Есть одна очень популярная — «The End», мы никогда ее играть не будем. Для Джима это была... Можно сказать, священная песня. И еще «My Wild Love Went Riding», потому что она такой же была для Пэм (Памела Курсон — девушка Моррисона, которая погибла через три года после его смерти. — Прим. ред.), ее я тоже не могу исполнять.

— Вам пришлось несколько раз менять название, то вы были Riders on the Storm, то The Doors of the XXI Century, теперь вот Manzarek-Krieger. Как вам такие перемены?

— Название ничего не значит, главное, какую музыку мы играем. Музыка та же. Вот Джону Денсмору что-то не понравилось, судья в Лос-Анджелесе сказал нам, что нельзя называться The Doors of the XXI Century, что же, назвались «Манзарек и Кригер». А Riders on the Storm вообще не самым удачным названием было, потому что из него не было понятно, кто мы такие. Мало ли кто так может назваться, любой трибьют-бенд. А теперь понятно, что мы Манзарек и Кригер из оригинального состава.

— Кстати, насчет имен. The Doors были названы в честь «Дверей восприятия» Олдоса Хаксли...

— О да! «Двери восприятия»! Принять ЛСД, понять, кто ты такой, обнаружить, что ты — Бог. Земля — это Бог. Я — Земля. Это история ЛСД и мескалина, та история, которую The Doors до сих пор рассказывают. Откройте свое сознание.

— Я что хотел спросить: все участники оригинального состава эту книгу читали?

— Трое из четырех. Джон Денсмор, барабанщик, как раз не читал. А так, конечно, она нас всех очень вдохновила, стали бы мы так называться. Это книга о том, как Олдос Хаксли принимал мескалин, это такая штука, которая добывается из кактусов. Мне кажется, в России должно быть что-то похожее, в грибах. В мухоморах, по-моему. Не знаю, как они по-русски называются — такие психоделические красные грибочки с белыми пятнышками.

— Понятно, что музыка в 1960-е очень сильно была завязана на наркотиках...

— Подождите. Тут важно понимать: наркотики не для музыки нужны. Они нужны вашим сердцу и душе, они переворачивают сознание. ЛСД делает что-то с нашей душой, кислота дает понять, что ты существуешь... во Вселенной. Я не понимаю вот этого, когда люди начинают принимать наркотики, чтобы играть музыку; наркотики нужны для всего твоего существования, чтобы ты узнал, что ты находишься здесь, в этом месте, в это время. Ты получаешь информацию, энергию, ну и потом, да, ее уже можно использовать в музыке.

— Судя по всему, вы считаете, что каждый должен хоть раз в жизни попробовать ЛСД.

— Безусловно! Передайте русским: бросайте пить водку и начинайте принимать психоделические вещества! Идите в лес, поищите маленькие красные грибочки.

— Вы сами-то до сих пор наркотики принимаете?

— Нет, я перестал, когда мне исполнилось тридцать. Это вещь, которую нужно сделать, когда тебе двадцать. Откроешь двери восприятия раз — они уже навсегда останутся открытыми. Тебе уже не нужно повторения, ты запоминаешь все на всю жизнь. После этого остается только жить на планете Земля, это такое продолжение психоделического трипа — наслаждаться жизнью. Выпей, например, бокал вина. Ты уже знаешь, что ты жив. Это все, что имеет значение: чувствовать, как жизнь течет сквозь тебя.

— А музыка с этим не помогает, открыть двери восприятия?

— Нет, вообще нет, музыка этого не делает. Музыка — это форма искусства, удобный способ заниматься творчеством, это то, чем я, например, занимаюсь. Музыку приятно слушать, она может быть сильной, как-то на тебя воздействовать, но она не открывает твое сознание. Помимо наркотиков есть только еще один вариант: дзен, медитация, йога, все такое. А так — ЛСД и грибочки. Маленькие красные грибочки.

— В таком случае чего вы хотите, чтобы ваша музыка с людьми делала, как воздействовала?

— Чтобы их вставило, вот и все. Зажечь в людях страсть, зажечь их огонь. Вот и весь эффект, которого я добиваюсь.

— У вас что-нибудь происходит помимо новых The Doors? Какие-то другие проекты?

— Ну, я книжки иногда пишу. Иногда даже художественные. Музыку я вообще всегда стараюсь играть, иногда случаются какие-то проекты. Например, у меня выходит диск с Роем Роджерсом, это такой слайд-гитарист из Северной Калифорнии. Называется «Translucent Blues», блюзовый альбом со всякими современными интерпретациями. Достаточно весело было его записывать.

— Как-то вы без особого энтузиазма об этом говорите. Вы себя до сих пор чувствуете как член The Doors?

— Да, я музыкант, который когда-то играл в The Doors. (Пауза.) И мы едем в Россию, чтобы сыграть для вас классические песни The Doors! Первый раз играем для русских. Мне ужасно хочется в Россию попасть, кстати. Попробовать икры и водки. Вообще, много чего хотелось бы: в Санкт-Петербург съездить, в Эрмитаж сходить. На эту вашу площадь хочется большую, на Красную площадь. Как она сейчас называется, кстати?

— Красная площадь.

— Хм. Церкви всякие хочется посмотреть еще. Но времени нет: так что только икра, водка и Красная площадь. В любом случае классно будет побывать среди русских людей, я буду очень счастлив. Я буду счастливый калифорнийский мальчуган.

— А что, по-вашему, случилось бы, если бы вы никогда не повстречали Моррисона?

— Скорее всего, я занялся бы кино, мы же в киношколе повстречались. Наверное, жил бы в Нью-Йорке, снимал бы документальные фильмы. Или остался бы в Лос-Анджелесе, писал бы сценарии, делал бы голливудское кино. В любом случае я делал бы кино. Может, и Моррисон стал бы киношником, если бы мы не повстречались. Хотя я всегда играл бы музыку, хоть немного, наверное. Мне она нравится. Музыка — это здорово!

— Насчет кино: вы вроде не любите фильм Оливера Стоуна про The Doors. А почему?

— Тут все просто: это Оливер Стоун в кожаных штанах, а не Джим Моррисон. Джим Моррисон был поэтом, тонким человеком, весьма скромным. На сцене он, конечно, превращался в шамана, дикого проповедника, но только там. В фильме Оливера Стоуна даже вот этой трансцендентальности нет, прорыва на ту сторону. Это фильм про сумасшедшего алкоголика. Джим пил, но не был сумасшедшим.

— Пару лет назад вышел документальный фильм «When You Are Strange»...

— О! Вот он как раз отличный. Настоящие The Doors, все абсолютно правдиво. Важно, чтобы была правдивая история. Вообще, его не совсем обязательно смотреть: в первую очередь важно, чтобы люди слушали музыку The Doors. Во вторую — чтобы они расслышали слова, о чем поет Джим. Наконец, если этого не хватает, хочется чего-то еще, тогда да — посмотрите «When You Are Strange». Ну и мою книгу, «Light My Fire» можно еще прочитать.

— Я в каких-то интервью читал, что вам нравится электронная музыка: The Chemical Brothers, Афекс Твин. Вы никогда не думали самому попробовать ее поделать?

— Слушайте, а отличная идея! Было бы жутко интересно. Мой сын Пабло в этом хорошо разбирается, он электронный чародей, у него куча каких-то машин, всего такого. Может быть, нам стоит что-нибудь записать вместе, какой-нибудь инструментальный альбом. Назовемся как-нибудь вроде Manzarek 2. Пабло и Рей. Отличная идея на будущее. Мне, кстати, вообще нравится, что музыку могут делать машины и компьютеры. Как делается музыка — да какая разница. Если роботы заиграют музыку, это же интересно будет. Или мой кот. Мой кот мог бы записать альбом, у него отлично получилось бы. Главное ведь, чтобы музыка была хорошая, а не как она записана. И еще главное — жить с открытыми дверями восприятия.

Рей Манзарек и Робби Кригер выступят 7 июля в московском Crocus City Hall.

Мнение редакции «Афиши» относительно ЛСД и маленьких красных грибочков может не совпадать с мнением Рея Манзарека.