«Чувство юмора в новой музыке есть. Только не у англичан»

— В рассказах о вашей деятельности на заре существования Leo Records много леденящих душу подробностей: пленки вывозились из СССР контрабандой, общаться с музыкантами нужно было осторожно, поскольку почти всех их «пасли» органы госбезопасности… Между тем подзаголовок вашей книги, вышедшей несколько лет назад, — «Автобиография в анекдотах». Это все что, правда было смешно?

— Нет-нет, конечно, нет. Я скорее здесь имел в виду английское значение слова «anecdote» — короткий рассказ, история, эпизод. Хотя, пожалуй, зачастую эти рассказы действительно довольно забавны.

— Я еще почему спрашиваю: авангардный джаз и прочая «новая музыка» не очень-то ассоциируется с хохмами и анекдотами. Издалека может сложиться ощущение, что здесь все, наоборот, играется на полном серьезе. А на самом деле как?

— Ну чувство юмора в этой музыке, конечно, есть. Только не у англичан. Вот у них его правда нет. Английские музыканты — настоящие мученики, они выходят на сцену, чтобы отмучиться, чтобы показать, какие они несчастные.

— Почему?

— К этому, к сожалению, привела вся история новой музыки в Великобритании. Когда она только начиналась, весь местный истеблишмент был настроен против — поэтому английские музыканты сразу сделали кислую мину: у нас нет денег, нет зрителей, нет возможности играть… И их можно понять: по сравнению с Германией, скажем, это просто день и ночь. Там всегда был Гете-институт, который музыкантов субсидировал, была Gema, организация, которая распределяла доходы от продажи пластинок. В общем, практически во всех странах ситуация была более благополучной, чем в Англии.

— Что, даже в Советском Союзе? Как-то трудно в это поверить.

— Нет, ну что вы, с Советским Союзом даже рядом ничего не стоит — настолько тут все было ужасно.

— А на стиле, на саунде советского авант-джаза это как-то сказалось? Потому что есть, например, такой стереотип в отношении советского рока — что его звучание и его поэтику во многом сформировал протест, оппозиция официальному курсу. А с джазом как?

— Разумеется, как-то это должно было сказаться — все-таки мы все не на облаке живем. Но я бы не преувеличивал влияния всего этого на музыку. Были люди, которые и сюда тоже хотели прикрепить эту политическую блямбу, — но у них это не получилось сделать так успешно, как с рок-музыкой.

— А вообще насколько новая музыка, по вашим ощущениям, тесно увязана с окружающей реальностью? Вот у нас сейчас в России вроде какой-то общественный подъем наметился — стоит ждать какой-то реакции на это от авант-джазовых музыкантов?

— Вряд ли. Вот в негритянской музыке, в негритянском авангарде — там да, там всегда очень оперативно реагировали на вызовы времени. А в белой музыке не было никогда такого.

— Мы с вами говорим об авангарде — но термин-то это достаточно условный. То, что казалось авангардом, скажем, в 1980-е годы, сейчас зачастую вошло в обиход. Вот про записи, которые фирма Leo Records издавала тридцать лет назад, вы можете сказать, что они до сих пор звучат новаторски, — или с тех пор музыкальный мейнстрим успел «догнать» Курехина с Ганелиным?

— А об этом еще рано судить. Я для себя давно определил — если диск «выживает» на протяжении пятидесяти лет, тогда да, это веха. Так что про записи, изданные на Leo Records, давайте еще лет через двадцать поговорим.

— А как вы вообще решаете, что издавать, а что нет? И изменились ли критерии с течением времени?

— Нет, ничуть не изменились: главное — это мой собственный вкус. Плюс у меня должен быть личный контакт с музыкантом, личная симпатия. Я продюсирую диски только для друзей и для людей, которые мне симпатичны. Ни за какие деньги не выпущу диск человека, который мне не нравится.

— Получается, у вас много друзей — только в прошлом году на Leo Records вышло около тридцати дисков, и это в ту эпоху, когда все вокруг говорят о закате CD. Странное дело — компакт-диски теряют популярность, а у небольшого нишевого лейбла, очевидно, хорошо идут дела…

— (Перебивает.) Лев, это все дается потом и кровью!

— Понимаю, да. А с каждым годом приходится больше крови проливать или нет? Или в вашей области падение спроса на CD не так сильно ощущается?

— Что вы, ощущается — и еще как! Сейчас все очень сложно. Продажи компакт-дисков сокращаются, ситуация катастрофическая, магазины закрываются, дистрибьюторы банкротятся, диски негде покупать — в Лондоне, в городе с десятимиллионным населением, один магазин остался! Но! При всем при этом — огромное количество новых музыкантов! Страшная конкуренция! Меня буквально каждый день со всех концов света бомбят предложениями выпустить диски. А иногда даже по три, по четыре таких предложения в день!

— И из России тоже бомбят?

— Ну конечно! Например, Леша Круглов — я уже четыре его диска выпустил. Или петербуржцы — Гайворонский, Волков, Кондаков, Эвелина Петрова, там целая плеяда музыкантов. Алексей Лапин еще.

— То есть у нас сейчас новая музыка на подъеме?

— О да! Вне всякого сомнения! В России сейчас очень мощное новое поколение. И мы специально Ганелина из Израиля привозим, чтобы он сыграл с Алексеем Кругловым и Олегом Юдановым и чтобы они сделали запись, подчеркивающую преемственность поколений и показывающую, как это все получается. Там ведь и состав получается такой же, как у того, классического трио Ганелина: фортепиано, саксофон, ударные. Так что это как минимум попытка воскресить магию тех выступлений, а то, чем черт не шутит, и превзойти их.

— А скажите, нормально, что основная масса населения страны о подъеме новой музыки в России ни сном ни духом? Спросите у любого человека на улице, что такое современный российский джаз — он вам в лучшем случае Бутмана назовет, а не Круглова с Гайворонским.

— Ну и что? Это вполне естественно. Ведь новая музыка — все-таки не ширпотреб, это искусство. Это не джаз в том смысле, в котором все понимают это слово, — когда музыканты играют квадрат, а кто-то на нем импровизирует. Это музыка творческая, открытая. Для того, чтобы ее воспринимать, нужна очень большая подготовка, большой слушательский опыт — только так можно познать все ее прелести.

— В вашем каталоге Ганелин и Курехин соседствуют с западными классиками: Брэкстоном, Тейлором и другими. Ставили ли вы изначально перед собой задачу вывести советских джазовых авангардистов на один уровень с этими легендарными музыкантами в сознании западного слушателя — и удалось ли ее выполнить?

— Задачу не ставил, а выполнить при этом — да, удалось, причем очень быстро, практически сразу.

— То есть Ганелин и Брэкстон — это для поклонников новой музыки за рубежом сейчас величины одного порядка?

— Да, безусловно! Более того, когда я выпустил второй диск трио Ганелина, который назывался… как же он назывался… а, точно, «Encores»! Так вот, когда я его выпустил, американский критик очень видный, Кевин Уайтхед, в большом джазовом журнале написал: «Смотрите, американские джазмены, вашему превосходству приходит конец!».

Фестиваль Leo Records пройдет в московском клубе «Дом» в пятницу, 3 февраля, и в Дворце на Яузе в субботу, 4 февраля. Среди выступающих — Аркадий Шилклопер, Вячеслав Ганелин, Алексей Круглов и другие.