Пой с тенью

Джейн Биркин: первый концерт в Москве

Создание Лондона времен мини-юбок и The Beatles, Джейн Биркин шагнула на экран 19 лет от роду, сыграв в двух каннских золотых призерах – «Сноровка и как ее приобрести» Ричарда Лестера и «Blow-up» Антониони. В отличие от прочих лондонских бабочек она не дала себе сгореть и получила второе рождение во Франции – как жена и исполнительница песен Сержа Генсбура, экранная партнерша Пьера Ришара и еще бог знает кто. В этом ноябре Джейн Б. привозит в Москву программу «Арабески», где исполняет генсбуровские песни под меланхоличные звуки арабского национального оркестра.

– Алло.

– Хэлле-алле! Повесь трубку, сексуальный маньяк!

– Ну раз вы, мисс Биркин, намерены шутить, поговорим о Пьере Ришаре. В то время как в 70-х для всего западного мира вы были неотделимы от Сержа Генсбура, в СССР, где его пластинки не продавались, зато с аншлагами шли французские комедии, вас воспринимали как часть тандема с Ришаром.

– Я недавно получила тому доказательства, во время киевских гастролей. Со мной увязалась сестра Сержа, Жаклин, чтобы мы на пару искали дом в Феодосии, где до 1918 года жила их мама. В феодосийской гостинице я разговорила симпатичного бармена, он пообещал прислать девушку, которая знает город и может переводить с русского на французский. Девушка явилась, позвонила в местную газету, нас приняла журналистка, долго слушала про мужа и его местную маму, а потом отрезала: «У нас не такой уж большой город, чтобы не знать наверняка. Родственники Пьера Ришара здесь не проживали». Ха-ха-ха. Ее черед разинуть рот настал, когда я объявила, что Пьер Ришар мне не родня.

– Вы идеальная комедийная партнерша: веселая симпатичная девчонка, которая крутится вокруг комика и подначивает публику. Помню старую передачу, где Генсбур и Дютронк исполняли вальяжную песенку, а между куплетами на экране возникали вы и панически шептали в камеру: «Жиголо, жиголо, жиголо!» – и становилось дико смешно.

– Да, я тут вспоминала этого «Жиголо»! Черт, как же нам было тогда весело! Особенно оттого, что, по сути, мы шкодили в телевизоре, ведь нас всерьез не воспринимали. Это сейчас, когда Сержа 15 лет как нет, дома, где он жил, превращают в музеи. Называют самым великим французским поэтом со времен Аполлинера. Включают «Человека с капустной головой» в антологии абсурда.

– Что касается ваших с Сержем совместных работ, то в СССР показывали югославский военный фильм 1971 года «Девятнадцать девушек и один моряк», где вы двое играете партизан. Как вас туда-то занесло?

– Занесла меня туда та, которая впоследствии стала Шарлоттой Генсбур. Перед «Девятнадцатью девушками» мы с Сержем играли в фильме режиссера Абрахама Полонски «Роман конокрада» – о евреях, бегущих из революционной России. В СССР нам снимать запретили, поэтому наша группа обосновалась в Югославии. Снимаем, и смотрю – Серж мой готов, влюбился в другую. Правда, было во что – очень красивая барышня эта итальянка, Марилу Толо. Я оказалась в Париже в соплях и слезах, а наревевшись, поняла: надо заводить ребенка, на какое-то время это удержит Сержа. К нам тогда приставали югославы с предложением сыграть в партизанском фильме, для югославов этот жанр был – как для американцев вестерн. Остаться в Югославии без Марилу Толо – это был чудо-шанс. Я подписала все бумаги, мы застряли в горах, и я сделала так, чтобы забеременеть.

– Известна ваша непримиримая позиция по отношению к событиям в Чечне.

– Если все-таки буду петь в Москве, обязательно сделаю посвящение матерям русских солдат и приму участие в демонстрации «Мемориала». Когда начались гастроли с программой «Арабески», я вычеркивала из тура Россию. Я хотела ехать в Ингушетию, петь на баррикадах, но мне не дали визу. А потом меня осенило: неужели я отказываюсь ехать в Россию, страну Чехова моего дорогого, «Хаджи-Мурата», Цветаевой и этого чудесного ахматовского стихотворения про женщину, которая у ворот тюрьмы попросила ее стать свидетельницей? И тогда я решила, что Россия станет финалом истории с «Арабесками». Пришла пора спеть для народа, потерявшего столько молодых мужчин в этой войне и больше всех – во Второй мировой. И я не хочу петь для богачей – хочу для простых людей, для тружеников Сибири, для бедняков, для тех, кому песня нужна не как еще один предмет роскоши, а как лекарство.

– А как вообще возникла идея «Арабесок»?

– Моя дочь от Джона Барри – у нее центр реабилитации наркоманов, и она выпускала пластинку, чтобы привлечь внимание к своему проекту. Для него арабский музыкант Джамель записал сомнамбулическую версию «Элизы». «А другие песни Сержа так перелицевать сможешь?» – спросила я. «Тут и мочь нечего – я этим каждый вечер развлекаюсь», – ответил он. Вот так легко и родилась программа песен Генсбура в арабских аранжировках – никто эту идею не вымучивал.

– Мисс Биркин, в музыкальном смысле вы прошли через три категорически разных десятилетия в поп-музыке – 60-е, 70-е и 80-е. Какое вам дороже?

– Что сказать? У меня нет ностальгии по поп-музыке. Моя дочка от Жака Дуайона, Лу, слушает исключительно музыку 60-х. Она ликует, когда натыкается на мои вещи тех лет. Мне, конечно, приятно, но что-то не припомню, чтобы мы в свое время имели сочувствие к музыке наших родителей. Брат Эндрю – он писатель и режиссер – недавно позвонил мне из Лондона: «Завидую – «Je t’aime, moi non plus» признали в Англии лучшей эротической песней всех времен и народов». Вот такой промежуточный итог. Было б жаль, но в том же хит-параде, где-то на сороковых местах, среди лучших текстов песен я отыскала любимую «Мелоди Нельсон» и так, по-скромному, отогрела душу.