«Большинству слушателей насрать на музыку, записанную в прошлом»

— Первый раз я услышал вашу музыку в 2007-м. О вас тогда никто не знал. Буквально: я вбивал имя «Джеймс Ферраро» в «Гугл» и получал несколько ссылок на вашу тогдашнюю группу The Skaters, а о вас самом вообще не было ни слова. При этом вы записывались сольно к тому моменту уже несколько лет. Проходит пять лет — и ваш альбом журнал The Wire ставит на первое место в списке пластинок, вы даете десятки интервью, теперь вот в Москву собираетесь. Как на вас сказалось обретение относительной популярности?

— Да никак. Я особенно никогда не шифровался — ни тогда, ни тем более сейчас. Пять лет назад я просто вообще не занимался никаким промоушеном своей музыки. Доходило до того, что я отпечатывал диски, о которых не знал никто, кроме моих ближайших друзей. Если кто-то связывался со мной для того, чтобы купить мою музыку, я обычно писал в ответ — ага, мужик, ну вот ты хочешь три кассеты, один CD-R, а у меня тут еще завалялась копия альбома, который я сделал год назад, но про него из интернета ты не узнаешь, нужен тебе? Так и распространял свои записи. Не знаю почему — наверное, потому что я вообще не понимал, как мою музыку распространять. Потом, когда дело дошло до того, что за меня взялись разные лейблы, мне, конечно, все рассказали — и теперь проталкивать себя мне очень в кайф. Я очень люблю давать интервью, мне ужасно нравится вести твиттер — вообще, меня увлекли всякие механизмы привлечения внимания к себе, которыми может пользоваться современный музыкант, например бесплатные миксы и прочие подобные вещи. А как раз пять лет назад я вообще об этом не думал даже.

— Странные вещи вы рассказываете. То есть вам на первых порах фактически не нужно было, чтобы вас услышали?

— Не то что не нужно — просто у меня голова была занята другими штуками. Я же тогда всего несколько лет как жил в Калифорнии. Когда переехал, сразу познакомился со Спенсером Кларком, мы сделали The Skaters, и мне было просто хорошо оттого, что я занимаюсь музыкой, а о том, услышит ее кто-то или нет, я совсем не думал. К тому же у меня в те времена был такой стиль жизни, что большую часть времени я в буквальном смысле плохо соображал, что происходит вокруг. Сознание у меня было затуманено.

— Вы на наркотиках висели, что ли?

— Нет-нет, хотя наркотики, конечно, были. Но основная причина в другом. Понимаете, в первый год моего знакомства со Спенсером мы вообще не спали. Точнее, спали, но часов по шесть в неделю. Просто постоянно писали музыку — мы, на самом деле, записали все, что было выпущено под названием The Skaters, примерно за полгода, ходили в походы, смотрели кино сутками. В общем, наслаждались обществом друг друга до такой степени, что сон нам просто мешал контактировать. В результате мне потребовалось еще года два, чтобы нормализовать свой режим дня. У меня была тотальная бессонница — однажды дошло до того, что я провел часов сорок подряд в кровати, пытаясь заснуть, но не смог. Неудивительно, что я ничего не соображал. Но сейчас все в порядке.

— А вы, кстати, со Спенсером сейчас контактируете? Он тоже занимается сольными проектами, но совсем не так известен, как вы, — это его не напрягает?

— Спенсер и сейчас мой лучший друг. И он делает удивительную музыку. У него в прошлом году, например, вышел диск под названием «Fourth World Abductions», посвященный инциденту на футбольном стадионе Университета Юты, когда в 1988 году инопланетяне забрали часть зрителей, — сногсшибательная, очень красивая пластинка. Всем ее советую. И The Skaters, кстати, не закончились. Мы со Спенсером обязательно найдем время, чтобы сделать что-то вместе.

— Насколько я помню, первый раз о вас заговорили после статьи Дэвида Кинана в журнале The Wire, где он вас описывал как одного из отцов-основателей гипнагогического попа. Какая у вас реакция была, когда вы в первый раз прочитали статью? Что думаете про сам термин?

— Начнем с того, что я безмерно уважаю Кинана. Он очень умный мужик и много раз мне помогал в вопросах дистрибьюции музыки. Ну и к тому же ему принадлежит идея альбома «Night Dolls with Hairspray». При этом мне кажется, что термин «гипнагогический поп» — самая надуманная вещь в мире. Кинан в той статье описал массу совершенно непохожих друг на друга музыкантов и притянул за уши вывод о том, что мы все занимаемся переработкой музыки восьмидесятых, — что, конечно же, неправда. Возьмите Марка МакГуайра, лейбл Not Not Fun и меня, к примеру, — что между нами общего, кроме того что мы когда-то выпускали музыку на кассетах и CD-R? Что касается меня, то вся музыка, что я тогда делал, была очень далека от 1980-х, прошлого, теорий о механике человеческого сна и прочих вещей, о которых Кинан писал в своей статье. Наоборот, я документировал то, что происходило вокруг меня. Это были дневниковые записки, выраженные в музыке. Вот у меня, например, есть альбом «Edward Flex Presents: Do You Believe in Hawaii?» — его я записал после того, как отправился с друзьями в поездку по Неваде, там мы наперлись на бар, в котором все стены были завешаны старыми плакатами, изображающими бодибилдеров на гавайских пляжах. То есть в этом, конечно, есть элемент взаимодействия с прошлым, но, если бы я не поехал в эту Неваду, я бы никогда не стал бы думать о бодибилдерах из 1980-х. Или возьмите альбом «Multitopia» — он же вообще про YouTube и про то, как современная Америка уходит из телевизионного пространства в интернет. Это был процесс, который меня очень взволновал в свое время. Я же люблю американское телевидение — это, по сути, совершенно особенный, уникальный вид искусства с огромным количеством традиций; я не хотел и не хочу, чтобы телевидение исчезло или превратилось в информационный рудимент. Есть у меня и записи, в основе которых были фантастические, не имеющие никакой связи с реальностью вещи. Например «Marble Surf». Этот альбом — картина утопичного будущего, которую я очень долго рисовал в своей голове и постарался по возможности ее изобразить с помощью музыки.

— Но в одном Кинан, согласитесь, был прав — и это вы своими словами косвенно подтверждаете. Я о том, что для вас же правда важны массовые технологии и поп-культура. Ваш последний альбом, «Far Side Virtual», целиком состоящий из дешевых клавишных, записанных на айпэде, и звуков из скайпа, как раз целиком про современные технологии и есть, как мне кажется.

— Ну да, с этим я не буду спорить. То, как быстро вокруг меняются технологии, и то, как они влияют на массовую культуру, меня волнует. При этом почему-то очень многие считают, что я воспеваю процесс интеграции технологий в культурное пространство. А все как раз наоборот. «Far Side Virtual» — это очень грустный альбом, который я делал в не очень хорошем настроении. Понимаете, сейчас в мире почти перестали делать универсальную, космополитичную музыку. Интернет, постоянная необходимость быть онлайн изменили вообще все. Для музыкантов сейчас не существует массовой аудитории, она вся сузилась до списка контактов в скайпе, до списка друзей в фейсбуке, до ленты фолловеров в твиттере. Человек, сочиняющий музыку, больше не сочиняет ее для всех вокруг, он ориентируется на своих подписчиков. Возьмите кого-нибудь вроде Best Coast или Real Estate — ну они явно работают на определенную демографическую группу двадцати- или тридцатилетних белых американцев, которые расселись по тумблерам и твиттерам и дрочат на пропущенные сквозь фильтр фотографии или на картинки с наряженной в ведьму Стиви Никс из восьмидесятых годов. Или даже меня возьмите — я же тоже делаю музыку в основном для тех, кто понимает и разделяет мои идеи. Музыка сейчас в таком состоянии, что музыканту, который прочно решил связать свою судьбу с искусством, чтобы заработать и продолжать дальше творить, нужно хвататься за свою конкретную аудиторию, работать по большей части на преданных поклонников — и это, в принципе, нормально. Но мне кажется, нужно идти на риск, злить, раздражать тех, кто тебя слушает, издеваться над ними, в конце концов, а об этом скоро можно будет забыть. Даже самая андеграундная, необычная, странная и никогда не приближавшаяся к массовости музыка начинает сейчас существовать по неким корпоративным правилам, в которых есть место тонкому расчету, но нет места творческой свободе. Я не говорю, что это обязательно плохо, не утверждаю, что это хорошо, — это просто естественное развитие музыки, к которому пока я еще не привык и от которого мне пока еще грустно. Я обо всем этом и думал, когда делал «Far Side Virtual». Этот альбом — попытка представить, как будет звучать по-настоящему универсальная, понятная всем музыка, когда все в конце концов окончательно уйдут в онлайн и разбредутся по собственным нишам.

— А то, что «Far Side Virtual» записан с помощью крайне дешевых программ и инструментов, — это тоже часть концепции? Вы думаете, чем дальше, тем дешевле будет производство и звук музыки?

— Да, конечно. Вы включите радио — там девяносто процентов песен записаны при помощи оборудования, которое среднему американцу будет стоить всего половину месячной зарплаты. А через пять лет девяносто процентов музыки будет записано на программах, которые можно будет скачать бесплатно. Это вполне нормально. Музыка всегда дешевела в производстве — и, соответственно, в звучании. Времена, когда группа Eagles тратила по пять миллионов на запись пластинки, — это реликтовое прошлое. Это тоже грустно, но это естественный процесс, к которому нужно будет как-то приспосабливаться в дальнейшем.

— А что насчет форматов? Вот вы выпускали музыку на кассетах, CD-R, на виниле, но в последнее время все просто выкладываете в MP3 — цифровые форматы, по-вашему, тоже победят? Назад возврата нет?

— Они уже победили, конечно же. Я в курсе, что продажи винила за последние годы выросли чуть ли не на триста процентов, но это все совсем не влияет на общую картину. По-моему, физические носители очень переоценены. Они работают исключительно на нужды тех, кто слушает музыку, записанную в прошлом, а большинству слушателей на нее, как правило, насрать. Если по звуку стали запариваться меньше, то никому скоро не будет дела до того, на чем музыка звучит лучше — на виниле или в MP3, — потому что она на всем будет звучать одинаково плохо. Вообще, мне кажется, что скоро в принципе придет конец массовой звукозаписи. Запись музыки, издание новых песен — все это будет элементом промоушена, позволяющим собрать больше народу на концертах, которые, понятное дело, постепенно становятся главным источником дохода для музыкантов. История музыки сделала полный круг и замкнулась. Я очень люблю классическую музыку — и в ней существовали только понятия «сочинения» и «исполнения» музыки. Музыка прошла через период повального увлечения звуком, когда «сочинение» — то есть концептуальная составляющая, — и «исполнение» приносились в жертву ради кропотливой работы в студии именно со звуком. Но и этот период закончился.

— Кстати, о концертах. Как вы вообще в Москве будете выступать? Что будете исполнять? Вы же очень много разной музыки издали.

— В Москву я приеду со своим другом Шоном — и мы будем импровизировать. То, что мы делаем, похоже на «Far Side Virtual», если в нем бы не было влияния Дебюсси, а было бы больше элементов world music. Ничего с моих собственных альбомов мы исполнять не будем.

— Странное решение. У вас же есть как минимум пластинка «Night Dolls With Hairspray» — на ней странные, но все же рок-песни, в духе Эдди Ван Халена практически. По-моему, если вам что-то нужно играть живьем, то именно ее. Может получиться крутой рок-концерт.

— Я согласен на все сто процентов. Песни с этого альбома лучше всего подходят для рок-концерта в привычном понимании этого слова. Будь моя воля, я бы с ними и приехал, но есть одна проблема. В прошлом году я дал несколько концертов, основой которых были именно песни с «Night Dolls With Hairspray», и они были ужасными. Очень быстро стало понятно, что для того, чтобы такая музыка работала в концертном варианте, нужно долго репетировать, очень много работать — а у меня на это банально нет времени. Когда я стану чуть посвободней, обязательно к этой идее вернусь — найду музыкантов, напишу новые песни, доведу до ума старые, все такое прочее.

— Но у вас же и так вроде музыканты есть. По крайней мере свой новый проект Bodyguard вы именно как группу позиционируете.

— Bodyguard существует только в интернет-пространстве. К тому же это не группа, это crew — то есть коллектив друзей, которые в любой момент могут уйти из проекта ради собственного творчества, а потом так же просто вернуться. Для нас Bodyguard не очень приоритетен. Поэтому давать концерты с этим составом сложновато.

— С ваших слов складывается впечатление, что у вас очень интеллектуальная музыка — не в том смысле, что она высоколобая, а в том, что вдохновляетесь вы исключительно какими-то своими умозаключениями. А есть ли какое-то искусство, которое вас вдохновляет? Ну как это обычно бывает — мальчик слышит по радио песню и ему хочется сделать так же.

— На самом деле нет. При этом я много искусства потребляю — но оно оказывает очень небольшое влияние на мое творчество. Ну вот только «Night Dolls With Hairspray» был напрямую написан под влиянием старых фильмов категории «Б» — да и то, как я уже сказал, сделать такой альбом было идеей скорее Дэвида Кинана, чем моей. А так… Я очень люблю академическую музыку, в диапазоне от Баха до Сати, очень люблю живопись, от Гейнсборо до абстракционистов, очень люблю эйсид-хаус. Кстати, если кто-то в Москве мне предложит поиграть любимые эйсид-хаус-треки — я обещаю над этим подумать. Я неплохой диджей.

— А у вас будет на это время? Вы же в Москве будете всего два дня — как же достопримечательности? И вам еще, я так подозреваю, будет интересно познакомиться с российской поп-культурой поближе.

— Да-да, Красная площадь — это обязательный пункт в программе, естественно. А что касается поп-культуры — честно говоря, не знаю, хватит мне двух дней, чтобы познакомиться с массовым русским искусством. Вообще, про современное искусство из России я мало чего знаю. Слышал какие-то старые группы — но не помню их названия совсем… Хотя нет, есть у меня любимая русская группа. Просто ох…енную музыку они делали. Называется «Вирус», слышали про нее?

— «Вирус»? Это такие ребята из 1990-х с девушкой на вокале? Рейв такой?

— Да-да, они самые. Просто сногсшибательная группа. Они у вас в почете?

— Нет, как раз наоборот, про них забыли все уже.

— Ну вы даете. Вам стоит их переслушать.

Джеймс Ферраро выступит на «Стрелке» 15 июня в рамках вечеринки журнала Interview; также обещан сет человека по имени TEAMS