Норма
У него есть свой биг-бенд. Есть свой клуб. Есть жена Оксана – бывшая манекенщица. Сергей Мазаев из «Морального кодекса» записывает с ним пластинки. В клубе играют Уинтон Марсалис и Кенни Гаррет. 2 октября он выйдет на сцену Театра им. Моссовета в новом спектакле Михаила Козакова. Джазисты его уважают и не любят: слишком успешный. Он – первая звезда русского джаза со времен Алексея Козлова. Поздно ночью в каптерке Le Club, в здании Театра на Таганке, саксофонист Игорь Бутман встретился с главным редактором «Афиши» Ильей Осколковым-Ценципером и фотографом Сергеем Мелиховым.
– Ты играешь на кларнете с двенадцати лет. Жил ты в Ленинграде...
– В Веселом поселке.
– Прекрасное место. Мальчик, который играет на кларнете, – это мальчик, которого должны были...
– ...постоянно бить. Мой товарищ тоже играл на кларнете. Вот его били. И я его тоже бил. А я играл в хоккей, самбо с детства – был спортивный. Хотя драться стенка на стенку я не ходил и блатным никогда не был. В музыкальном училище стащил орган, еще что-то было... дружки были, следователь был... все было. Ребята ездили по поселкам, срезали мак. Весь подъезд курил, мой лучший друг, – по-моему, он уже умер – от наркомании с ума сошел напрочь. А я ни разу не курил ни анашу, ничего...
– Последний раз когда дрался?
– Дрался я давно, но лучше об этом не надо.
– Орешь на музыкантов?
– Ору только за правду. Я сейчас одного парня уволил. У нас концерт в зале Чайковского – он мне говорит: «У меня в клубе «Петрович» выступление». Оказывается, человек не ценит, что он играет в зале Чайковского с хорошими музыкантами. Любой может сказать: «Можно я не приду?». Но если сравнивают Концертный зал Чайковского с клубом «Петрович», то – при всем уважении к «Петровичу» – несколько обидно.
– Говорят, ты из Америки вернулся, потому что там сложно, а здесь ты – лучший.
– Не лучший – один из лучших. Я же не просто так уехал – заработать мировую славу. Помимо мировой славы я хотел научиться играть. Кроме записей Гольдштейна, Кости Носова, оркестра Олега Лундстрема, когда там играл Гольдштейн, из наших слушать фактически нечего. Ну еще утесовские некоторые записи. Поэтому я уехал – хотел понять. Все говорили: хорошо бы поучиться в Беркли. Я поучился. Все говорили: хорошо бы поиграть с великими музыкантами. Я переиграл со многими.
– Для тебя важна соревновательность?
– Конечно! В Америке пошел на концерт Гэрри Бертона, мы с ним знакомы лет десять. Он говорит: возьми саксофон, поиграем... Я пришел, а там на саксофоне 18-летний парень – Дони Маказлин. Я просто обалдел. От мастерства и от всего. Не завидуешь, а испытываешь желание сыграть, как он. Но только по-своему. Не быстрее сыграть, а сыграть интереснее, быстрее иногда просто невозможно. Майлз Девис, Колтрейн, Чарли Паркер – таких масса, я никогда не сумею сыграть, как они. И не надо, как они. Мне надо, как Игорь Бутман. Чтобы они послушали и подумали, что так – не умеют.
– Ты в эту лигу никогда не попадешь?
– Я не могу такого сказать, даже если я знаю, что это так. Может быть, когда-нибудь попаду. Играю, иногда кажется – попадаю. Вот фестиваль Лайонела Хэмптона в Америке, там все: Джошуа Рэдмен, Джо Лавана, Ренди и Майкл Брекеры, Элвин Джонс. Вот я играю с ними концерт, в пятницу, «Аll Stars» называется. Ну вот как? Я в этой лиге? Или это дань уважения русскому? Один раз – дань русскому. А второй раз? А третий?
– Вот журнал «Афиша». Вот на две недели расписание джазовых концертов. Там те же самые пять человек, о которых мне рассказал мой папа, когда мне было 12 лет.
– Ты посмотри на концерты рока! Или, знаешь, фолк! Там что, другие имена появляются? У нас всего меньше: меньше рока, попа меньше, меньше панка, меньше эйсида, меньше рэпа – меньше всего, чего хошь. У нас один Кобзон, я извиняюсь. У нас одна Алла Пугачева. На Евровидение поехала – всё! вся страна упала ниц... И все изумляются, почему это она заняла 14-е место. Как так вообще? Столько денег дали Европе, столько нефти перекачали! А она – 14-е место! Чему удивляться?!
– Джаз-то есть у нас?
– Многие уехали. Те, кто мог бы пойти вперед и по-настоящему играть. А многие еще не выросли. Нужно время... А публика есть. Не зря же люди ходят на «модного Игоря Бутмана». Я отдаю дань своей модности, но уж не до такой степени.
– Хорошо быть модным?
– Честно говоря, уже не нравится... Зато работа есть. Я сейчас хочу сделать совсем другую программу, уйти от этого желания получать успех.
– Ты больше зарабатываешь как менеджер или как музыкант?
– Я зарабатываю потихонечку на всем. Я не бессребреник, но я никогда не просил больше, чем надо. Многие так делают: просят сто, получают пятьдесят, сорок кладут себе и десять тратят на концерт.
– Твоя работа в Le Club – выгодное дело?
– Мы с группой товарищей, решив, что в Москве нет джаз-клуба настоящего...
– Le Club – настоящий?
– В какой-то степени. Я никак не могу выстроить программу так, как я хочу. Не получается: по финансам и потому, что действительно и звезд нету, и все звезды у нас играют – сегодня в Le Club, завтра в «М-баре», послезавтра в Forte...
– А что здесь самое неполучившееся?
– Мое желание иметь западных звезд чуть ли не каждую неделю. Пока не получается по деньгам. Будет. Будет Данило Перез, может, будет Билли Кобэн.
– Уровень у вас уж больно разный.
– Это наша беда. Почему у нас не было джазового клуба? Главная причина – некому играть. Людей, от которых может вставить, двое-трое.
– Имена?
– Пожалуйста: Аркадий Шилклопер, Иван Смирнов... присутствующих сейчас не берем... кого еще? Ростоцкий может дать. Главное – никого не забыть... И важно, на кого приходят люди, на кого они реагируют: Алексей Козлов, Даниил Крамер, Андрей Кондаков...
– А какие у тебя амбиции?
– Амбиций всегда было много. Почему я не соглашался – с Курехиным, еще со многими людьми... Мне важно было качество исполнения. Хочется вот в ту лигу, как бы она ни называлась, – хочется туда.
– А выступления твои с Сергеем Мазаевым? Вряд ли это шаг в сторону лиги, скорее наоборот...
– Если бы не Мазай, то не было бы биг-бенда. Мазай меня уговорил. Мы с ним друзья. Поэтому как он поет – вопрос третий. А с кем еще петь? Мы поем сейчас с Сергеем Манукяном. А если Манукян скажет: я не могу петь, – с кем? кто из мужчин будет петь?
– Не знаю.
– Тогда – ты будешь петь. Я вчера разговаривал с Макаревичем – хочет с нами записаться. Мы постараемся сделать это качественно... Джордж Майкл запел джаз. Стинг запел с джазовыми музыкантами.
– Страшная тайна заключается в том, что Макаревич не Стинг. Какой там джаз...
– Опять эти джазовые пуритане! Ни хера, я извиняюсь, не знают в этой жизни! Они же ничего не знают!
– ...вероятно, следующий шаг – Зыкина. Импровизировать...
– Не будет она импровизировать. Мазай же не импровизировал. Хотя один раз было неплохо, очень неплохо...
– «Однажды получилось». Ужасно ведь: ты – умеешь, он – нет.
– Пуританам джаза нравится всякая ахинея, играют свою белиберду. Качество – на низком уровне...
– А какое качество с Макаревичем?
– Не-не-не! Если мы сделаем с Макаревичем – будет красиво. Вот у Мазая выйдет сейчас диск с нашим оркестром. Там качество будет хорошее.
– Чего качество? Качество шоу?
– О джазе мы сейчас и не говорим. Если мы хотим за свои выступления получать какие-то деньги, то мы принимаем законы шоу-бизнеса. Но для меня первое – дружба с Мазаем. Были времена, когда он, допустим, пел не очень хорошо – скажем мягко. А бывали моменты, когда он пел просто блестяще. Ну ладно, бог с ним. Чтобы попасть в ту лигу, вообще не имеет значения, что я делаю здесь.
– Ах вот в чем дело! Потому что кажется, что это насмешка: чтобы попасть в ту лигу, нужно с Мазаевым петь.
– Ну это же бред! Чтобы туда попасть, надо выступать на Западе, с западными артистами. Но у меня есть – не миссия – желание играть с русскими. Спонсоры говорят: «Мы хотим спонсировать твой тур. Кого ты хочешь?» Я говорю: «Мой ансамбль и Джо Локка». Вибрафонист, мы с ним в Нью-Йорке играем. Мы с ним большие друзья. Он предлагал: «Давай всю мою команду возьмем». Но у меня есть желание брать наших музыкантов и их растить.
– Ты – мейнстрим, твоя музыка – мейнстрим, твой клуб…
– Не очень просто играть мейнстрим, это сыграно и до тебя, и вместе с тобой, и еще после тебя сыграют. Конечно, легче всего сделать театрализованное шоу. Не буду говорить, кто это делает.
– Чекасин это делает.
– Я участвовал в его концертаx несколько раз. У нас с ним разный подход: у меня не получается заниматься тем, чем занимается Володя Чекасин.
– Но ведь в спектакле Козакова у тебя ведь не «музыкальное оформление». Это роль?
– Роль. Пьеса называется «Играем Стриндберга», а у нас – «Играем Стриндберг-блюз». На сцене сидит мой квартет, и спектакль перебивается музыкальными номерами. То есть музыка – полноправный герой.
– А ты – актер?
– Однажды ребята собирались мне голову обрить с одной стороны. Это не мой имидж. Мне не нравится. Мне хочется костюм надеть. Мне неудобно на сцене без костюма. Мне бы хотелось быть таинственным, загадочным и берет черный на резиночке носить. Не получается. Странность моя в том, что я занимаюсь музыкой, когда можно бросить музыку. Есть друзья – начать бизнес, нефти накачать, заработать денег. Странно это: переживаю, слушаю, покупаю диски. Я – нормальный. Но музыка в этом есть.