«Если я чувствую себя униженным и у меня возникает возможность об этом заявить, я использую ее на полную катушку»

— Ваша музыка странным образом попадает во все злободневные жанры сразу — тут тебе и дабстеп, и английский хип-хоп, и что только не.

— А я так и хотел. Ну не то чтобы специально — конечно, все равно главная задача всегда заключается в том, чтобы сделать звук, который бы тебя самого делал счастливым. Но для меня очень важно не мыслить жанрами, не попадать в эту ловушку навязанных ярлыков. У всей той музыки, из которой произрастает моя — у грайма, дабстепа, джангла, драм-н-бейса, британского хип-хопа, — есть одна общая константа, бас. Вот я и попытался все объединить на этой общей основе. Смотрел, как басовая линия сочетается с вокальными структурами, как они работают вместе, пытался организовать эту комбинацию как можно точнее. И я очень рад тому, что я оказался там, где оказался, — между разных ниш; что я могу перепрыгивать от одного жанра к другому.

— Кое в чем вы все-таки похожи на своих коллег — в этом году многие люди, аффилированные с постдабстепом, начали заниматься песнями. Почему?

— Ну, я бы не сказал, что меня можно считать полномочным послом дабстепа, для начала. Это же как устроено... Эта музыка — и тексты, которые в этой музыке произносятся, — так или иначе начиналась с клубов. Но в какой-то момент клубной музыки стало достаточно. И даже слишком много. У меня уже нет в ней внутренней потребности — мне нужна музыка, которая рассказывает о жизни вне клуба, о повседневности. Оттуда и песни. Это как с обычной человеческой жизнью — ты взрослеешь, умнеешь, развиваешься; музыка существует ровно по тем же законам.

— Еще мне кажется, что ваш альбом очень лондонский. Для вас это так?

— Во всяком случае, большая его часть действительно писалась в Лондоне. А музыка, по-моему, должна так или иначе рассказывать о пространстве, в котором она возникает, — точнее даже, она всегда это делает, пусть и подсознательно. Если в ней есть правда — значит, в ней есть ощущение места и времени. Я британец, я родом из Ковентри, я живу в Лондоне — естественно, мои песни во многом об этом. Если бы я слушал русскую музыку, мне бы хотелось, чтобы она что-то говорила мне о России.

— Ну а что вы думаете о вот этих лондонских восстаниях недавних?

— Их никто не ожидал. Я, по крайней мере. Понятно было, что есть люди, которые могут, не знаю, ограбить магазин или поджечь здание, которые готовы на это, — но было очень неожиданно, что все это выросло до такого масштаба. Ощущения были очень странные — будто это вообще не Лондон. Откуда все это взялось? Ну, я не эксперт по социальной психологии, но, думаю, тут дело в безработице, в том, что появилось поколение людей, которые чувствуют, что государство не представляет и не учитывает их интересы. Ну а дальше это как лавина: если я чувствую себя униженным и у меня возникает возможность об этом заявить, компенсировать свою неудовлетворенность, я использую ее на полную катушку. Хотя, конечно, я нисколько не поддерживаю этих ребят, я категорически против мародерства и насилия. Но мне примерно понятно, как это у них работает, как их внутренняя озлобленность выплескивается наружу. И нужно иметь дело с причинами этой озлобленности в первую очередь.

— Ваш же лирический герой зачастую довольно близок всем этим ребятам — несчастный человек без работы и денег, который заливает печаль алкоголем. Насколько этот лирический герой — вы? Это такая терапия?

— Да, терапия отчасти. Но не только. Альбом — это все-таки во многом слепок той реальности, которую я вокруг себя наблюдаю; он вдохновлен теми разговорами, которые я слышу на улицах, какими-то историями, которые случились с моими знакомыми. И когда я все эти песни сочинял — да, я жил именно в такой среде, и мне было интересно взглянуть на мир с точки зрения других людей, с которыми я живу рядом. Я же говорю — меня интересует правда. А правда в том, что не все радостно танцуют в клубах, не у всех вообще есть деньги на клубы.

— А это правда, что вас уволили из страховой компании ровно в тот же день, когда ваш лейбл предложил вам контракт?

— Правда. Но, по-моему, это не очень интересная история. Я и ждал, что меня уволят, — в компании как раз должны были начаться сокращения. Ну, это не впервые со мной происходило, я не слишком переживал. А то, что в этот же день мне с Brownswood позвонили, — ну так это просто совпадение.

— Хорошо, расскажите тогда, откуда заголовок альбома взялся — «Peanut Butter Blues and Melancholy Jam».

— Он уже в самом конце появился. Я вообще не хотел слушать альбом, пока он не будет доделан, а когда послушал, понял, что название должно быть таким моментальным снимком настроения. Пластинка при этом получилась довольно меланхоличной. Ну и я подумал — что еще у меня ассоциируется с этими эмоциями? Что еще мне доставляет такое же удовольствие, как музыка? И понял — еда! Я очень люблю есть и готовить, кстати, люблю — особенно рыбу, с тех пор как отказался от мяса. Ну и арахисовое масло с вареньем — это прямо мои самые любимые штуки. Так и придумалось.

— А почему вы так странно одеваетесь? Я понял, что у вас не клубная музыка, но вот шляпы, какие-то рубашки старомодные — это не то, чего ждешь от человека, играющего такую музыку.

— Шляпу всегда носил мой отец — наверное, это такой трибьют ему. А так — ну, судят же по одежке. Мне кажется, так красиво получается. Я вообще люблю наряжаться, чего уж там.

— На что вообще будет похож ваш концерт? Вы же не просто с ноутбуком едете?

— Нет-нет, с барабанщиком и гитаристом — ну и плюс компьютер, да. Мне кажется, как раз очень интересно инкорпорировать электронику в живой концерт. Как-то менять опыт, который ты уже получил, прослушав пластинку.

Ghostpoet выступит в Москве завтра, 9 декабря, в клубе «16 тонн» в 23.30