Золотой хлам

3 июля в «Лужниках» сыграет американская группа Garbage. По имени – грязь, а по сути – князи всего музыкального мира. Эти американцы превратили кондовый альтернативный «нирванный» рок в самый нежный поп – да так ловко, что никто из слушателей толком не понял, что же именно произошло. Публика не почуяла подмены, потому что у Garbage был беспроигрышный отвлекающий маневр. Звали его Ширли Мэнсон. Максим Семеляк посмотрел на нее в Лондоне с расстояния трех метров да так и остался под впечатлением.

Несколько месяцев назад мне вздумалось посмотреть на живую группу Garbage, с какой целью обзавелся билетным альбомчиком «Аэрофлота» и крупной бутылкой сорокаградусной (по которой, как выяснилось через заинтересованных лиц, музыканты слыли не менее крупными специалистами) и отправился прямиком в Лондон.

В Лондоне была весна, а Garbage играли в большом концертном зале под названием Brixton Academy, в окрестностях которого проживали одни только негры. Беспомощный выходец из метро, трижды выбирал я неправильное направление в поисках нужной мне танцплощадки и все три раза не то чтобы вступал в прямой конфликт с чужой расой, но и особенного расположения с их стороны положительно не ощутил. Когда же Brixton Academy наконец нашелся, то немедленно обнаружилось, что никаких билетов в продаже нет и уже не предвидится. Спустя минуту я знал, что контрамарки были cметены чуть не за две недели до моего приезда и в случае выступлений Garbage в Лондоне это, видите ли, так же нормально, как встретить негра на станции Brixton. А еще через десяток секунд я убедился, что встретить негра на станции Brixton и означает стать обладателем билета. За какие-то сорок фунтов спекулятивный африканец уступил мне сложенную вдвое лиловую проходку, на которой значились водяной знак, слово «Garbage» и цифра вдвое меньше той, с которой я только что распрощался.

Слушать группу Garbage пришла не толпа, но очередь. Веселый лондонский народец самостоятельно образовал колонну по два, которая в ожидании распахнутых дверей полюбовно прижалась к зданию и облепила его разноцветной и негромко разговаривающей окружностью. Ее радиус насчитывал метров двести пятьдесят. Народец был самый разнообразный и довольно убедительный на лицо: девчата иронического свойства с проколотыми животами, серьезные и прекрасные готические дивы, пухлые и рыжие студенческие девахи, седые поджарые ветераны в майках Joy Division, притихшие наркоманы, панки, клерки, фрики. В общем, ничего специального, но мне вдруг стало радостно. Есть такое не очень умное, но несомненно благостное ощущение от рок-н-ролла, однажды описанное Борисом Гребенщиковым в словах «если мы идем, то мы идем в одну сторону; другой стороны просто нет», – так вот, это ощущение там было. Народец в своем разношерстном изобилии словно бы говорил мне: мы здесь у себя за рубежом довольно искренне уважаем нашу же зарубежную группу Garbage, голосуем за нее фунтом, чего и тебе, русский, советуем, стало быть, ты не нервничай, не зря прибыл. Надо сказать, что заручиться поддержкой местного населения было для меня делом изрядной душевной и профессиональной важности. Ибо в том, что группа Garbage – группа великая, лично у меня никогда не было уверенности.

Я помню, когда они появились и как тогда в Москве их расценивали. Это была самая середина девяностых. В ту пору практически любой рок, отвечающий характеристикам «жесткий, женский, независимый, остроумный, безалаберный, сексуальный и не-самый-красивый», наводил на мысли о главной тогдашней его провозвестнице, Полли Джин Харви, и уводил под сень соответствующих нелестных сравнений. Сличать PJ Harvey и Garbage казалось делом легким и приятным. Если первая была вполне самостоятельная и созидательная девушка с гитарой, сочинявшая песни и однажды настоявшая на том, чтоб другие люди ей их наиграли, то Garbage являли собой куда более сложную и подозрительную сборочную конструкцию. Они изначально были группой со смещенным, я бы даже сказал, блуждающим центром тяжести. Так, есть команды, движимые неким очевидным и лобовым посылом; а есть те, которым этот посыл заменяют разнообразные и по-своему восхитительные интриги, связанные с просчитыванием моды, скрупулезным выстраиванием саунда и обыкновенным кастингом. Garbage определенно принадлежат к числу вторых. И вот вам изначальная интрига – организационная. Восемь лет назад все неплохо знали, кто такой Буч Виг. Еще бы, Буч – величина, голова и старина, крупнейший cаундпродюсер альтернативной музыки, занимавшийся делами «Нирваны», Smashing Pumpkins и даже U2. Теперь, полагаю, далеко не каждый специалист вспомнит Вига, зато чересчур многие назубок усвоили, кто такая Ширли Мэнсон. Между этими зигзагами удачи встали всего лишь буковки, маленькие черные буковки: g, a, r, b, a, g, e. Что, разве все дело в буковках? Именно. В 1994 году сорокалетний и почти знаменитый Буч Виг запустил названный по этим буквам авантюрный поп-рок-проект, для чего выписал себе из Шотландии никому не известную оторву по имени Ширли Мэнсон из чуть более известной островной группы Angelfish и велел ей петь поверх собственных, тщательно им продуманных звуковых находок. Получилось настолько неплохо, что Ширли вполне выдерживала сравнения с PJ Harvey по звуку и общей подаче, но никак не могла соответствовать ей по статусу: приглашенная вокалистка – она и есть приглашенная вокалистка. Однако за восемь лет и три альбома Ширли Мэнсон проделала удивительный путь от никому не известной шотландской пигалицы с растянутым двумя пальчиками ртом и неизбывной любовью к Фрэнку Синатре до международного эротического светоча, до обложечной Cosmo-girl, до полноправного голоса бондианы, до шикарной рок-блондинки в законе, на фоне которой ни один саундпродюсер уже не покажется достаточно убедительным. То есть ее-то, в общем, брали на роль фронтвумен, а она вдруг стала фронтменом. Сюжет? Он самый.

Пока я так думал, радужная очередь добрела до входа, а я вдруг сообразил, что на спонтанно возникших радостях совершенно позабыл про водку – а меж тем целый литр горькой неумолимо набирал у меня в подсумке совершенно ненужные ему градусы по Цельсию. На входе в концертный зал мне преградила путь толстая улыбчивая билетерша лет шестидесяти в оранжевой куртке обходчицы советских железных дорог. Я показал ей водку, она ухватила бутыль за горло, я потянул на себя, она покачала головой, так мы постояли немного, потом я отпустил нагретую посуду и с английским эквивалентом слов «передайте это музыкантам» шагнул, наконец, в зал.

При взгляде на собравшуюся там толпу было решительно непонятно, чего эти люди ждут: экстатического рок-н-ролльного полива или легкой танцевальной взбучки. Они могли устроить дикий слэм и не менее буйный стейдждайвинг, а могли скатиться в клубную плясовую – и то и другое одинаково успешно прочитывалось во всеядных глазах английского народа. Точно так же никогда не было до конца ясно, что именно несет в себе группа Garbage. Потому что вторая и основная интрига этой команды – сугубо звуковая, а точнее, звукоподражательная. Появившись в 1995 году, Garbage уже не могли работать на чистой энергии альтернативного рока – она к тому времени порядком устарела. Если та же PJ Harvey, заартачившаяся на самой зорьке девяностых, еще могла себе позволить самовыражение через довольно скромную электрогитарную аскезу, то Бучу Вигу для его припозднившейся истории с Мэнсон необходимо было соорудить декорацию посолиднее, пораскидистее – особенно на фоне откровенно загибающегося «гранджа» и набирающей невиданную силу электроники. Случайная географическая спайка Америка– Шотландия словно бы намекнула и на решающий звуковой баланс – истовый и неизбежно прямолинейный американский рок в сочетании с неистовым гламурным британским клубным попсом. Этот гибрид оказался весьма гибким и со временем позволил им одновременно упражняться в тяжелом рок-н-ролле и диско, в семидесятническом глэме и новейших электронных причудах.

А в зале меж тем на изрядной громкости запустили первый альбом The Velvet Underground – группы, которая в свое время лучше всех, включая Garbage, умела сочетать самый жестокосердный рок и самый сладкозвучный поп. Я еще подумал: какая, однако, забавная и бесстрашная у англичан привычка разогревать гостей музыкой, по силе и уму, как ни крути, здорово превосходящей ту, ради которой они, вообще-то, здесь и собрались. Свет начал гаснуть лишь в районе песни «All Tomorrow’s Parties», тогда же сцена окрасилась в лиловый цвет, и на нее выбрался некоторый разогревающий состав. Играла бывшая вокалистка группы Sneaker Pimps Келли Дейтон, для чего-то сколотившая собственную новую команду, имя которой благополучно растворилось в лондонском воздухе. Такие группы словно бы специально существуют для того, чтобы подчеркнуть третью сугубо интриганскую ипостась Garbage – ипостась выскочек. Эта Келли Дейтон, она, конечно, будет чуть слабее Ширли Мэнсон, но, по большому счету, принципиальной разницы меж ними нет. В самом деле, раздел электрогитарной музыки под названием bands with chicks всегда обновлялся с завидной регулярностью, и почему именно Garbage, этот поделочный квартет с некрасивой девочкой на знамени и панковским заголовком, оказались обреченными на успех, остается, в общем, некоторой энигмой.

Когда Garbage наконец выпрыгнули на сцену, то немедленно подтвердились почти все ожидания, столь тесно граничащие с опасениями. Все так. Ширли – звезда, блуждающая на фоне затемненных мосластых очкариков. Последние действительно играют на грани розовощекого девичьего попса и нахально-жесткого рока. И роль великих сочинителей явно не про их честь – ни «Cup оf Coffee», ни «Shut Your Mouth», ни даже «Stupid Girl» при всей своей бойкой прелести, как ни крути, не являются шедеврами. Я не учел одного-единственного момента. Собственно Ширли. Она оказалась похожей на cкинхеда-выкреста – маленькая беленькая безгрудая ласточка с жестоко вытравленными волосами, в тяжелых ботинках и белоснежных бриджах с черными помочами. Она была довольно красивая; и она носилась по сцене так, будто вышла на нее в первый и в последний раз. (Для сравнения: Земфира Рамазанова – куда более талантливая сочинительница и певица, нежели Ширли Мэнсон; но концертная энергия самых слабых песен Garbage так же определенно превосходит живой накал наилучших проделок Z.) В движениях и гримасках Ширли была малая толика того плохо толкуемого волшебства, которое способно в считанный миг оживить любые продюсерские надстройки, смять выверенные гибриды стилей и приструнить конкурентов. До этого сложно додуматься перед концертом. Переоснащенные пластинки не дают об этом должного представления. Более того – это немедленно улетучивается сразу по выходе. Ничего особенного, кстати, и не произошло – что-то во взгляде, движении рук и хрипотце голоса; некий моментальный пустячок, хлам, какой-то эмоциональный мусорок моментально перебросил все происходящее в ранг пусть не бог весть какой великой, зато безупречно живой музыки.

Выйдя из зала, я поискал английскую старуху, которой сдал на хранение подарочную водку – думал черкнуть Ширли что-нибудь на этикетке. Старуха задумчиво сметала с лестницы немногочисленный концертный мусор, а из-под оранжевой униформы у нее краем майки ухмылялась соответствующая певица.