Как живут «Бурановские бабушки» и как они попали на «Евровидение»

На входе в бурановский сельский клуб к доске приколочено расписание ближайших мероприятий: 21 апреля — «Кузьыликар» приглашает гостей; 29-го — фестиваль «Хрустальный башмачок». Рядом — режим работы кружков и клубов: две танцевальные группы, две драматические, ВИА, а также клуб ветеранов «Пукон корка». В полутемном зале негромко играет переведенная в миди фонограмма песни Шевчука «Это все»: «Бурановские бабушки» готовят ее исполнение в переводе на удмуртский к грядущему культурному мероприятию («Мы первые два куплета вообще не поняли — о чем это, — сообщает худрук ансамбля Ольга Туктарева, — а третий почти дословно перевели»). В углу сцены стоит стол с пультом. На колонке пылится диск «Супердискотека 80–90-х» — видимо, он пригодится на дискотеке, которая, если верить той же доске объявлений, проходит субботними вечерами: вход — 20 рублей, штраф за курение в помещении — 100 рублей, за хулиганские действия — 200. На другой колонке я замечаю рукописный отрывок сценария самодеятельной театральной постановки; правда, о чем он — понять затруднительно, поскольку реплики выглядят примерно так. «Юля: «Мон нырысь уг пуксьы, уг/Тиледлы мон верасько»; Вера: «Ти бере гинэ мон но гань-гань пукой». За развитием драматического сюжета проследить не удается: меня ведут в подсобку, в дверях появляется немногословная Зоя Сергеевна Дородова 1941 года рождения, решительным движением вынимает из-под мониста маленькую бутылку темной настойки и протягивает рюмку. «Надо, — разводит руками Туктарева. — Вы же с дороги. У нас так принято. Это хорошее, как лекарство, на 24 травах настояно. «Легенда Италмаса» называется. Да ты полную-то не наливай! Человеку плохо станет». Еще через пару минут в комнату широким шагом заходит Галина Николаевна Конева и зычным голосом запевает «Вдоль по Питерской».

Белый снег, серый лед на растрескавшейся земле. Туалет типа сортир на заднем дворе деревенского клуба. Два потихоньку разваливающихся элеватора на краю деревни геометрично структурируют блеклый пейзаж, уходящий в бесконечность. Заснеженная проселочная дорога зачем-то пересыпана песком, под ногами — чавкающая жижа. Где-то вдалеке, чуть пошатываясь, движется фигура в черной куртке и черной шапке. Вспоминается песня про деревню с последнего альбома группы «Кровосток». Только что из Бураново уехали корреспонденты «Немецкой волны» — и я представляю себе, с каким восторгом неофита они месили здешнюю заповедную грязь. Не поймите неправильно, в Бураново очень красиво — как бывает красиво во всяком захолустье, куда приезжаешь с отчетливым знанием того, что не проведешь здесь более четверти суток. «Бурановские бабушки» меж тем провели здесь по шесть-семь десятков лет — и только в последние годы регулярно выбираются во внешний мир, на концерты. В Кремлевский дворец (там их уже узнают гардеробщицы). В Эстонию. В Канны на открытие Русского дома. В храм Христа Спасителя на мероприятие, проводящееся фондом «Центр развития русского языка», руководителем коего является Людмила Путина. И — через месяц — в Баку, на финал «Евровидения». «Каждая бабушка купила себе по карте мира и отмечает там города, в которых они побывали, — рассказывает продюсер группы Ксения Рубцова. — А сейчас они даже азербайджанско-русские разговорники приобрели. Так что они подходят к вопросу очень основательно и серьезно».

Бурановские ландшафты плохо вяжутся и с «Евровидением», и с порталом YouTube, обеспечившим «Бабушкам» первый всплеск популярности, и с газетными заголовками вроде «Исламисты грозят убить «Бурановских бабушек» или «Бурановские бабушки» дали откровенное интервью». История успеха «Бурановских бабушек» — последовательность случайных сцепок событий и ловких коммерческих решений, смесь локального подвижничества с рыночной поп-конъюнктурой, оправданный парадокс. Парадная биография коллектива гласит, что он существует более 40 лет, — но с тем же успехом можно было бы сказать, что и 400 (или когда там основано Бураново), столько, сколько в этой деревне в принципе пели песни. Нынешний сюжет закрутился в начале нулевых, когда в деревню приехала вышеупомянутая Ольга Туктарева; тогда ей было чуть за тридцать, сейчас — чуть за сорок, но здесь «Бабушками» руководит именно она. «У меня образование театральное, а я сама из соседней деревни, — объясняет Туктарева. — Вышла замуж, переехала в Бураново и стала здесь работать в сельском Доме культуры. Изначально с детьми занималась театром, но возникла такая проблема: удмуртская литература очень молодая, никакой детской драматургии вообще почти нет. Решила попробовать взяться за обрядовые вещи, фольклор. Поняла, что это страшно интересно. А тут и «Бабушки» возникли. В этом составе мы лет 12». Изначально то есть «Бурановские бабушки» были простой деревенской самодеятельностью, призванной разнообразить досуговые занятия шести сотен жителей. Помогла близость к Ижевску и предприимчивость Павла Поздеева, режиссера, основателя промогруппы «Юмшан» и энтузиаста местной культуры. В 2004-м в рамках фестиваля «Новая песня древней земли» он придумал гастрономический хеппенинг «Перепечи против пиццы»: предполагалось, что деревенские аборигены на главной ижевской площади будут готовить традиционные пироги и конкурировать с местными пиццериями за любовь горожан. Пиццерии, правда, в итоге отказались — зато по чьему-то совету из Бураново были выписаны бабушки, которые поставили на площади печь и с песнями и плясками наторговали за день на 3 тысячи рублей. Еще через четыре года Поздеев получил от удмуртского Министерства национальной ­политики заказ на проведение мероприятий по продвижению национального языка, придумал «музыкально-эстетский цирк», рефлексирующий о проблеме удмуртского акцента, свел этнопевицу Машу Корепанову с ансамблем STOMP — и снова вспомнил о бабушках. Так они запели на удмуртском Цоя и Гребенщикова, так их сняли на камеру местные телевизионщики, так «Бурановские бабушки» превратились в мем и попали в телевизор.

«Вся эта рок-музыка расцветала в пору моей молодости, так что мне достаточно легко было это перевести, — сообщает Туктарева. — А бабушкам, конечно, было в новинку. Их сначала отпугнула «Звезда по имени Солнце», но я сделала хитрый ход конем — рассказала про Цоя. Что он был за человек, как жил, о чем пел. Они послушали еще раз. А я же как понимаю этот текст? Я человек деревенский, меня всегда давит городская атмосфера, мне всегда казалось, что город подавляет человека, его нутро творческое, здоровье; город для меня вообще чужероден. Я в песне это видела, а бабушки послушали и говорят: нет, это песня о нашей жизни! Весь мир — как этот большой город! Надо же, думаю, бабушки гораздо мудрее меня». За Цоем и «Городом золотым» последовала зарубежная классика — «Smoke on the Water», «Шизгара», «Hotel California», тоже на удмуртском, зачастую с разночтениями с первоисточниками. «Ну о каких отелях могут бабушки петь?! Мы пели о том, что есть замечательные места по всему миру — бескрайние степи, глубокие моря, непроходимые леса, но нам все равно ближе своя Удмуртия и свой язык. А под «Шизгару» частушки подогнали». Исполнялось все это ровно так, как и может исполнять ансамбль из деревенского клуба: нестройным хором под одну гитару, а то и вообще а капелла. Идея, в сущности, блистательная — инвертировать новый городской фольклор, все те песни, что орут в подворотнях, коверкая слова и ломая аккорды, обратно в исконную традицию, подойти к ним с точки зрения вечности, в которую они уже и так попали; в сущности, «Бурановские бабушки», поющие «Прогулки по воде», — это ведь практически наш ответ первому альбому Nouvelle Vague (причем с похожими последствиями). Идея, блистательная настолько, что Ксения Рубцова, директор Людмилы Зыкиной, тогда создававшей свой мелкопоместный продюсерский центр, углядев бабушек весной 2009-го на вечеринке в родном Ижевске, через некоторое время предложила им поучаствовать в юбилейном торжестве народной певицы и перевести на удмуртский зыкинскую «Снег-снежок» (жест, в сущности, диаметрально противоположный операции с Цоем, но на это уже никто не обращал внимания). А потом, когда «Бабушки» взорвали зал, — заключила с ними контракт. А потом выдвинула их на «Евровидение». В первый раз, когда ансамбль пел сугубо аутентичную вещь «Длинная-длинная береста и как сделать из нее айшон», аккуратно сдобренную электронным битом, «Бабушкам» отрядили первое место. В этом году продюсер прибегла к композиторской помощи местного поп-олигарха Виктора Дробыша, тот набросал к удмуртскому куплету евродэнс-припев — и вышла триумфальная «Party for Everybody». «Я не хотел иметь ничего общего с «Евровидением», но когда увидел бабулек, растрогался и подумал: почему бы и нет, можно приколоться, — хохочет в трубку Дробыш. — Вот и прикололись. Для меня в этом был такой спортивно-человеческий интерес. Я и не хотел-то поначалу, потому что боялся стать для «Бабушек» бестолковым персонажем, написать что-то, с чем они не пройдут, а потом будут обламываться и винить меня. А получилось, что мы победили. А победителей не судят — правильно?» Победителей не судят — к победителям выстраивается очередь. Она, собственно, и так стояла последнюю пару лет. «Бабушки» пели с Бутусовым перед многотысячной толпой опен-эйра «Рок над Волгой», пели с Тимати и «Фабрикой», встречались с Петросяном, Резником и Пугачевой. Журналисты Би-би-си учили их произносить имя и фамилию Энгельберта Хампердинка. У группы появились фанаты-японцы. В какой-то момент ангажементов стало так много, что «Бабушки» перестали выезжать на корпоративы. Деньги на восстановление бурановской церкви (цель, замаячившая на горизонте по ходу развития событий) собираются и так — в мае уже должна начаться постройка стен.

«Не устаете?» — спрашиваю бабушек. Те хором смеются — этот вопрос им задает каждый первый. Бабушки вообще много смеются и куда меньше говорят; больше всего интереса в ходе часового разговора вызывает полемика о времени высадки картошки в огороде: кто-то собирается успеть до «Евровидения», кто-то ссылается на опыт предков и говорит, что было время — и в июне сажали. В остальном все вполне благодатно. Какие вам нравятся артисты эстрады? Все! А передачи на телевидении? Все! А как вам Москва? «Шумная больно Москва ваша, — сообщает Конева, которая вообще тут явно фронтвумен. — Пробки. Все в машинах, где москвичи-то?! По улице они ногами не ходят. А вечером смотришь — окна горят». А заграничные гастроли — наверное, они должны были произвести впечатление? Все очень интересно! Ну а конкретнее? «Как в сказке побывали. Во Франции видели бабушек с дедушками в трусиках одних на пробежке. Мы ведь так на улицу не выйдем! А они к нам еще фотографироваться просятся, а языка-то не знаем мы! А еще странно — вот в Ниццах мы сели на самолете, и там гора высокая, и на ней дома многоэтажные. Как они там живут?! Мы на земле, а они на горе. И деревья у них растут на балконах, большие такие. Мы в гостинице были — так там напротив мужик все усаживал, пересаживал, поливал». А в деревне меняется жизнь? Меняется, говорят, работы нет, молодежь уезжает. «Раньше-то как работали — без выходных! — сердится Галина Николаевна. — А теперь совхоз развалился. Еще и леса рубят. Вот соседний лес — как было красиво, а теперь не пройти. Это ведь не мы разрешаем, это кто-то разрешает. Хоть с топором к ним выходи навстречу — драться». А как вам было на отборочном туре «Евровидения»? «Они там все это «у-у-у-у» орут английское и в трусиках стоят». Так у вас же, говорю, тоже английское. «У нашей песни в куплете слова знаешь какие? Мать говорит — белую скатерть накрываю, сыновей своих дожидаюсь, зеленое платье надела, белый платок, тесто замесила, пироги буду печь, даже собака радуется и кошка радуется. И припев английский — идемте танцевать. А мы же перевода не знали. А как перевели — все сошлось».

Одно не очень понятно: церковь — благое дело, но ведь очевидно, что «Евровидение» вряд ли сильно увеличит капитализацию «Бабушек», про них и так уже все знают, их и так уже всюду зовут; зачем это им самим? Слово берет худрук. «Мы тоже с бабушками говорили — а надо ли бы­ло речку мутить? И думаем, что надо. Вон ведь какой всплеск интереса. Люди-то соскучились по народной песне. Это, конечно, не идеальный вариант, но сам факт! И очень важно, чтоб люди знали, что в этом возрасте все что угодно можно делать. Мы же были во Франции, видели, как у них пенсионеры живут. А у нас? Если на пенсию вышел, то уже списанный человек. Считает копейки, слушает свои болячки, и все — жизнь закончилась. Неправильно же это!» Резонный тезис, который, впрочем, приобретает дополнительное измерение, если вспомнить, что самой младшей из «Бабушек», не считая Туктареву, столько же лет, сколько певице Мадонне. А продвижение удмуртской культуры, с которого все начиналось? «Конечно, важно! Для нас масштаб не важен, важно то, где мы живем. Мы видим, как меняется отношение детей к нам. Мы раньше выходили на сцену с народными песнями, а они же все протяжные, по 20 минут, ну и реакция такая была — ну все, опять бабушки вышли, — вспоминает Туктарева. — А сейчас? Ух, бабушки, ах, бабушки! Я боялась, что песни уйдут вместе с ними, а теперь они у молодежи в телефонах звучат. Мы еще берем старинные песни, делаем аранжировку — и на дискотеке идет зажигательно».

Визит в Бураново вызывает у городского жителя редкое умиление — примерно как у Незнайки в конце «Незнайки на Луне»: у него «захватило дыхание, когда он увидел над головой яркое голубое небо с белыми облаками и сияющее в вышине солнышко». Штука в том, что на этот счет имеются и другие мнения. «Мне алкоголики говорят: мы гнилые снаружи, а эти куркули — внутри! — практически колотит кулаком об стол энергичная женщина Зоя Лебедева. — Ольга — проплаченный культработник, она и Шевчука может, и попсу дикую, а в народной культуре песня была сакральной! Эти тщеславные старухи всегда были куклами при системе!» Лебедева родилась в Бураново, училась в Москве, была вхожа в диссидентский круг, потом вернулась в родную деревню налаживать коммуникацию современной культуры с традицией — и потерпела поражение. В начале нулевых она сделала масштабный арт-проект «Перепись», обойдя каждый двор в деревне и записав разговоры с жителями на видео, работала на полставки в клубе, но в конце концов рассорилась с Туктаревой на почве «Бурановских бабушек», жажды славы и лояльности к попсе. Если верить Лебедевой, она пыталась устроить дело так, чтобы клуб был для всей деревни, — а в итоге он только для самозваных звезд; если верить Лебедевой, деревня теперь разделена на две части — одни бабушек одобряют и приветствуют, другие говорят, что это стыдно. Ей вторит Александр Юминов, еще один важный местный культурный подвижник, основатель Kama Records, выпускавший одновременно передовую ижевскую электронику и традиционный сельский фольклор — и почти выпустивший некогда диск с кавер-версиями «Бурановских бабушек» (воспрепятствовал только-только подписавший контракт с коллективом «Дом Зыкиной»). Выясняются и другие любопытные подробности: что основала коллектив и дала ему первичный репертуар некая баба Лиза, ко­торой сейчас за 80 и никуда ездить она просто не в состоянии; что та самая песня, с которой «Бурановские бабушки» зажигали на первом отборе «Евровидения», была написана бабой Лизой на смерть мужа. «Традиция — это метафизика места, — поясняет свою позицию Юминов. — А когда глубоко личная, трагичная песня превращается в развлекательное скоморошество — это чудовищно далеко от традиции. Это демонстрирует, что традиция ничего не значит; и самое страшное, что эта демонстрация исходит от самих носителей культуры. Изнутри все это выглядит достаточно неприятно. А для внешнего мира — это такая прикольная вещь».

История бурановских бабушек — это действительно во многом про то, какие приключения происходят с традицией в свете наступающего общества потребления, про то, как функционирует этот самый былинный народ. После коллективного заседания с бабушками в бурановском клубе мы идем на экскурсию в гости к Галине Николаевне Коневой — посмотреть, как в Бураново, собственно, живут. Бабушка показывает черно-белого кота Артиста, кормит козу, разговаривая с ней на удмуртском, и хвастается телевизором с большой панелью, одобрительно отзываясь о программе «Время», передаче «Пусть говорят» и сериалах телеканала «Россия». На табурете я замечаю газету «Аргументы недели» с разоблачительной статьей о том, какие страшные криминальные элементы баллотируются в Думу от КПРФ, и решаю-таки задать неуместный ­вопрос: ходили ли бабушки на выборы? Ходили — в Москве, всем коллективом. И за кого го­лосовали? «За Путина, — говорит Конева. — Пока Путина не поставили, мы по три месяца пенсию не получали. А с тех пор всегда есть, а пока пенсию дают — жизнь продолжается». Подождите, говорю, а как же то, что в деревне работы нет, лес вырубают? «А, это у нас местные тут, республика. И вообще — мы в политику не лезем. У нас свое хозяйство. Ну что, — обращается она к фотографу, — глаза тебе хитрые сделать?» Мне приходит в голову, что при всей своей китчевости, при всей нелепости дробышевская «Party for Everybody» являет собой крайне удачную звуковую метафо­ру жизни удмуртской деревни. Пространства, где кругом лежат снега на все четыре стороны, а в красном углу стоит телевизор. Ситуации, в которой протяжный напев, свидетельствующий о неизбывной и неизменной вечности, перебивается ультимативной положительной программой: камон энд дэнс.

Или, как пел один автор, которого «Бабушки» перекладывали на удмуртский, мы будем делать все, что мы захотим, а сейчас мы хотим танцевать.