Биография группы «Ленинград»
Группа «Ленинград» выпускает новый альбом — «Аврора». Тем временем в издательстве «Амфора» выходит книга Максима Семеляка — первая полноценная биография «Ленинграда». «Афиша» публикует в сокращении главу, где описаны события 1999–2000 годов: Шнуров начинает петь и записывает «Мат без электричества»
Действующие лица: Сергей Шнуров — лидер группы «Ленинград», Денис Рубин — первый директор «Ленинграда», Александр «Сашко» Привалов — бывший трубач «Ленинграда», Алексей Зимин — главный редактор журнала «Афиша–Мир», Алина Крупнова — продюсер, Ира Седова — арт-директор клуба «Китайский летчик Джао Да», Алексей «Микшер» Калинин — барабанщик «Ленинграда», Андрей «Андромедыч» Антоненко — тубист, клавишник и аранжировщик «Ленинграда», Роман Грузов — участник арт-группы «Речники», редактор журнала «Большой город», Иван Дыховичный — кинорежиссер, Константин Мурзенко — сценарист и кинорежиссер, Митя Мельников — первый барабанщик «Ленинграда», Митя Борисов — ресторатор, Илья Бортнюк — глава компании «Светлая музыка», Анна Черниговская — вдова Дюши Романова, флейтиста «Аквариума», Дмитрий «Демыч» Беляев — церковный сторож
Сергей Шнуров: Когда я записал «Мат без электричества», я вот этой самой рукой ощутил, что вот оно, время, и его яйца у меня в руках. Я испытал кайф неимоверный. Чудо произошло маленькое. Все альбом залажали, говорят, говно полное, а мне было вообще неинтересно их мнение. Я сидел дома и слушал его каждый день.
Само название альбома невзначай соответствовало кличке солиста: шнур, электричество etc. И жизнь из этой записи выплывала сама собой, на простых и необсуждаемых основаниях, словно электричество из бытовой розетки. Дело было вовсе не в соперничестве с Игорем Вдовиным, не в том, кто как пел — лучше, хуже, ярче, глуше. Дело в том, что когда люди впервые слышали альбом «Пуля», они, как правило, спрашивали: «Что это играет?» Когда люди впервые слышали альбом «Мат без электричества», они обыкновенно интересовались: «Кто это поет?» С этим человеком хотелось — совершенно по-сэлинджеровски — познакомиться, причем желательно быстрее. Мне тоже этого хотелось. Даже несмотря на то что мы уже, в общем-то, были знакомы — встречались зимой 98 года в первом «ОГИ», потом еще где-то, потом еще что-то. В те разы у меня совершенно не укладывалось в голове, что невысокий круглоголовый парень в псевдовоенном свитере и с нелепой, похожей на запятую бородкой, фактически мой ровесник (Шнур старше на год и пять месяцев, он родился 13 апреля 1973 года), окажется способен на такие слова и вещи.
С возникновением «Мата без электричества» у «Ленинграда» стала складываться вполне осмысленная аудитория. При всей матерщине «Ленинград» совершенно не нуждался в возрастном цензе — дети и юношество к этой музыке не слишком тянулись. Никто не писал слово «Ленинград» на стенах, это была музыка для старших. В Шнуре, которого мало кто тогда знал, все чаяли видеть как минимум сорокалетнего. Под его музыку вполне можно было, согласно расхожей установке, «все прое…ть». Однако сама конструкция фразы уже предполагала наличие этого «всего», то есть определенную зрелость. Интересно также то, что меломаны «Мат» почти поголовно избегали. Наслаждались им, напротив, те, кто музыку вообще не слушал (например, самые разнообразные девушки, а также гуманитарии под и за пятьдесят). Шнура это радовало. Семь лет спустя он мне скажет: «По крайней мере про «Ленинград» никто не скажет, что мы, мол, выросли на ваших песнях».
Сергей Шнуров: Кризис вообще пошел на пользу. Он всех поставил на место. Все откололись, денег ни у кого не было, их больше никто не давал. И «Мат» в результате был записан мною за триста долларов в свободное от работы время. Gala Records купила уже записанный альбом. Причем с ними мы очень сильно бодались по поводу концертного контракта, тогда это было общее место. Это означало, что ты должен играть не меньше шестидесяти концертов в год и до момента отбития какого-то невероятного (как будто кто-то во что-то вкладывался) ты получал тридцать процентов гонорара. В общем, нае…лово.
Денис Рубин: Изначально Вдовин больше котировался, Шнуров был на заднем плане, хотя и старался вести себя достаточно ярко: переодевался в женское платье, красил ногти, каски какие-то носил. Вряд ли переход к микрофону был спором со Вдовиным — в конце концов, даже Пузо брал на себя довольно много внимания. Вообще «Ленинград» в этом смысле был очень благодарной историей, группой как бы без лидера. Переход был сложный — Шнур ведь не хотел петь даже не потому, что он не умел и боялся. Ему не хотелось тянуть на себе всю эту историю — потому что изначально она была задумана как проект без лидера. Я помню, он жаловался, что тяжело брать на себя очень много, быть и лидером, и управляющим, потому что все были неуправляемые, особенно первый состав, за исключением Микшера, который, понятно, профи до мозга костей.
Александр «Сашко» Привалов: «Мат» писали очень весело — за один день. Сейчас так уже не делают. Это было на «Нева-Рекордс». Пришли на студию, сыграли первую песню. Вышел звукорежиссер и говорит: «Да, конечно, все так, но на концертах это звучит лучше». Мы говорим: «Ну конечно, на концертах-то мы пьем». Тогда звукорежиссер, по-моему, сам даже сходил и принес. Ну и все сразу заработало. Андромедыч играл на «ухе». Мы с Васей все гитарные партии сыграли на трубе и тромбоне.
Сергей Шнуров: Когда мы записали «Мат», я беру кассетку домой, врубаю, слушаю, думаю: надо ж, б…дь, порядок песен составить. Начинаю что-то писать, вдруг понимаю: ох…енный порядок. Я так все и оставил. Одну переставил, вступительную, «Будем веселиться».
Алексей Зимин: «Мат без электричества» я первый раз услышал в бессознательном состоянии. Была весна 2000-го — апрель, а может, и март. Была квартира у Елоховской и день рождения хозяйки квартиры. Или просто крупная пьянка, не суть.
Утром я проснулся в этой квартире один, лежа на полу, закутанный в пыльный ковер, с полным комплектом абстинентных удовольствий.
Освободившись от ковра, я практически на ощупь — глаза не открывались — доковылял до кухни, пальпировал холодильник, с трудом найдя на нем ручку, распахнул и — опять-таки на ощупь — нашел там початую бутылку водки. Из раковины тем же манером извлек рюмку, налил — ну и так далее. Глаза приоткрылись и обнаружили магнитофон на столе. Я нажал кнопку Play, и из магнитофона с удивительно нужной громкостью засопели трубы вступления к «Дикому мужчине». Я налил еще рюмку, выпил — и ох…л.
Теперь мне уже трудно объяснить, чем, собственно, меня так зацепили именно эти песенки. Но все в них волшебным образом срифмовалось и с моим незаконченным филологическим образованием, и с интуитивной страстью к панку, и с трудовой книжкой с записями о работе дворником, слесарем и начальником передвижной библиотеки, вся биография и какая-то лихая и победительная в своем пораженчестве сексуальность плюс еще похмелье, и смерть, и загробный оптимизм. Все, чем я жил и что нажил к тридцати годам, — все в опереточной, но самой точной форме было в этих шансонетках. В голосе Шнурова не было и тени вдовинского кривлянья, не было никакой театральности. Это были песни по формуле Платонова: которых никогда не слышал, но слова которых втайне знаешь.
Я позвонил хозяйке и рассказал ей о своей находке. Оказалось, что находку эту я сделал еще вчера ночью, случайно поставив кассету, а потом, никого не подпуская к магнитофону, заставлял всех слушать «Мат», пока сам не упал замертво и не завернулся в пыльный ковер.
Тем утром я прослушал «Мат» семь раз, допил всю водку, которая была в этом доме, и уехал, украв кассету. Но это не была кража — я забирал свое.
Сергей Шнуров: Я не снес людям крышу, я просто попал в резонанс к тому, что происходит у них внутри. Потому что я такой же. И то, о чем многие думают, я сказал со сцены, вот и все.
Алина Крупнова: Что было тогда своего и современного для обычной алкокультуры? Вообще ничего. При этом все тяготели. Слушали Северного в больших количествах. Был такой Сергей Гинзбург, недолго пробыл, потому как спился, но его уже собирались поднимать на флаг, потому что у него был замечательный голос, он писал свои песни. Я уже не говорю, что все слушали Челентано: Гарик Сукачев, Скляр, Охлобыстин. Думали сами как-то это протолкнуть, романсы какие-то записывали, пытались что-то сами придумать. Ничего не придумали, как мы знаем. Все эти акустические алкогольные пластинки… Они были, да, но все равно это было не то. А по-честному это проявилось с «Ленинградом». Этого все ждали, это было всем нужно.
Ира Седова: Они своим внешним видом, нетрезвостью и хамством пугали и отталкивали, а с другой стороны, в этом витал такой дух вседозволенности и свободы, всем казалось, что бухать с этими чуваками круто, что подобная свобода передается воздушно-капельным путем.
Алексей «Микшер» Калинин: Я помню, мы приехали играть в МДМ, у нас была песня «Только с тобой», там под конец Серега пел: «Только тебя одну сегодня буду я е…ть». И я вижу, что люди в зале начинают вскидывать руки на этих словах, я понял, что происходит нечто необыкновенное. Как это можно? Вроде бы такая херня, ну просто матерное слово, а людей вскрывает с такой страшной силой.
Андрей «Андромедыч» Антоненко: Я заходил в гости к Сереге, он снимал со Светиком хату на Измайловском проспекте. Помню, как мы придумали «Дикого мужчину». Шнуров мне поставил диск Tiger Lillies, он тогда на «Модерне» работал, оттуда и раздобыл. Вот, говорит, есть такая группа, уе…ны полные. Для него тогда критерием хорошей музыки служила в первую очередь неординарность. И всю историю «Ленинграда» формировало именно это. Вот, говорит, офигенный проигрыш, жалко, что мало. И он ходит, ходит по комнате, говорит: «Может, сп…дить?» Я спрашиваю: «А сколько пластинок-то в городе?» Ну, говорит, на «Модерне» есть и еще у какой-то бабы точно. Я говорю: «Все, п…дим». Тут же сп…дили. А у него была такая коробка из-под обуви, в которой лежали листы с текстами, он порылся, вытаскивает этот текст, мы тут же его присобачиваем, благо гармошка у него дома лежала и контрабас. Тут же под горячую руку через полчаса сочинили «У нее такая жопа». На радостях едем в «Грибыч», всех расталкиваем и после двенадцати выходим и играем, Пузо подтягивается. Можно было абсолютно все.
Роман Грузов: Я видел хорошую сцену между группой «Корабль» и группой «Ленинград». Они встретились в «Грибоедове», и пьяные «Корабли» говорят: «Ну а хули-то у нас песню сп…дили про пистолет, разве это дело?» А те отвечают: «Да вы посмотрите на себя и посмотрите на нас. Так хоть кто-то узнал про нее».
Иван Дыховичный: У людей типа Шнурова не бывает страха перед тем, что они кого-то любят и кого-то напоминают. Такие как Шнур сами протягивают руку, показывая, от кого они. Это признак силы. И поэтому они делают новое — в отличие от тех, кто заматывает и скрывает.
Сергей Шнуров: Если ты говоришь честно, то любой х… может это обсмеять и поставить в говно. Вот ты говоришь: «Я люблю тебя». Смешно звучит? Смешно. П…дец. Все в кавычках. Это все «как бы». И «Ленинград» показывает эту ситуацию. Что все — «как бы». В обществе, где все стало понятием, где любые слова заворачиваются в какую-то оболочку, что бы ты ни произнес.
Константин Мурзенко: Главная особенность концертов группы «Ленинград» заключается в том, что на них никогда не случалось никакой х…ни. В отличие от, например, концертов группы «Колибри» — я уж не говорю про «Гражданскую оборону»: я однажды пошел на их концерт возле станции метро «Выборгская» — так просто побоялся туда заходить. А первый же концерт группы «Ленинград» был в дорогом клубе с фейсконтролем. В «Манхэттене». Кажется, это был их первый концерт — ну в крайнем случае пятый. Там было много людей, всем все понравилось, однако же там никто не танцевал пого, не кидался пивными бутылками. И это было достаточно непривычно для меня. Игорь Вдовин очень сильно нравился девушкам. Про бесчинства группы «Ленинград» я знаю массу историй, а вот сами зрители вели себя на редкость пристойно.
«Ленинград» появился в эпоху группы «Два самолета». И хотя группа «Два самолета» вела себя довольно сдержанно, на их концертах, равно как и на концертах группы «Колибри», творилось черт знает что — меня потом три дня носило непонятно где.
А как-то в Москве я оказался на сольном концерте Сергея Шнурова, где он пел все те же самые песни под электрическую гитару и произвел на меня куда большее впечатление. У него были очень красивые лакированные ботинки. Кремовые.
Митя Мельников: Мы играли однажды в «Манхэттене» — зачем нас туда позвали, непонятно. Народу было немного — группу «Ленинград» никто не знал. И на сцену полез какой-то чувак лет сорока — в костюме, дико агрессивный и возмущенный, ну и в выражениях он тоже не стеснялся. А Шнуров ему говорит: «Давай, иди сюда». Чувак поднимается по ступенькам на сцену, Шнур бьет ему в челюсть, он падает обратно, концерт продолжается. Ничего, прокатило.
Сергей Шнуров: Я — как Тупак Шакур. Десять лет был в розыске. В шестнадцать не пошел в военкомат, в восемнадцать объявили в розыск, в двадцать — уголовное дело в прокуратуре. Но самое смешное в этой ситуации — человек находится в розыске, а про него тем временем печатают статьи в крупных журналах, показывают по телику. А наша, б…дь, милиция ищет до сих пор: где ж этот гад, где же этот вредитель, ну не найти его никак! Вот сука, скрылся! Наверное, в деревне живет.
Александр «Сашко» Привалов: У Глеба жили я, Квасо и Ромеро — в общем, лучшие люди «Ленинграда». Однажды мы ехали в Москву, а Квасо опоздал на поезд. Глеб встречал нас на вокзале. Квасо позвонил, сказал, что едет следующим поездом и будет через час. Мы стоим, ждем его на вокзале. Он приезжает не один, а со своей барышней. Мы ее называли мадам Квасо. Ну и едем к Глебу. А мы там у него уже полностью расслабились. Его мама даже однажды оставила записку: «Глеб, я скоро закрою дом колхозника». Приехали, закупились в магазине. Глеб поехал на работу, а мы сели пить. А в квартире оставалась бабушка. Она в какой-то момент вышла из своей комнаты. А Квасо со своей барышней к тому моменту уже напились и отправились трахаться — почему-то именно в бабушкину комнату. А мы с Ромеро подглядывали за ними и давали советы. В какой-то момент появляется бабушка и начинает лупить Васю по спине своей клюкой — уходите отсюда, черти! Квасо не обращает на это никакого внимания и невозмутимо продолжает, как швейная машинка. А барышня выглядывает из-под него и спокойно бабушке говорит: «Пожалуйста, оставьте его в покое, мы уже три дня пьем, ему и так кончить трудно, а тут еще вы ему мешаете». Тут и мы с Ромеро заявляем: «Милая бабушка, это молодожены, не обращайте внимания».
Митя Борисов: Как показывает время, Шнур стратегию разработал абсолютно стопроцентную. Я подозреваю, что он изначально все продумал — и Вдовина, и свой выход, и все-все-все. И платье. Все на десять лет вперед.
Илья Бортнюк: Шнуров, по-моему, до последнего момента не очень рассчитывал на карьеру музыканта. Я помню, он мне как-то сказал: «Вот сейчас на «Модерне» предложили стать начальником пиар-отдела, и я не мог отказаться». А он уже тогда собирал тот же «Спартак». Он, кажется, не думал о том, чтобы постоянно играть.
Сергей Шнуров: Я в детстве вообще хотел стать мороженщиком.
Андрей «Андромедыч» Антоненко: Однажды мы решили устроить концерт группы «Ленинград» сразу в пяти местах. Прикинули — можно же разбиться на части по три человека, ну концерт как-то идет, затягивается, растягивается, а Серега просто ездит с места на место — выступит то там, то здесь. Чтобы главного персонажа все видели и не беспокоились. Затея закончилась на звонке Седовой в «ОГИ» — они тут же созвонились, поняли, что дни пересекаются, и заподозрили неладное.
Ира Седова: Шнур очень закрытый и не очень счастливый человек. Недопонятый, кстати. Он не является мудрым человеком, но он про все знает, может любой разговор поддержать и всех за пояс заткнуть. Он каждый раз попадает пальцем в небо. В прямом смысле. И успехи группы «Ленинград» идут от этой его удачливости — пальцем в небо. Это же все на поверхности лежало, а он пришел и взял. Все думали: ну это же так понятно, так просто, так банально. И никому не приходит в голову, что если банальное раздуваешь до нереального, получается феномен.
Александр «Сашко» Привалов: В 99 году мы играли в МДМ на фестивале «Неофициальная Москва». И у нас был обед в «Бункере». За соседним столом сидели «Вопли Видоплясова». Мы сами по себе, они сами по себе. На столах было по бутылке водки, у нас она сразу кончилась, смотрим, у них она вообще нетронутая. «Вопли» нам заявляют: «У нас перед концертом не принято, так что забирайте». А я при этом сижу и слушаю, о чем они говорят: ну мы там съездили туда, а там такой говенный звук, ой, а вот там такие мониторы. Мне в то время это было просто дико. Мне казалось: какая в п…ду разница, что там у тебя происходит в мониторах, если тебя прет и ты каждый раз играешь — как в последний. Да плевать, что со звуком, есть он, нет. Тебя вштыривает, и ты выворачиваешься наизнанку. «Ленинград» — это честно было. Ничего не важно было. И люди это чувствовали. Честно, и все.
Алина Крупнова: Он, безусловно, здорово подорвал повсеместное увлечение виртуозностью исполнения, качеством звука. Доказал целому ряду людей, что по большому счету это не так важно.
Анна Черниговская: Осенью 2000 года был сборный концерт на Пушкинской, 10. Гребенщиков сыграл пару песен — и «Ленинград» неполным составом тоже. Дня через два я встречаю Борю. Он говорит: «Знаешь, я постоял за кулисами, послушал, а на следующий день у меня состоялось интервью для какой-то странной радиостанции «Фантом-FM». Приходит чувак, аккуратный такой, вежливый, называет меня Борис Борисович, вопросы задает умные. А я прекрасно понимаю, что это тот же самый Шнуров, которого я видел накануне. Мне очень жалко этого парня. Он сам не понимает, каких бесов он выпускает. Я уверен, что он с ними в конце концов заиграется. Он просто пока этого не чувствует. Потому что нельзя этого делать, мы через это уже проходили».
Дмитрий «Демыч» Беляев: Бес выпущен, согласен. Но бес-то выпущен не только в музыке или культуре. Бес выпущен из бутылки вообще везде в мире. Это наш общий бес. Отражением этого бесовства на здешней почве служит группа «Ленинград».