Лесная братва

Лесная братва

Нью-йоркский квартет Animal Collective — самый видный и хитрый представитель обширного поголовья «новых странных», расплодившихся в последние годы в Америке. Их музыка — это акустический лес, где исхоженные тропинки складываются в узорчатый лабиринт; шум и гам; ритуальные пляски и пионерские костры; песни, юные духом и дикие сердцем. Animal Collective без особого напряжения играют и нахрапистый нойз, и сонливые пасторали — и в итоге уходят от любых определений; их феномен не исчерпывается ни одним из новоизобретенных музыкальных терминов. Концерт группы, как можно судить по свидетельствам зрителей и самих музыкантов, — и вовсе отдельное действо: психоделический хеппенинг без начала и конца, буйный шизофолк в полном расцвете сил.

Потомок восточноевропейских евреев Брайан Уэйц, в группе фигурирующий под псевдонимом Геолог, рассказывает о том, что все это значит.

— Последние два альбома Animal Collective куда доступнее предыдущих записей. Движение в сторону поп-музыки — ваша сознательная стратегия?

— Тут ведь вот какое дело: мы считаем поп-музыкой все наши альбомы — даже «Here Comes the Indian» и «Danse Manatee», где много нойза и прочих странностей. Для нас это поп-песни, которые при желании можно насвистеть и напеть. Изменения, о которых вы говорите, — это в большей степени история про то, какие элементы звука мы выбираем как главные, приоритетные. Раньше мы всячески старались запихнуть в музыку всякие посторонние шумы, невесть откуда возникавшие в студии: они как бы бросали нам вызов, а мы его принимали. На последних двух альбомах нас больше интересовали именно мелодия и ритм: как с ними можно поиграть, что с ними можно сотворить.

— Существует расхожее представление о некоем нью-йоркском сообществе музыкантов, возрождающих идеалы 60-х, творящих этакую революцию. Насколько все это есть в действительности?

— Если вы о фрик-фолк-тусовке, где каждый друг другу сват и брат, то мы не имеем к этому никакого отношения. Девендра, Джоанна Ньюсом — мы с ними едва знакомы, большинство из них и в Нью-Йорке-то не живут. У нас другая песочница: наши друзья — группы Black Dice, Gang Gang Dance, Excepter. Вот это свои парни, родной контекст.

— Кажется, что ваша музыка тесно связана с природой — знаете, дремучие леса, заливные луга…

— Тут есть странный парадокс. Вот, к примеру, альбом «Sung Tongs» — это, безусловно, такая лесная, костровая музыка. Но штука-то в том, что он о жизни в Нью-Йорке! И других записей это тоже касается. То есть не стоит нас прописывать в лесу, как многие делают. С другой стороны, все мы действительно росли вне города, не смотрели телевизор, лазали по деревьям, дружили с животными. Я жил рядом с океаном, занимался подводным плаванием. Мне кажется, специфика нашей музыки во многом проистекает из этого зазора между нынешним урбанистическим существованием и детским опытом, чертовски важным для всех нас. Такая форма ностальгии по корням, если угодно.

— Насколько я знаю, вы даже работали в Комитете по охране окружающей среды.

— Ну да, но это не значит, что мы теперь политическая группа! (Смеется.) Хотя это сыграло свою роль: я там наобщался со всякими учеными, записывающими глубоководные звуки, которые я потом использовал в нашей музыке.

— Слово «психоделика» неизбежно присутствует в любом высказывании об Animal Collective. Для вас самих оно что-то значит?

— Да, определенно, хотя тут надо уточнить словоупотребление. Сейчас, когда говорят «психоделический», обычно имеют в виду имитацию саунда 60-х. Это не наш подход. Мы с огромным почтением относимся к старым группам — эти люди действительно многое изобретали и раскапывали. Но мы существуем здесь и сейчас, мы совершенно не жаждем звучать как будто нам 60 лет! В сущности, психоделика для нас означает музыку, которая уходит от каких-то общих основ, от традиционных песенных структур. В каждой песне мы пытаемся сконструировать отдельное пространство, звуковую среду, которая в большей степени связана с образами, с цветами, чем с мелодиями или текстами.

— Эти образы — насколько они конкретны?

— Предельно конкретны на самом деле. Каждый раз, когда мы что-то записываем, мы держим в головах картинку; любая наша песня — своего рода пейзаж. И к звукам отношение такое же: мы как бы добавляем в этот пейзаж полутона, оттенки, мазки. Проще всего привести пример. Вот на «Here Comes the Indian» есть песня «Two Sails on a Sound». Чистая импровизация, в сущности, однако у нас у всех перед глазами было одно и то же. Гавань. Сильный ветер — то крепчает, то затихает. Два парусника, привязанных к причалу, болтаются на волнах и все время бьются друг о друга. Так и сочиняем.