«Смысл песен в том, чтобы ласкать и жалить. Давать яд и противоядие»

Роман Литвинов смотрит на меня и улыбается своей обычной улыбкой — застенчивой, кокетливой и обезоруживающей. «Ты знаешь, — говорит он, — я решил назвать альбом «Downshifting».

Мы сидим в Роминой квартире в доме между ГЦСИ и зоопарком, за окнами минус 20, по комнате разбросаны вещи, бумаги и журналы, в одном углу стоит старый советский синтезатор «Поливокс», в другом — обклеенная яркими стикерами V-образная гитара, как у Джими Хендрикса; на небольшом телевизоре, который, кажется, очень давно не включали, лежит пачка искусственных сосисок. Под потолком болтается большой дискотечный шар, несколько блестящих пластин держатся на честном слове — месяц назад шар упал Литвинову на голову, было больно, пришлось подвесить повыше. Я тихо недоумеваю. Что происходит? За последние пять месяцев я послушал этот альбом раз сто пятьдесят; я бил себя по рукам, чтобы не отправить его всем родным и близким; я выучил эти песни наизусть — до последнего вздоха, до мельчайших звучков перкуссии; я придумал ему миллиард восторженных эпитетов — и вот теперь мне сообщают, что все это называется «Downshifting». Какого черта?

Стоит, впрочем, объясниться. Рома Литвинов, он же Mujuice (он же Муджус — все равно придется склонять на разные лады, так что воспользуемся кириллицей), романтический московский блондин с неправильным прикусом, электронный музыкант огромного ума и таланта, былая надежда русского техно, наш делегат в лайнапах европейских фестивалей и статьях американского вестника передовой культуры Pitchfork, записал диск, без которого непонятно, как мы жили, — и до которого ни Европе, ни «Питчфорку» дела, скорее всего, не будет. 10 бешеных и нежных вещей о любви и боли, юности и смерти, новостройках и электричках, костях и черепах, звере, что рвется под кожей, и мире, что сходит с ума вокруг. Грандиозный рок-альбом, где вместо гитар — терменвокс и визгливые синтезаторы, лазеры и сирены, колокольчики и пистолетики, бас-барабан, который бьет точнехонько под сердце; новая электроника, непредвиденно становящаяся средством лечения внутренних растрав. Не «треки», но песни — те самые, что укладывают жизнь в пять стремительных минут. «Морская» XXI века. «Группа крови» для поколения нулевых. Вот только название — название, кажется, подкачало.

«В контексте должно быть понятно, что это не про Ford Focus в кредит», — как бы извиняясь, объясняет Муджус и показывает мне обложку: все те же кости и черепа на темном фоне. «У меня есть большая тетрадь, там давно было записано — использовать ванитас, позднее барокко, натюрморт, напоминающий о бренности существования. Для меня дауншифтинг — это какая-то очень жизненная штука, которая касается вообще всего, что с тобой происходит: карьеры, отношений, друзей, взросления. Сам этот альбом — это результат дауншифтинга».

Литвинову было с чего переключаться. Четыре года назад он выпустил диск «Cool Cool Death», на котором его трепетная электроника как-то вдруг повзрослела, обрела внутреннюю уверенность и стать — и на котором у Ромы впервые прорезался голос, но как-то робко, сплошными полунамеками. «После «Cool Cool Death» я сошел с ума и не понимал, что делать. С одной стороны, он был достаточно успешный, мы стали много ездить, и это поначалу было, ну как детская мечта — тур и все такое. С другой стороны, в какой-то момент мы очень жестко играть перестали — потому что я понял, что больше не могу. Не могу петь эти слова, имея что-то в виду. Не могу делать так же — хотя, если есть голова на плечах, ничего не стоило использовать тот же алгоритм, петь какую-то бурду, подделываясь под самого себя. Все перестало получаться, и ты сидишь и думаешь: что же изменилось? А то и изменилось, что ты сидишь в самолете с бокалом вина, не спав трое суток, и у тебя просто нет внутри места. И чтобы снова создать среду, в которой ты бы мог существовать, надо все это сломать, снова писать, как в детстве, когда хочется делать что-то большое и важное для себя, а не быть частью механизма. Поэтому я все бросил — решил, что для меня важнее какие-то внутренние ощущения, чем, грубо говоря, кэш. И если у Саши (Холенко, он же DZA, музыкант, продюсер и постоянный коллаборатор Литвинова. — Прим. ред.) была какая-то работа, то у меня на тот момент не было ничего. Вот это и есть дауншифтинг. Этот альбом вырос из него — из скуки, из ожидания, из стресса, из неравномерного графика».

Mujuice «Танцевать»

Так концерты Муджуса выглядели раньше. На презентации «Downshifting» Литвинов собирается избавиться от инструментов и превратиться в настоящего фронтмена

При всем при том в конечном итоге «Downshifting» не кажется разрывом с «Cool Cool Death» — скорее его радикальным продолжением: цветущая сложность уступила место святой простоте, песни перестали стесняться сами себя. «В «Cool Cool Death» была определенная инерция от музыки, которую я делал раньше; я будто пытаюсь что-то сказать — но побаиваюсь, манерничаю, где-то пытаюсь обмануть».

Mujuice «1997»

Альбом «Cool Cool Death» был своего рода оммажем детству, проведенному в 90-х, в форме потока сознания — в песне «1997» это заметно особенно ярко

«Здесь у меня была задача сделать очень прямую и внятную вещь — я больше стирал, чем писал; удалял, вычищал. Я почувствовал, что что-то в прошлом недосказал. Это, кажется, в сказке какой-то было — когда ты называешь имя монстра, он исчезает. Если ты озвучиваешь что-то правильно, ты это одновременно уничтожаешь, решаешь внутри себя какую-то проблему». Решая проблему внутреннюю, Литвинов одновременно решил проблему внешнюю: отчаянной нехватки мелодий в эпоху тотального избытка звуков. В новогоднем интервью «Афише» Сергей Шнуров вполне справедливо жаловался на то, что российскому человеку нечего промычать в душе, кроме Веры Брежневой; песни с «Downshifting» я лично последние месяцы мурлыкаю себе под нос в самых разных бытовых ситуациях.

«На самом деле меня отчасти спасло то, что я стал заниматься рекламой: тебе надо написать 15-секундный трек, у которого есть начало, середина и конец, тема и настроение, — это очень организует. Когда я учился в Институте дизайна и графики, там часто говорили про функцию, про потребителя, про послание и его считываемость. Тогда я считал, что все это ерунда. Но в «Downshifting» мне было очень важно понять песню как функцию. Это не треки с голосом, не стихи с музыкой — это именно песни. Мне хотелось, чтобы по ощущениям все звучало так, будто это можно сыграть на гитаре, хотя сам я на гитаре играю неважно. Чтобы не возникало вопросов, как с «Cool Cool Death»: «А что это?» Что-что? Песни грустные пою».