Каких художников чаще всего подделывают и покупают в Москве
Поддельный Шишкин, натюрморты с барабулькой и русский авангард: «Город» выяснил у эксперта, что москвичи хранят в своих сейфах и вешают в гостиных — и сколько на этом рынке подделок.
Большие художники в московских квартирах
Мои знакомые искусствоведы, знакомые с частными коллекциями, говорят, что в Москве есть все — от скифского золота до художников Ренессанса. Конечно, никто это не афиширует. Есть отдельные суперизвестные собрания вроде коллекции Петра Авена — совладельца «Альфа Груп». Он выставлял ее в Пушкинском; там Кустодиев, Кончаловский, Петров-Водкин, которые стоят по 2 миллиона долларов и больше.
Но в основном у нас популярны художники типа Поленова, Саврасова и Шишкина. Причина довольно проста — это все имена из учебника «Родная речь». В начале 90-х люди с большими деньгами, но без хорошего образования и вкуса, скупали живопись, просто чтобы войти в определенные круги. А кроме художников из «Родной речи», они никого и не знали. Когда Поленовых и Шишкиных стали скупать пачками, цены на них взлетели моментально — в итоге эти художники переоценены в десятки раз. Еще в начале нулевых Шишкина можно было купить за 10 000 долларов, а последние годы цены стремятся к миллиону или даже больше, если картина большого размера.
В начале 90-х Шишкин был чуть ли не самым популярным русским художником — из-за спроса цены на его картины завышены в несколько раз
Откуда берутся подделки
В СССР антикварного рынка как такового не было — статья за спекуляцию запрещала продавать. Еще в довоенные годы был основан Центр Грабаря, но он делал заключения исключительно для музеев. Такого понятия, как коммерческая экспертиза, не существовало. Конечно, был черный рынок, но никто не мог по-настоящему проверить подлинность товаров. После перестройки появился легальный рынок антиквариата, и цены на живопись резко пошли вверх.
Вместе с легализацией рынка массово стали появляться и подделки. Бывает, что какая-нибудь семья вот уже 50 лет считает, что у них висит, допустим, Шишкин, они его берегут, ждут, когда подорожает, потом приносят к нам — и оказывается, что это подделка. Поскольку все русские художники XVIII–XIX веков учились у европейцев, то стиль письма у них был один. Тот же Шишкин учился у живописцев пейзажной Дюссельдорфской школы. Зачастую его вещи без подписи практически невозможно отличить от полотен немецких художников — а немецких художников уровня Шишкина в Германии десятки. Это у нас он такой один. В 90-е годы на европейских аукционах покупали картины третьесортных западных художников за 5000 долларов, смывали настоящую подпись, ставили подпись Шишкина. Наши эксперты, еще не знакомые с этой технологией, подтверждали подлинность. Кроме того, советские искусствоведы на тот момент плохо знали западное искусство и не понимали, насколько циничен антикварный рынок.
После серии громких скандалов нулевых все стало несколько цивилизованнее — сомнительных крупных сделок уже не совершалось, уровень ошибок тоже снизился — все стали аккуратнее. Но, опять же, в отличие от США, у нас нет материальной ответственности эксперта. В Штатах четко прописано: если ты подтверждаешь подлинность вещи, а потом другой эксперт выносит противоположное заключение, обычно дело доходит до суда. Если эксперту не удастся доказать свою правоту, то он в полном объеме несет материальную ответственность. У нас же нет никакой правовой базы и лицензирования. Что, конечно, не исключает других рисков — от просто рассерженных покупателей до проломленных голов.
Многие коллекционеры не жалуют пасторальные сюжеты, как на этой картине советского художника Алексея Грицая
Бывают случаи, когда продают подделку с подлинной экспертизой: делают экспертизу на настоящую вещь, саму вещь оставляют себе, а копию продают с этими бумагами. Есть еще один условный способ легализации подделок — включение их в каталоги. Делают выставки и выпускают каталог. Покупатели потом думают, что раз картина в каталоге, то, значит, настоящая — мало кто понимает, что любой может взять и составить каталог и никаких гарантий он не дает.
Количество фейка от общего количества экспертиз, которые я делаю, — примерно 50–60%. В Петербурге есть несколько мастерских по изготовлению подделок — там работают настоящие профессионалы, прекрасные художники, которые не могут реализоваться самостоятельно. Они работают так хорошо, что эксперты не могут отличить.
Некоторых художников подделывают особенно часто. Так случилось с Константином Горбатовым — подделок на него настолько много и они такие виртуозные, что специалисты отказываются брать его картины на экспертизу.
Многие также напуганы делом искусствоведа Елены Баснер (эксперта, работавшую в Русском музее, обвиняют в мошенничестве в связи с продажей известному петербургскому коллекционеру Андрею Васильеву поддельной картины авангардиста Бориса Григорьева «В ресторане» за 250 000 долларов. — Прим. ред.). История с Баснер была самым крупным потрясением после дела антикваров Преображенских. Я до сих пор не могу понять, виновата она или нет, — очень темное дело. Для себя я решил, что лучше максимально дистанцироваться от сделок — либо ты делаешь экспертизу, либо продаешь.
Где эксперты получают образование и сколько они зарабатывают
Я сам закончил факультет искусствоведения Свято-Тихоновского университета. Сначала работал в Научно-исследовательской независимой экспертизе имени Третьякова — компании, которая образовалась после того, как государственным музеям запретили заниматься экспертизой для частных лиц. Такое решение было принято после серии скандалов, связанных с подтверждением подделок. В частности, после дела антикваров Преображенских 2008 года: большинство их картин имели экспертизу Третьяковской галереи. После этого запрета рынок был под угрозой обвала — ни одна сделка не имела бы смысла без заключения. В итоге возникла компания, в которой работали те же самые эксперты-искусствоведы, только уже на частной основе.
Хороший московский специалист за одну экспертизу получает в среднем 500 долларов. За сложное дело можно и тысячу долларов запросить. С подписанными картинами, на которых видна рука художника, работа минимальная. Если же картина без подписи или стиль не характерен для художника, то приходится прикладывать больше усилий — ехать в архив или библиотеку, выяснять, был ли художник в это время в какой-то поездке — например, если художник из Москвы, а пейзаж среднеазиатский.
Зачастую покупают даже не картину, а просто заключения экспертов. Тем, кто рассматривает живопись как инвестиции, неважно качество картины — им важен бренд и наличие сертификата подлинности. Антиквары иногда шутят, что торгуют не картинами, а заключениями. Фамилия эксперта крайне важна: тех же Шишкиных и Айвазовских покупают только с заключениями определенных специалистов.
Картины русских художников-эмигрантов с недавнего времени пользуются популярностью в России, в частности, полотна Георгия Артемова
Москвичи не покупают кладбища, осень, закаты и деревню
Картины, где нарисованы кладбища, практически невозможно продать. В русской живописи есть такой популярный сюжет — старая церквушка, погост и кладбищенские кресты. Такое никто не покупает — все суеверные. Картины с бедняками и стариками тоже не очень любят.
Была одна история — покупателю понравилась картина, но там были нарисованы ступеньки, идущие вниз. Ему все в ней нравилось, кроме ступенек, — боялся, что дела в гору идти не будут. Однажды мне пришлось переделать название экспертного заключения. Покупатель был уже готов купить картину, но название «Кавказские горы» ему не понравилось: «Называйте как угодно, но чтоб никаких кавказцев не было — я их не люблю». Ну мы и написали в заключении: «Горный пейзаж».
Еще с картинами художника Клевера было много проблем из-за названий. Клевер писал много картин с закатами, но закаты совсем плохо продавались — в итоге очень много распродали под названием «Восход». Так же позднюю осень у Айвазовского продавали как раннюю весну. Ну и долгие годы была проблема с сельскими пейзажами. Многие покупатели имеют деревенское прошлое, о котором не любят вспоминать, — поэтому всякие деревенские пейзажи вечно переименовывают. Принесли как-то на экспертизу картину с тремя коровами на лугу, мы ее и назвали «Вечереет».
У антикваров и арт-дилеров тоже есть свои приметы. Например, картины нельзя ставить на мягкое, потому что засидится и не продастся. А вот если картина упадет и ударится об пол или обо что-то твердое, значит, точно купят.
Эксперты последние годы отказываются давать заключения на картины Константина Горбатова — на рынке слишком много подделок
Как все пытаются друг друга обмануть
Дилеры находят картины — у родственников, бабушек или еще у кого, — покупают их и потом перепродают. Они не могут совершать сделки без заключения, поэтому приходят к нам. Чаще всего рассказывают всякие небылицы. Раньше самая распространенная была — «На стене висела, только вчера сняли». Сейчас уже реже так говорят, потому что никто не верит. Однажды при мне подозрительного вида люди в спортивных костюмах принесли на экспертизу две картины. Одну из них, написанную в авангардном стиле, я узнал: недели две до этого к нам ее уже привозили другие люди. Мы тогда сделали химический анализ, который показал, что это вторая половина XX века — то есть никакой не авангард, а обычная подделка. Так вот один из этих типов рассказывал, что картина висела на стене у его тетушки, и уверял, что ее впервые вывозят из дома.
В антикварном мире все друг друга знают. Когда становится известно, что господин N ищет картину с батальной сценой, некоторые дилеры пытаются продать картину, которой у них даже нет в наличии. Дилер знает о происхождении картины от третьего человека. Если покупатель соглашается, то он звонит одному, тот звонит другому — каждый получает свой процент. Иногда цена приходит к конечному покупателю завышенная в столько раз, что тот просто отказывается. Случаются анекдотичные истории, когда звонят владельцу картины, который ее продает, и предлагают ему его же вещь дороже где-то на 50 000 долларов — она прошла всю цепочку, и самый последний дилер толком не знает, откуда ноги растут.
Последний покупатель — это человек, которого каждый антиквар и дилер бережет и никому не показывает, потому что, если ты засветишь его, в следующий раз люди пойдут к нему напрямую, и ты уже будешь не нужен. Последние крупные покупатели, о которых я слышал, — это топ-менеджеры «Лукойла» и «Роснефти». Чтобы не светиться, покупатели часто посылают на аукционы своих проверенных людей. Часто при олигархах работают личные консультанты-искусствоведы, которые либо сами формируют ему коллекцию, либо отбирают на западных аукционах то, что ему нужно.
Полотна русско-французского художника Николая Тархова через несколько лет вырастут в цене
Кто подорожает в будущем
Еще можно относительно недорого купить советских художников. Сейчас на первый план выходят мастера второй половины XX века — соцреалисты. Среди них есть очень профессионалы с пока неизвестными именами — это хорошая инвестиция, так как их скоро раскупят, и они начнут быстро расти в цене. Где-то я читал, что сейчас китайские олигархи за очень приличные деньги скупают наш соцарт.
Полотна московского Союза русских художников — Василия Переплетчикова, Мануила Аладжалова, Аполлинария Васнецова, младшего брата Виктора Васнецова, — тоже хорошее вложение. Аполлинарий Васнецов делал очень красивые вещи, и стоит он пока не очень больших денег.
Сейчас популярность набирают русские художники-эмигранты, про которых в начале нулевых у нас вообще мало кто знал. Многие московские салоны стали закупать их картины за рубежом. В основном это художники, которые родились и выучились в России, а потом, после революции 1917 года, эмигрировали во Францию и Америку. Из хорошо известных и дорогих художников популярен Коровин. Из менее раскрученных — Тархов, Ланской и Артемов, которые стали знамениты уже в эмиграции. Их пока не подделывают — их дешевле купить за копеечные 3000–5000 евро на парижском аукционе, а потом продавать за 20 000, потому что это русский художник. А вот авангард стоит бешеных денег, и его очень тяжело продать — слишком много было подделок. Конечно, сейчас уже больше методов проверить подлинность, но покупатель все равно напуган скандалами.