Группа «Зодчие»
Архитекторы, как врачи и космонавты, готовятся к профессиональной деятельности десятилетиями. Тридцать лет для выпускника МАрхИ – возраст, когда он наконец уходит из большой архитектурной конторы и открывает собственное бюро. В голове роятся дюжины несбыточных планов: интерактивные башни до небес, бани-монплезиры, абсолютно черные поселки. Самое удивительное, что многое из этого им удастся осуществить. Накануне великих свершений Антон Горленко попытался найти общий язык с молодыми московскими архитекторами.
Группа «Зодчие»
Алексей Добров, 29, Валерий Патконен, 32
– Я знаю, что сейчас вы строите баню за городом.
А.Д.: – Да, про баню мне, конечно, было интересно подумать. Раньше мы специализировались на всяких там ресторанах.
– Дизайн ресторана не очень уважаемый заказ в архитектурном сообществе?
А.Д.: – Мы себя к архитектурному сообществу не очень причисляем. Особо не интересуемся смотрами архитектуры, книг по архитектуре не выписываем, в конкурсах участия не принимаем. Занимаемся дизайном. А в случае с баней – это было первое погружение в удивительный мир архитектуры.
– Что за рестораны вы делали? Как они выглядели?
А.Д.: – Что касается ресторанов, то нас больше всего увлекает тема, как сделать конфетку из говна. Как сделать подешевле и вообще на эту тему не запариваться.
– Какой самый сильный пример такого подхода?
А.Д.: – Ну в Москве, к сожалению, таких примеров мало. Это сейчас получается только у одного человека.
– У Бродского?
А.Д.: – Да, у Бродского. Я ничего более величественного и сделанного при этом из подножного корма не видел. А все остальное либо говно, либо что-то очень дорогое, что пытается выглядеть говном.
– А вы собираетесь строить дома в городе?
А.Д.: – У меня таких амбиций, чтобы прямо вот дома строить, нет. Если подвернется какая-то история и там будут светить какие-то бешеные деньги, то я, конечно, не задумываясь в это дело впишусь. Мы же обычно просто деньги зарабатываем. Таких работ ведь, где просто получаешь удовольствие, – их немного. У нас еще обычно идет наценка, так называемый «коэффициент засранства», когда тебе не нравится заказчик и ты не понимаешь, чего он хочет.
– Как выглядит баня?
А.Д.: – Баня выглядит как древнерусский скворечник. Это баня, совмещенная с монплезиром. Наверху монплезир для уединений, читания и писания книг, а может быть, даже и рисования. Там много очень света.
– Из говна конфетка?
А.Д.: – Нет, там материалы вполне приличные.
– А какой вообще самый лучший материал?
А.Д.: – Самый лучший материал для дизайна интерьеров – это золото, а также бриллианты, искусственные цветы, банты и стразы.
– А что тебя больше всего раздражает в дизайне интерьеров?
А.Д.: – Ну меня вот такие круглые светильники раздражают. (Показывает пальцем на потолок.) Когда какие-нибудь круги гипсокартоновые. Какие-то волны. Весь этот гипсокартоновый экспрессионизм меня слегка, конечно, раздражает.
– Ты любишь классическую архитектуру?
– А кто же ее не любит. Очень неплохой стиль.
Группа «Зодчие»
Борис Бернаскони, 27
– Что у вас сейчас строится?
– «Вилла Ландшафт» на Клязьме.
– Что это такое?
– Это проект модульной виллы. Отдельные комнаты разбросаны по территории 100 гектаров. Условно говоря, идешь и видишь: «О, гостиная!» – идешь дальше – каминная, дальше – хоп! – бельведер или терраса, потом кухня, там – холодильник, можно что-нибудь приготовить.
– Переходы из комнаты в комнату – под открытым небом?
– Конечно.
– А как переходить из ванной в спальню?
– Надеваешь халат.
– А зимой?
– Зимой? Надеваешь специальную одежду.
– А вас волнуют детали? У вас есть мечта сделать идеальную дверь, самую удобную крышу?
– Так это мечта любого архитектора. Это же функция – обязательная составляющая проектирования. Это можно даже не обсуждать. Хотя был пример, когда мы сделали специально очень неудобно, для того чтобы создать определенный эффект.
– Что это было?
– Слишком высокие ступени в офисе рекламного агентства BBDO или там же – такой цвет стен, что люди чувствовали дискомфорт. Темно-темно-серый мы выбрали специально для того, чтобы проверить их творческий состав. Оказалось, что более креативные легко адаптировались, а менее – наоборот пытались пространство как-то под себя переделать. Это то, что касается чистой функции. Что до красоты – то это исключительно вкусовой вопрос. Надо сменить тему.
– Какие у вас проекты для города?
– В городе все очень сложно. Это за пределами эстетики, да и этики. Борьба и бизнес. Все ведь связано с согласованиями, где люди никакого отношения к эстетике не имеют, но говорят, например, что три этажа надо убрать. У нас был, скажем, проект здания Мосгордумы в Москва-Сити. Наше предложение заключалось в следующем: здание представляло собой полиэкран. Деньги, затрачиваемые на стекло и на цветодиодные технологии, равносильны. А по всей Москве возникают объекты, похожие на фрагмент этого здания, – типа светящихся постеров. Горожанин может принимать участие в голосованиях, может наблюдать за происходящим в городе. Здание Мосгордумы – это не объект, а вся Москва, соединенная в большую городскую интерактивную сеть.
– А украшения в архитектуре вообще нужны?
– Какие украшения? Нет никаких украшений!
– А орнамент?
– Орнамент – это не украшение. Это функция. Это же язык архитектуры. Это знаете что? Это синтаксис.
Группа «Зодчие»
Архитектурная группа «ДНК»
Даниил Лоренц, 34, Наталья Сидорова, 33, Константин Ходнев, 34
– Что вы уже построили?
К.Х.: – Вот галерея «Аэропорт». Мы это разрабатывали совместно с бюро «Сергей Киселев и партнеры». Это крупный объект в городе со всеми вытекающими сложностями.
– Что сделали вы, а что Киселев?
Даниил Лоренц: – Архитектура — наша, а инженерное проектирование и согласование не наше.
– Вы довольны тем, что получилось?
К.Х.: – Мы, во всяком случае, не стесняемся его показывать.
Наталья Сидорова: – Мы для себя выбрали путь сотрудничества с крупными архитектурными компаниями. Это хорошая стратегия, благодаря которой молодым можно строить в городе. Вот галерею «Аэропорт» удалось сделать от начала до конца: от раскладки плитки до дизайна лавочки. Это наша первая большая самостоятельная работа.
– Ваши загородные дома довольно узнаваемые, общий подход чувствуется, а городские проекты все разные.
Д.Л.: – В городе надо исходить не из формы, а из условий из которых эта форма рождается. В городе большое значение имеет окружение. То, что можно разместить в чистом поле, невозможно посадить между двух домов.
К.Х.: – Появляется идея, и она приобретает форму. Но мы не ставим себе задачу сделать форму, которая будет узнаваться как форма, сделанная нами.
– Кто вам интересен из архитекторов?
Н.С.: Икон нет. Есть классики типа Мис ван де Роэ, которых мы смотрим и нам интересно. Полистываем Палладио.
К.Х.: – Это ведь вещь?
– Вы пользуетесь классической системой пропорций?
Д.Л.: – Нет. У нас все на интуитивном уровне. Мы не математики.
– Вы бы занялись проектированием многоквартирных домов?
К.Х.: – Такие дома, которые сейчас строятся, – не совсем для жилья. Они скорее для продажи.
– А какие в Москве нужны жилые дома?
К.Х.: – Вообще, нужны дома, которые как-то к земле поближе, к природе.
Н.С.: – Например, как то, что сейчас строится на Остоженке.
К.Х.: – Это суперэлитное жилье, но оно ведь не даром элитное. Не просто потому, что там материалы дорогие, а потому что оно размера человеческого.
Группа «Зодчие»
Илья Заливухин, 30
– Какими проектами ты сейчас занимаешься?
– Я сейчас работаю с директором ЦДХ Василием Бычковым. Строю для него загородный дом площадью 500 м2. В плане – это анфилада комнат. Это старая идея. Сейчас активно развиваются идеи больших стекол, больших перетекающих пространств. А мне интересно движение от обратного. Берешь вот такую вот книжку (достает с полки альбом «Интерьер в русском искусстве»). Вот это красиво. Вот анфилады. Это не говорит о том, что я классицист. Просто вот так люди жили, и так им было удобно.
– Есть два вида архитектуры: одна под человека подстраивается, вторая перестраивает его. Вы за первую?
– Да, интересная тема, я давно ее понял. Есть конструктивизм и сталинская архитектура. Считается, что тоталитарная сталинская архитектура – злая, а конструктивизм – добрый. Но в основе сталинской архитектуры лежат очень понятные добрые вещи: нормальные комнаты, нормальные пропорции, всегда отдельная кухня, всегда холл, всегда нормальный вид из окна. Вот здесь у нас бульвар на Автозаводской (показывает за окно). Там нормальные пропорции домов.
– Но эти два дома изначально планировались под коммуналки, а в высотках очень неудобные кухни.
– Ну нет, нет! Всегда вот так можно задавить информацией. Информация убивает все! Есть же дома Жолтовского, сталинские дворцы, метро. А в основе конструктивистской архитектуры лежит эксперимент над человеком. Попробовать сделать одну кухню на нескольких семей. Какие-то формы на человека давят. Надо понять, надо ли менять уклад. И дом Бычкова я делаю, основываясь на человеческих понятиях. Например, мебель. В современной архитектуре вся мебель встроенная: ванна встроенная, столешница встроенная, шкаф встроенный. Все открывается и раздвигается. Мебель является частью интерьера. Для меня же сейчас интересна мебель как предмет. Интересна комната, в которой мебель, как в коробочке. Ты ее трясешь, а она передвигается. Мебель, которую можно унести и принести.
– И отдельно стоящая ванна?
– Можно, правда, эта тема немного подпорчена интерьерными журналами. Видны трубы. Канализационная труба идет – и пусть она идет. Зачем это все прятать? Это же жизнь, и люди такие, как они есть. Вещи стоят там, где они стоят. Этот хаос мне даже нравится. Чем более безумны вещи, чем меньше ты заботишься о стилистике, тем лучше.
Группа «Зодчие»
Константин Ларин, 29
– Что вы уже построили?
– Зданий в городе пока не удалось построить. Пока только интерьеры. Вот квартира в Москве, а вот магазин милицейской одежды… (Показывает фотографии.)
– А это что?
– Бетонная колонна.
– Похоже не на бетон, а на войлок. А можно как-то назвать ваш стиль?
– Есть такой стиль московский. Называется low-tech. Когда все делается кое-как и из чего попало, а хочется, чтобы было сделано хорошо. Это обычная квартира, но в ней есть элементы, которых в других квартирах не найдешь, – как эта бетонная труба.
– Какая архитектура в Москве сейчас получается лучше всего?
– Среди офисов можно много всего найти. Банки бюро «Остоженка». Это скромно, но по-хорошему скромно. Хорошо то, чего еще точно никогда не было. У меня есть мечта спроектировать «черный поселок» и продать там жилье студентам или не знаю кому. Все там – дороги и дома – будет черного цвета. И реклама будет: «черный поселок», все едут мимо и плюются.
– А что самое плохое в архитектуре Москвы?
– Здесь так много плохого. Я бы опустил совсем ужасные жилые здания: многоэтажки с канареечными крышами, похожие на флаконы для духов «Красная заря». Последнее, что меня возмутило, – это дом-тортик на Патриарших прудах. Цинизм – дальше некуда. Я даже призывал своих друзей вызвать этих архитекторов на кулачный бой. В каком-нибудь клубе встретиться – их команда и наше бюро – и отп…ить их. Это был бы хороший архитектурный проект.
– Вы против эклектики?
– Абсолютно. Я бы хотел сделать в Москве обычный монолитный дом. Не заштукатуренный, как женщина, размалеванная так, что непонятно, кто она такая и как она выглядит. Для меня абсурд, что из монолита делают классику.
– А вы как бы сделали ордер?
– Это надо глубоко изучать. Это совсем специальное направление. Мне бы было интересно сделать ордерную архитектуру, если бы кто-то согласился вырезать все эти карнизы из цельного камня, чтобы положить деревянные балки определенного сечения, которые выйдут на фасад. Я мог бы изучить греческую архитектуру. Я бы построил автозаправку в классическом стиле. Колоннада, куда машины заезжают, портал, куда надо деньги засовывать.