перейти на мобильную версию сайта
да
нет

«Мы тут не маргиналы какие-то» Почему в Жуковском появились лесные защитники

В Жуковском повторяется ситуация с Химкинским лесом: экологи и строители не могут договориться, надо ли строить дорогу к Национальному центру авиастроения, журналисты рапортуют о драках и разбитых камерах. «Афиша» съездила в лес, которого больше нет.

архив

«Как будет Юра по-французски?» «Так и будет». «А как будет Женя?» «Эжен», — говорит двум чоповцам Анна, интеллигентная женщина с большими глазами. На поясе у нее повязана куртка, на ногах ботинки в грязи. В пяти шагах от места проведения урока другую лесную защитницу оттаскивают от движущегося трактора. Она садится на землю и шепчет: «Лес, мой лес». Анна поворачивается к людям в черном, с которыми минуту назад вела светскую беседу: «Если вы будете продолжать так себя вести, я начну материться на французском!»

На языке властей ситуацию в Цаговском лесу формулируют так: «На территории Жуковского реализуется масштабный федеральный проект — создание Национального центра авиастроения». В Жуковском действительно строится кластер научных и учебных авиационных заведений и промышленных компаний, а также больших выставочных пространств, необходимых, в частности, для популярного у туристов авиасалона МАКС. Указ о создании центра подписал в 2008 году Владимир Путин. По мнению властей, дела с пробками в Жуковском обстоят хуже некуда, и подъездная дорога от федеральной трассы М5 через лес — единственная возможность это изменить.

Защитница Цаговского леса Анна

Если судить по твиттерам Навального и Чириковой, здесь происходит второй Химкинский лес — с беспределом властей и целой армией граждан, которые пытаются этот самый беспредел предотвратить. В действительности зону вырубки патрулируют около 20 человек, ЧОП бросается только на очень активных, а власти, кажется, ищут компромиссное решение. Круглосуточный лагерь здесь разбили только 7 апреля — это притом что огромный пустырь с пеньками и сильным еловым запахом здесь появился еще утром 21 марта. Тем же днем один из местных активистов, Евгений Каминский, облазил вырубку с GPS-приемником и выяснил, что вырубили не заявленные 12 гектар, а почти 15. «Очень многие думают, что бесполезно приходить, поскольку лес уже вырубили, — говорит Анна. — Но плодородный слой еще не поврежден, можно еще насадить деревья. Лес огораживает аэродром, экологически защищает город. Надо придать этой земле статус особо охраняемой территории, потому что этот статус был снят незаконно. У нас многие считают, что это только начало и тут теперь начнут расти гостиницы и коттеджи».

Замглавы администрации Жуковского Станислав Сукнов объясняет, что вырубка леса нужна для развития авиации: «Кто этого не понимает, тот враг города». Сукнов — типичный чиновник, который стремится к прогрессу, но, кажется, не умеет выражать свои мысли: «Наша задача идти вперед, тех, кто нам мешает, будем убирать из-под ног». Теперь активисты ждут от него извинений и мастерят плакаты с его фотографией и подписями вроде «Уберем из-под ног того, кто мешает народу!». «Мы тут не маргиналы какие-то, — возмущается Андрей Николаеня, помощник депутата областной думы и координатор лагеря. — Ситуация нервная. Мэрия не говорит, какие у нее дальнейшие планы, а у строителей вроде бы есть план, по которому весь Цаговский лес будет застраиваться коттеджами. Они делают четырехполосную дорогу, которая вольется в двухполосное шоссе, которое и так все время стоит, по нему все дачники едут через Туполевское шоссе за город. И у области не было планов ее расширять». Помощник главы города Евгений Солодилин в ответ обещает, что «при должном внимании к разработке детальной программы экологической компенсации потеря небольшой части леса будет полностью перекрыта новыми положительными достижениями». 

Полиция задерживает активисток, которые бросаются под технику, по несколько раз в день

Тем временем в лагере защитники ревностно охраняют давно срубленные кроны: «Зачем убираете ветки, зачем портите землю?» — активистка ругается с полицейским. «Так они же летом будут гореть, если не убрать, мне неохота тут три месяца ходить с канистрой», — логично парирует человек в форме. Впрочем, главными действующими лицами в зоне оказываются сотрудники ЧОПа «Витязь», их тут около сотни, и их действия, а не вырубленный лес — чуть ли не главная претензия активистов. Говорят, они всех бьют, таскают по земле, ломают камеры журналистам. Сейчас, впрочем, они никого не бьют, а тихо присматриваются к происходящему с холма из свеженасыпанной земли. Один из них, с бородкой как у Валерия Меладзе, излагает мне свою версию появления лесных защитников: «Да какие они экологи, просто кучка пьяных активистов. У них весь лагерь по вечерам завален бутылками из-под пива. Кого мы били? Никого не били. Один м…к сам бросался под трактор. Ну, разорвали мы ему немного кофту под мышкой, но вообще он сам свою одежду рвал. Еще бейджик у него каждый день новый: то он правозащитник, то еще какое-то слово похуже». Ему вторит красномордый коллега: «Процентов семьдесят тут вообще неместные. Бунтуют за деньги. Им платят по 1500 рублей в день. И мы знаем, кто им бабло дает. Вон «нива» стоит, там зеленые братья сидят. Нам они тоже предлагали перейти на их сторону, снять черную форму и стать активистами. Мы сказали, что не будем их трогать, а они потом написали в интернете, что мы устроили на ихний лагерь набег». Третий охранник, в кепке, напускает мистики: «А на Пасху они такое сделали! Им за это в аду гореть не перегореть. Знаешь молитву, которую читают, когда гроб несут? Они вот ее пели и с крестом ходили по полю! С ними еще школьник в маске ниндзя слонялся, орал на нас: «Эй, я вас всех от…беню!» Приходил с девочкой попонтоваться». «А вообще они люди неплохие, когда камер нет, — говорит «Меладзе». — Как только телевидение появляется — начинают бросаться под мульчеры. Потом говорят, что мы их избиваем арматурой. Почему же они все тогда живы и почему до сих пор здесь? Один мужчина тут вообще пришел с годовалым ребенком и поставил его прямо под мульчер. Я говорю ему: «Ты о…ел, ребенок уродом вырастет. Сам стой, он зачем. Вырастет без глаза, лес ему не будет в радость».

Подхожу к «ниве», где якобы выдают деньги, но там никого.

«Неизвестно, что это за ЧОП вообще. Люди одеты в форму «Витязя», но документов не предъявляют», — сообщает взлохмаченный корреспондент «Жуковских вестей» Илья Емельянов. У него в руках пачка газет, половину последнего номера занимают материалы про события в лесу. Заголовки такие: «Администрация выдала жителям прайс-лист на правду». «Полиция перешла на сторону людей в черном». «Эколагерь в Цаговском лесу становится культурным центром». «Просека стала полем боя». Купить газету в Жуковском можно только с рук за палаткой «Молоко», в стационарных киосках прессы ее просто нет. Это неудивительно: в администрации города «Жуковские вести» называют «газетой, которая тявкает из подворотни». Как почти у каждого защитника Цаговского леса, у корреспондента есть своя история про то, как его избили. Он бодро ее рассказывает: «Бригадир стройки Глотов Александр Анатольевич ударил меня палкой по руке. Это зафиксировала полиция, будет суд. Вы к нему не ходите, он как видит фотоаппарат — берется за палку».

Чтобы узнать, что все-таки здесь будут строить — дорогу к МАКСу, коттеджи или гостиницу, иду к представителю Мосавтодора. Кудрявый мужчина с разбитым айфоном тут же начинает меня снимать, но отвлекаться на беседу не желает: «Мы строим, чего нам мешать? Все закулисные дела решайте с руководством. Работать не дают, пришлось забор поставить. Под трактор бросаются одни и те же женщины — причем так картинно всегда! А еще трое ваших тут вокруг столба стояли насмерть. Журналисты — защитники леса, схватились за столб и не отпускали, говорили: «Это — дерево».

Начальника стройки на месте нет, так что я иду в лагерь. Из одной палатки торчат ноги в зимних сапогах. На доске объявлений прикреплена икона святого, который, по словам смотрителя лагеря Александра, сажал на своем острове деревья. Сам Александр ходит в футболке с архангелом Михаилом. «Как начали собираться на крестный ход, выглянуло солнце яркое, тучи развеялись!» — говорит он, показывая на небо. В лагерь вбегает мальчик: «Еле-еле справку организовали. Вот мама вернется — поедем в милицию». «Попей чайку», — дергает его за плечо Александр. «Меня Никита зовут, — мальчик протягивает руку. — Мы утром втроем с друзьями встали, за руки взялись, перегородили дорогу, так нас мужики начали расталкивать. Меня бросили на щебень. Я ездил в поликлинику и все зафиксировал. Сложно было: все врачи знают, что нельзя побои, — но у нас врач знакомый в детской поликлинике. Мне четырнадцать лет. О, мама!» Около стола, на котором стоит разрезанный торт «Панчо», появляется неулыбчивая женщина. «У вас героический сын!» — почти кричит Александр. «Только мне это как-то не очень все», — признается мама Никиты.

«Б…дь! Мои ботинки!» — орет наступивший в грязь начальник службы безопасности «Витязя» с золотой цепочкой на шее. Через минуту он замечает симпатичную активистку и предлагает: «Давайте я вас покатаю вечером, только приоденьтесь». Лесная защитница отказывается и скрывается в палатке. На краю вырубки выгружают столбы, чтобы начать возводить забор. 

 

 

«То, что сейчас происходит в Жуковском, больше напоминает протест ради протеста»

 

 

Количество защитников леса с каждым днем уменьшается, и активисты, кажется, начинают понимать, что работе Мосавтодора помешать уже не получится. То, что сейчас происходит в Жуковском, больше напоминает протест ради протеста. Десяток активистов живут в лагере и бросаются под технику, хотя то, против чего они борются, уже произошло. Вероятно, они будут судиться с застройщиками, добиваться документов, писать письма, устраивать экологические пикники и выезды Общественной палаты — в общем, изо всех сил портить жизнь чиновникам. Если большинству жителей все равно, вырубают ли лес, в который они иногда ходили собирать грибы или землянику, то активисты найдутся всегда. Тем страшнее представить, сколько отрядов ЧОП понадобится, когда начнется стройка Большой Москвы, — ведь вырубать деревья, прокладывать новые дороги, переселять жителей и возводить разного рода кластеры будут в грандиозном масштабе. В новое время, когда активисты реагируют на каждый снос архитектурного памятника, выселение художественной студии и застройку парка, чиновникам ничего не останется, как начать разговаривать с людьми. Спокойно, шаг за шагом объяснять, почему нужно строить, почему нужно сносить, почему работы ведутся именно по этому проекту, рассказывать о его преимуществах, показывать и утверждать документы. Если мы все не научимся говорить на одном языке, Подмосковье рискует вспыхнуть — и не исключено, что время, когда каждую лесную тропинку придется обносить колючей проволокой, окажется страшнее нефигуральных лесных пожаров 2010-го.

Ошибка в тексте
Отправить