«Сегодня все антенны — особенно сателлитные и параболические — это и есть Даная» Художник Вадим Захаров о российском павильоне в Венеции

— Первое впечатление от вашей работы в павильоне — необыкновенный лоск, вестернизированность…

— По-моему, для этой инсталляции это неприемлемое определение.

— Тем не менее ваши ранние концептуалистские вещи 80-х — это нечто совсем не такое театрализованное и техничное, как Даная; вы чувствовали принуждение быть более масштабным, делая работу для русского павильона?

— Давайте концептуализм не будем трогать, давайте говорить только о моей работе в русском павильоне, потому что если мы начнем возвращаться в прошлое, мы никуда не придем. Прежде чем возникла идея Данаи, я вынужден был думать, как соединить первый этаж и второй, — мы пробивали дыру в полу второго этажа, чтобы эти этажи соединить (павильон превращен в своеобразный конвейер для золотых монет, на которых отчеканено слово «Даная»: они сыплются с крыши в дырку, пробитую в полу второго этажа в пещеру, устроенную в нижнем этаже, куда заходить могут только женщины. — Прим. ред.), — это и есть специфика русского павильона. Вид русского павильона выполнен архитектором Щусевым, это очень красивое здание, но сложное для современного искусства — и вообще, формат павильона на Венецианской биеннале — это вопрос сложный, я пытался учитывать все нюансы.

— Многие художники здесь чувствуют себя обязанными разоблачать формат национального представительства. Вы чувствовали искушение задаться этими вопросами — что значит представлять страну, не устарела ли эта позиция сама по себе, какова специфика такой работы и так далее?

— Ну, видите, немецкий павильон вообще тут находится во французском павильоне, в русском павильоне немецкий куратор, в немецком павильоне вообще ни одного немца нет. И ничего специфичного типа матрешки, водки, балета мы, естественно, не делаем, такая специфика не работает. Что касается репрезентации России, то меня выбрало не государство, а Стелла Кесаева (комиссар павильона России. — Прим. ред.). Я представляю не Россию, а современное искусство из России.

— Как вам на ум пришел миф о Данае?

— Нужен был образ, который позволил бы мне выразить нечто понятное многим людям, которые приходят на Биеннале, — это международная публика. А Даная — это замечательный культурный образ, который все знают с детства, но это мертвый образ, который невозможно развить. Я же все-таки попытался это сделать — вы видите антенны перед русским павильоном, и зритель должен понять, эти антенны — это образ Данаи сегодня, когда информация стала важнее, чем золото. Если вы обладаете информацией, значит, вы обладаете и золотом, и нефтью, а антенна, принимающая информацию, — это абсолютно женский символ. Сегодня все антенны — особенно сателлитные антенны и параболические антенны — это и есть девальвированная Даная, причем это не моя оценка, это так и есть. А громовержец Зевс сведен к образу биржи.

— У вас в работе есть пещера, куда сыплется золото и куда только женщины могут заходить, брать это золото и ссыпать обратно в конвейер, — то есть, выходит, женщины у вас поддерживают круговращение богатств в природе.

— Я никогда гендерными вопросами не занимался и не занимался бы сейчас, если бы структура мифа не навязала бы мне эту проблематику. Некоторые женщины говорили, что это нехорошо, это неравноправие и нетолерантность, — приходилось отвечать, что я тут ни при чем, я просто следую структуре мифа, где Даная была изолирована от мужчин.

— На открытие к вам в павильон приходил министр Мединский, вместе с вами становился на колени перед золотым дождем, который с потолка сыплется, — как ему, кстати, понравилась работа ввиду его воззрений, что культура должна быть эффективной и окупаемой?

— Ноу коммент.

— Вы, наверное, были в павильоне Англии у Джереми Деллера — он в отличие от вас не боится прямолинейности и без всяких тонких метафор рисует на стене социалиста XIX века Уилльяма Морриса, который топит в море яхту Абрамовича. Как вам такой подход к очень похожей на вашу теме мировой алчности?

— Он взял русскую тему и использовал ее, так как она понятна всем и Абрамович понятен всем, и Деллер может себе позволить играть с этим. А мне это неинтересно.

— Но пересечения имеются очень конкретные: у него выставлены обесценившиеся русские ваучеры 90-х годов, а у вас с потолка фальшивые монеты сыплются — но он бьет в лоб, а вы вроде как делаете очень абстрактную отстраненную работу, которая к жизни относится осторожно и опосредованно.

— Моего мнения в работе нет, я вам показываю все с некоей дистанции — можете понимать это как угодно. Я выстроил систему зеркал, и все, что вы видите, — это только ваши мысли, и относительно экономики, и относительно культуры, и относительно министра культуры.

— Выходит, вас и спросить ничего о вашей работе нельзя?

— Ну да. Просто представьте, что художник создал узор, а его просят какой-то там узел в нем объяснить.

— Кажется, это то, что московские концептуалисты любили называть «невлипанием».

— Нет, это просто дистанция.