Винзавод Троценко, Бродский, Гельман и Овчинников о новом центре современного искусства

Фото: Пресс-служба ЦСИ «Винзавод»

Урбанистика: восток — запад
Москва, кажется, самый симметричный мегаполис на свете: куда ни кинь, всюду клин, а посередине — Кремль. Все тут организовано по кругу, все носится как белка в колесе и примерно с той же пользой. Чего не хватает в этом городе, так это вектора, градиента, общего направления движения. Не хватает выбора: чтобы, пойдя из центра направо или налево, человек попадал не на одну и ту же орбиту московской планетарной системы, а в принципиально разные места.
Одна из главных таких орбит — пояс промзон, окруживший центр на уровне окраин города конца XIX — начала XX века. Тогда, в эпоху индустриального капитализма, жилой архаичный город окружили сотни предприятий, так что когда Москва снова начала расти в советский период, оказалось проще взять и перешагнуть этот пояс, чем возиться с его перестройкой. Ну и вот — теперь у нас есть почти мертвая зона на уровне одной станции от Кольцевой линии метро, зона завокзальных пустырей, полузаброшенных предприятий и сонных контор. С ней, понятно, надо что-то делать, и что-то на самом деле делается, при этом — видимо, по чистой случайности — город вместо одного центра начинает обретать два полюса.
Линии напряжения в Москве, как и повсюду в Европе и Северной Америке, прошли с запада на восток. На западе, на месте снесенной пресненской промзоны, строят гигантский комплекс московского Сити. Через реку вместо Бадаевского пивзавода и карандашной фабрики Сакко и Ванцетти планируется крупнейший в городе квартал элитного жилья. Тут все строится наново, после полной расчистки, все грандиозное, блестящее, все класса «А». Этажей — под сотню, цены — еще выше.
На востоке все по-другому. На месте бывшего Московского газового завода, прямо за Курским вокзалом, планируется соорудить бизнес-центр «Арма» — но не на пустом месте, а вокруг четырех огромных круглых газгольдеров XIX века, которые должны стать смысловым и структурным центром всего комплекса. Уже полтора года в корпусах фабрики технических бумаг «Октябрь» на «Бауманской» работает арт-центр «Проект «Фабрика». Наконец, появился «Винзавод» — скопление галерей, клубов, магазинов и еще черт знает чего в зданиях бывшего Московского винзавода. Там, где когда-то бродило шампанское и разливался вермут, уже сейчас проходят вернисажи, работают галеристы и идет торговля странными, но явно модными вещами. Тут, на востоке, все куда меньше, все очень дискретное и несистемное, тут нет ошарашивающих панорам и грандиозных проектов, тут главное — строят не вместо, а поверх того, что было.
Восток, короче говоря, становится культурным, человеческим полюсом города — в противовес экономическому, функциональному полюсу запада. Оттого ему очень к лицу эта повадка размещаться в том, что уже есть, приспосабливаться к имеющимся условиям. Конечно, и музею, и банку одинаково проще въехать в новое, с иголочки, специально выстроенное здание, чем притираться к уже имеющимся фабричным стенам и странным сводчатым подвалам. Зато выставки в сводчатых подвалах как-то сами по себе получаются интереснее, сложнее, важнее выставок в белых коробках с хорошим верхним светом.
Борьба с пространством, как любая борьба, ведет к прогрессу. В конце концов, если б Херцог и де Мерон не должны были разместить лондонский Тейт-Модерн в бывшей электростанции, разве пришло бы им в голову выделить половину здания под выставочный зал в шесть этажей высотой? А так у них уже был турбинный зал, и из него само собой вышло лучшее выставочное пространство в мире.
Так, наверное, все будет и в Москве, но есть одна загвоздка. За последние десять лет мы понемногу привыкли к типичному циклу жизни новых культурных центров в промзонах: банкротится завод, потом его корпуса отдаются художникам и архитекторам, вокруг них создается приятная среда обитания и положительный образ места, а потом все выселяется, сносится и застраивается по новой — офисами. Тот же «Винзавод», говорят, делается не для этого — он, говорят, будет даже сам приносить деньги. Но на любые деньги всегда могут найтись еще большие деньги, и спустя несколько лет мы запросто можем увидеть, как все эти по-своему прекрасные восточные центры в очередной раз будут перестроены вполне на западный лад. И тогда в Москве в очередной раз все станет симметричным: куда ни кинь, всюду клин.

Соня Троценко, исполнительный директор «Винзавода»

— Чем вы занимались до «Винзавода»? Я, например, знаю, что однажды вы были мисс Москва.
— Да, была, в 2004 году. Только не мисс, а миссис — у меня двое детей. Я закончила ВГИК, экономический факультет. Работала в управлении недвижимостью. Три года назад организовала профессиональную фотостудию Eleven, которая первой в «Винзаводе» открылась. Но не могу сказать, что я как-то с искусством связана. Все-таки «Винзавод» для меня — это объект недвижимости.
— Кому принадлежит идея сделать здесь арт-центр?
— Идея — собственников и арендаторов. В профессиональном сообществе давно обсуждали, как устроить место, где бы всем было хорошо. Где было бы лучшее в Москве место и одновременно центр современного искусства.
— Вы ждете от «Винзавода» прибыли?
— Переводить в жилье или обычный офисный центр этот завод непривлекательно, он красив именно своей промышленной архитектурой. Нам показалась самой адекватной идея сделать здесь специфический арт-центр по западному образцу. В Москве ничего подобного по масштабу и качеству еще не было. Мы вроде как первооткрыватели, а это всегда приятно.
— Не боитесь повторить судьбу «Арт-стрелки»: сначала все сюда ходят, все желают арендовать у вас квадратные метры, а года через два интерес проходит?
— Я думаю, у руководства «Арт-стрелки» просто пропал интерес привлекать к себе людей. И даже при этом «Арт-стрелка» существует дольше, чем планировалось. Но когда «Винзавод» задумывался как центр искусства, именно «Арт-стрелка» и Artplay служили нам доказательством, что мы все делаем правильно. Это такие пилотные проекты по сравнению с «Винзаводом». Вообще в Москве очень трудно долго удерживать интерес к чему-либо, но мы планируем просуществовать никак не меньше десяти-пятнадцати лет. И центр будет сильно меняться со временем. Ведь Москва — динамичный город, он постоянно требует новых эмоций, новых стилей.
— А что за публика здесь будет, когда откроются уже все галереи, магазины, рестораны? Как вы ее себе представляете?
— Гламура, в моем понимании этого слова, здесь не будет. Я думаю, что это будет модное место для образованной современной молодежи.
— Говорите, молодежь, а модный магазин, который у вас открылся, дорогой. Получается, ваша аудитория — золотая молодежь?
— Почему же, арт-тусовка там активно приценивается.
— И плачет.
— Я думаю, что арт-тусовка, отчасти благодаря нам, скоро разбогатеет и будет все скупать. Но вообще, не должно быть людей, которым «Винзавод» не по формату. Есть посетители галерей — это одна категория людей, а есть клиенты галерей — они другие. И все вместе они — публика «Винзавода», через которую мы хотим формировать в Москве вкус к современному искусству.

Александр Бродский, архитектор

— Расскажите, как у вас все тут начиналось в «Вин-
заводе»?
— В начале 2005 года к нам пришел Николай Палажченко, он же Спайдер, и впервые рассказал об этой затее — открыть Центр современного искусства на территории бывшего МВК, Московского винного комбината. В этот момент Коля уже был назначен арт-директором будущего центра, а нам по его рекомендации предложили сделать архитектурный проект.
— По московским меркам это ведь настоящая революция, не правда ли?
— Идея эта нам сразу понравилась. В ней, конечно, не было острой новизны: арт-центр на старом заводе — вещь давно привычная и многократно обкатанная в разных местах. Но в современной Москве, где сносят все подряд без разбора и строят офисные центры, тот факт, что кто-то хочет сохранить старый завод и как-то его оживить, — это уже было замечательно. В общем, мы согласились и занимаемся этим проектом уже третий год. Когда мы с моим партнером Ярославом Ковальчуком впервые туда попали и осмотрели все помещения, то пришли в восторг: странные пространства, пиранезиевские сводчатые подвалы, удивительные перспективы и так далее — очень симпатичная смесь фабричной архитектуры XIX века и массы пристроек и надстроек разных годов советского времени.
— Что вы взялись здесь изменить?
— Завод — памятник архитектуры, так что снаружи почти ничего менять нельзя, работать можно только внутри, с интерьерами. Нам, архитекторам, конечно, было сложно — хотелось что-нибудь понастроить, но с другой стороны, мы, как любители всего старого, заводского, городского, рады, что там нельзя ничего менять. Мы даже спасли от сноса кое-какие поздние постройки, замечательно вросшие в тело завода. Работа ведется уже третий год, а изменений почти не заметно. Мы считаем это своим достижением.
— В прошлом или позапрошлом году я видела ваши проекты реконструкции винзавода, которые выкладывались в интернете. То, что сейчас здесь происходит, отличается от тех проектов. Что случилось?
— Мы придумали общую концепцию, нарисовали массу эскизов, разработали проект — а теперь следим за тем, как все это претворяется в жизнь. К сожалению, процесс идет гораздо медленнее, чем предполагалось вначале. Очень много всего меняется в проекте по ходу строительства — такова уж специфика этого объекта.
— А в чем специфика «Винзавода» по сравнению с западными прообразами?
— В отличие от Запада у нас комплекс открывается для публики не весь сразу, а небольшими, разрозненными частями, фрагментами. Вот открывается галерея: нарядная публика приходит на вернисаж, а вокруг развал и стройка; через месяц открывается другая галерея, а тут все еще стройка. Не всем это нравится, но, на мой взгляд, в этом что-то есть — естественное, постепенное обживание новой территории. Где-нибудь в Европе все бы доделали до последнего гвоздя и потом торжественно разрезали ленточку, но у нас свой подход, и в нем, наверное, есть своя правда.
— Это неудобно?
— Тут сложность вот в чем: центр вроде бы открыт, публика приходит каждый день, но при этом никому не понятно, как, собственно, все это должно выглядеть в результате, когда все будет закончено. Может быть, так интереснее и в этом есть жизнь. Пока же мы объясняем друзьям и журналистам, что должно еще появиться важного.
— Таких вещей еще много? Что вы планируете еще изменить и построить?
— Пока остается немало. В главном выставочном зале (4-й корпус) появится светящийся потолок. Двор замостят, посередине будет фонтан. Справа от входа, во дворе, к одной из стен будет пристроена крытая сцена для уличных концертов, с большим светодиодным экраном. Вместо временных, деревянных, въездных ворот будут поставлены новые, металлические. Весь двор будет обнесен разномастными навесами, чтобы все корпуса можно было обойти, не попав под дождь. Будет доделана внутренняя улица, связывающая несколько корпусов, в которую выходят галереи. Все это и многое другое обязательно появится, но не сразу, а постепенно, как и все в «Винзаводе».
— Можно назвать вашим главным проектом?
— Будет ли он в итоге значительным архитектурным достижением, я не уверен. Он, безусловно, самый большой по площади. По количеству затраченных времени, усилий и нервов — точно на первом месте.
— Здесь уже открылись пять галерей. Вы имеете отношение к их внутренней планировке или каждый арендатор сам решает, как ему обустраиваться?
— Две из них — Галерея Гельмана и «Победа» — спроектированы нашим бюро. В мае откроется галерея «Проун» Марины Лошак. Еще открыт главный выставочный зал, о котором я уже говорил. Мы делаем нейтральные интерьеры: сохраняем почти везде старые стены, стараемся их не трогать, не штукатурить и ничем не облицовывать. Старый кирпич везде там присутствует, это такой важный компонент. Так что все это имеет такой вид, будто ничего собственного мы не сделали, и это, на мой взгляд, правильно. Когда-нибудь снаружи появятся временные объекты, чтобы дать понять, что это все-таки не старый завод, а арт-центр. Но сейчас ничего такого нет. Вообще, «Винзавод» только начинает жить. Сколько пройдет времени, пока заработает все, сказать трудно. Но когда я встречаю в разных местах города нарисованный нами временный логотип, превратившийся в постоянный, я приятно удивляюсь.

Никола Овчинников, художник галереи «Айдан»

— Вы когда-нибудь видели что-нибудь подобное «Винзаводу»?
— Пятнадцать лет назад, а точнее, в конце 80-х — начале 90-х годов я оказался в Париже в руках подобной организации. Я прошел через… раз, два, три, четыре… пять заводов, причем года за три, я ветеран этого дела. В Париже это были полуофициальные сквоты. Там было два персонажа — очень красивая девушка Каролин Брийо, занимавшаяся искусством, и Кристоф Парке, отчаянный рок-н-ролльщик. Такой союз и был залогом успеха. Схема была такая: папа этого Кристофа был директором самой большой французской строительной компании, которая покупала оптом районы и заводы под инвестиционные проекты. Как правило, между покупкой и началом строительства проходило от трех до пяти лет. И на это время он сынку отдавал эти заводы — делай что хочешь. И тот делал — мастерские, концертные залы, театры, все до кучи.
— В чем же разница между ними и нами?
— В Москве всегда перебирают с рекламой и вечеринками. В «Винзаводе» это уже начинает переть. Не удивлюсь, если через пару лет по двору будут ходить тети на ходулях и разливать мартини.
— Во время биеннале там было много обычных мальчиков и девочек.
— Я тоже заметил, что там много публики, но думаю, что это благодаря массмедиа. А те подключились по понятной причине: Россия просрала Олимпийские игры, чемпионат мира по футболу — в общем, просрала все международные события, единственное, что Россия получила, — это Биеннале современного искусства. И «Винзавод» попал в эту обойму. А может, все дело в другом: повзрослело поколение молодежи, выросшей на глянце и понявшей, что хочется чего-то другого. А что-то другое — это искусство.
— А вам как художнику здесь нравится выставляться?
— Пока очень тяжело, потому что в старом помещении у Айдан зал был небольшой и хватило бы десяти работ для выставки. А сейчас надо делать больше, около двадцати, помещение огромное. Айдан уже все это проходила: когда она переехала из первой своей маленькой галереи на Тверскую, несколько художников не смогли делать персональные выставки — просто не смогли освоить площадь. Думаю, пространство все сильнее будет влиять на художников, и те будут по-другому работать.
— Некоторые художники сняли в «Винзаводе» мастерские. Вам не хочется туда переехать? Было б весело.
— Да, я заходил к Сереже Шутову — маленькая комнатка. У меня уже есть хорошая и большая мастерская на Новокузнецкой, она меня устраивает. Я бы подумал о музыкальной студии: можно в подвале обосноваться и бомбить на всю катушку. Но думаю, что сквота там не выйдет, жалко.
— А каковы ваши прогнозы на «Винзавод»?
— В Москве не хватает такого рода пространств, и, думаю, «Винзавод» еще не скоро затухнет. Судя по тому, как основательно там все ремонтируется и какие туда переехали галереи. Гельман, Айдан и Селина — это рабочие ребятки, наверняка у них контракт не на три года, а подольше. Думаю, что со временем это будет такая московская институция. Но место для настоящего художественного завода-сквота все еще остается вакантным.

Розалия Каменева, владелица магазина Cara & Co

— Ваш магазин — это что такое?
— Это скорее не магазин, а концептуальное пространство. Concept store, куда могут прийти люди, уставшие от брендов. Которым не нужен логотип Gucci на сумках или Dolce & Gabbana где-нибудь еще, которым это надоело и хочется большего. У нас — интеллектуальная мода класса люкс. Очень хочется это донести до нужных, правильных людей, хочется, чтобы наконец в Москве это прижилось.
— Это вы австралийских дизайнеров имеете в виду?
— Просто я уже много лет сама живу в Австралии и лучше других знаю тамошних дизайнеров. Тем более в Москве их нет, хотелось что-то новое привезти.
— А почему у вас логотип в виде собачки?
— Это не просто собачка, это эрдельтерьер, моя любимая собака, которая сейчас в Австралии с моим бывшим мужем живет. Ее зовут Кара, поэтому мы и магазин так назвали. У меня, вообще-то, в Австралии был дизайнер, которому я заказала логотип и все-все. Но мне ничего не нравилось. Потом я встретила Лешу Олешева — он сейчас креативный директор Cara & Co — и сказала ему: ну сделай, если можешь. И он в какие-то смешные сроки все придумал — и этот шрифт в стиле ар-деко, и собаку приличную наконец нарисовал. На открытии магазина поэтому тоже терьеры ходили из одного собачьего питомника, мы теперь их на каждое наше мероприятие будем звать, этих пятерых смирных собак. Меня в этом питомнике почетным членом сделали и предложили даже щенка подарить.
— А почему вы «Винзавод» выбрали? Не самое очевидное место для магазина, надо сказать.
— Мне дочка о нем давно рассказывала — она работает в The Moscow Times и как-то раз делала материал про «Винзавод». Мне стало интересно. На самом деле «Винзавод» может со временем стать похожим на Сохо в Нью-Йорке. Это и есть лицо города — когда ты идешь не на Красную площадь, а в то место, где происходит самое главное. Такое богемное место. Нам хотелось подчеркнуть, что наш магазин особенный, и очевидные московские места для шопинга вроде Третьяковского проезда или ЦУМа нам, конечно, не подходили. Нам нужна более сознательная публика.
— Что бы вы первым делом в «Винзаводе» переделали, чтобы здесь еще лучше стало?
— Открыла бы кафе или ресторан. Людям нужно где-то пить кофе или хотя бы сидеть. Когда люди только стоят и ходят, им уже через пятнадцать минут становится неинтересно. Пока тут сложно проводить много времени. Еще хочется два раза в год проводить здесь большие показы и дефиле новых коллекций, чтобы хотя бы раз в неделю здесь что-то происходило. То, что здесь сейчас устраиваются бесконечные вечеринки, — это здорово, потому что для людей это повод сюда приехать. Кажется, владельцы «Винзавода» с нами не очень согласны, но хочется верить, скоро мы как-то научимся принимать решения вместе, советоваться, думать про будущее. Если пустить весь этот проект на самотек, ничего не получится.
— А пока тут есть что делать, по-вашему?
— Тут есть, конечно, выставки разные. Просто это современное искусство — оно иногда несколько удивляет своей бессмысленностью. Вот мы больше всего с Ниной Гомиашвили подружились из «Победы» — с ней мы общий язык нашли. На их выставки приходят как раз те люди, которых мы у себя в магазине видеть хотим.

Марат Гельман, галерист

— Почему вы покинули насиженное место старой галереи?
— Для тех, кто был в нашей старой галерее, вопрос «Почему?» риторический. Старое наше помещение осталось с тех времен, когда современное искусство ютилось по подвалам. Это было то, что нам выделил город. Такая была картина мира у московского начальства: большим, настоящим мастерам — Церетели, Глазунову — особняки, современному искусству — подвалы. Мы между тем в этих подвалах прожили самую свою счастливую часть жизни. И сделали очень многое. Но время подвалов прошло. Сейчас у нас пространство с высоченными потолками.
— Думаете, современное искусство станет сюда перебираться?
— «Винзавод» будет одним из домов. Пионером. Я думаю, когда-нибудь весь этот район станет территорией современного искусства.
— Многие говорят, что ожидали увидеть здесь большой сквот, а сквота не получается. Вы тоже по сквотам скучаете?
— Смотря в каком качестве. Я на Фурманном жил до галерейного периода. Но первое пространство галереи у меня было в доме вместе еще с пятью галереями: «Дар», «Студия 20», «Школа» и т.д. Это было круто! Впрочем, и мы были крутыми.
— Какие минусы у «Винзавода»?
— Минус пока только один: люди еще не знают, где это находится, и привыкли к тому, что пространство за Курским вокзалом маргинальное.
— А вы, когда в первый раз сюда пришли, не испугались? Место и впрямь диковатое.
— Но это давно существующая и вполне себе успешная практика — переустраивать заводские и складские помещения под искусство. Арсенал в Венеции — самое известное. Так что я для винзавода, скажем, подготовленный зритель.
— И что, ни разу еще не возникало желания отказаться?
— Так я вам и рассказал! Были и, наверное, еще будут сложности с хозяевами здания. Они люди симпатичные, и если жажда наживы их не захватит и они станут нашими единомышленниками, никто ни в чем сомневаться не будет.
— А художников, с которыми вы работаете, новое пространство устраивает?
— Оно — пространство. А раньше было — место. Художники в восторге. Впрочем, они и старую галерею любят.
— Конкуренции не боитесь? Ведь ваши коллекционеры, они теперь за один раз смогут увидеть не только ваши запасники.
— Они и раньше видели, на «Арт-Москве», например. Мы ведь не пирожками торгуем. Мы занимаемся искусством. И наши коллекционеры — они не потому наши, что живут рядом с галереей или знакомы с Гельманом. А потому, что им нравится именно наше искусство.
— Как часто планируете устраивать вернисажи?
— Реже, чем раньше. Раз в месяц.
— А соседство галереи с модными магазинами вас не смущает?
— Вообще меня трудно смутить соседством. В первой галерее был моим соседом алкоголик Саша. Сейчас — какой-то Мострансгаз. Главное, чтобы этих бутиков было меньше, чем галерей.
— По задумке его владельцев «Винзавод» — такое место, где всем хорошо и приятно: публика гуляет, глазеет, художники работают и живут. Получается такое подобие маленького гетто, из которого почти никто не выходит, не правда ли?
— Наоборот, это обособленная территория свободы. Из гетто пытаются вырваться — к нам будут стремиться попасть.
— Не боитесь, что проект долго не протянет?
— А мы с вами?



1790  На территории за Земляным
городом в Сыромятниках построен
первый каменный дом

1822  Ревельский купец второй гильдии
Даниельсон открывает пивоваренный завод

1844  Новые владельцы завода купцы
первой гильдии Ватсон и Дрейер выводят
производство пива на второе место
в Москве

1870  Завод переходит к акционерному
обществу «Московская Бавария». Теперь
это крупнейшее производство Москвы.
Пиво «Венское чистое №1» продается
по цене 1 р. 60 коп. за ведро

1895  Пивоварня закрыта, помещения
используются под продовольственные
склады

1928  Открывается винно-водочный завод
Плодвинсоюза, позже — Мосвинкомбинат

2001  Мосвинкомбинат объявлен банкротом
и закрыт

2004  Новый владелец винзавода,
ООО «МВК-Эстейт», принимает решение
открыть на территории арт-центр «Винзавод»

2007  В «Винзаводе» проходит Вторая
биеннале современного искусства