Политехнический проезд

C 28 ноября в выставочном комплексе «Крокус Экспо» выступает петербургский инженерный театр AXE

В «Крокус Сити» пилят, строгают, приколачивают, шкурят, тешут, проводят ток, кладут рельсовую дорогу, принимают меры противопожарной безопасности – все для того, чтобы принять один-единственный спектакль. Петербургский инженерный театр АХЕ привезет в Москву на 10 дней представление под названием «Sine Loco». Юлия Яковлева отправилась в Петербург, чтобы встретиться с создателями АХЕ и разобраться, как работает их машинерия.

300 по встречной
Билет на спектакль АХЕ «Sine Loco» в Москве будет стоить порядка трехсот долларов. Надо, видимо, с порога объяснить, почему так дорого. Зрителей посадят на трибуну-тележку и повезут по спектаклю: вдоль комнат и каморок (в каждой живет один эпизод), выстроенных в ряд, – с остановками на каждом эпизоде. Представлен миф о Минотавре, лабиринте, Ариадне и Тезее. Протяженность спектакля, если не ошибаюсь, порядка 70 метров. Билет, стало быть, не театральный, а железнодорожный. Это раз. Про два необходимо подробнее. Глядя на «Sine Loco», кажется, что именно так выглядел средневековый театр (даже если об этом самом театре не имел до этого никакого представления): балаганчики с чудесами, превращениями, феериями. Где бумажный кораблик ползет по натянутой раскаленной проволоке, пока не сгорает дотла; где играют представление не столько люди, сколько огонь, вода, металл, дерево, бумага; где в комнате Ариадны идет дождь; где не образы и роли, а физика и химия; где от оптических иллюзий кружится голова; где зачарованные зрители, совсем как на известной картине Босха, стоят распахнув рты, пока фокусник вынимает изо рта лягушку. А тем временем его сообщник ловко срезает у раззяв кошельки.

Просто на спектаклях АХЕ те же деньги вы платите легально и в кассу.

Диагностика кармы
«Sine Loco» получил «Золотую маску» в номинации «Новация». Эта хитрая номинация обычно указывает, что премированное явление замечательно, но непонятно, – не в обиду «Золотой маске» будь сказано. Здесь я должна приоткрыть некие внутриредакционные дела, профсоюзные тайны. В журнале «Афиша», как вы успели заметить, есть рубрики «Кино», «Выставки», «Театр», «Книги» и так далее. Эта классификация описывает видовое разнообразие развлечений – но не всегда: иногда случаются сбои, когда не вполне понятно, под какую рубрику подходит событие. Промежуточный, так сказать, жанр. И вот в этих, что называется, спорных случаях почти всегда на разведку отправляют балетного критика – видимо, объединяя явления по степени загадочности (я бы давно переименовала рубрику «Балет» в рубрику «Всякая всячина»).

Вообще-то, основатели АХЕ Максим Исаев и Павел Семченко – художники. Да, они родом из ленинградского андеграунда – на той же почве взошел театр «Дерево». Но проследить родовое древо самого АХЕ практически невозможно: теоретически они из Петербурга, но и для самого Петербурга стали полной неожиданностью. В предварительных поисках правды я разговаривала с разными людьми. Театральные сказали мне, что АХЕ не театр, а инсталляции. Критик «Афиши» Елена Ковальская уточнила: «Политехнический музей». Арт-деятели сказали мне, что никакие это не инсталляции, а театр.

Парни из АХЕ между тем совсем не удивились, что к ним прислали балетного критика. Мы пили чай, я рассказывала о своих мытарствах, Максим Исаев почесывал бороду, Павел Семченко хмыкал. Выслушав вышеприведенную повесть, они покивали головами и определили свое положение в организме русского театра как «внематочную беременность».

Яичница с беконом
В Москве и Петербурге сейчас почти восемь утра. Мой любимый поезд – «Николаевский экспресс»: в нем очень просторно, поскольку он прибывает в Питер в семь и мало кто готов поставить на себе печальный опыт столь раннего пробуждения. К моменту стыковки поезда с перроном почти все пассажиры еще лежат в глубокой коме. Меня, однако, встречает подруга. Это однозначно подвиг, хотя, подозреваю, подруга просто еще не ложилась. Петербург просыпается поздно. Достаточно сказать, что Елисеевский на Тверской открывается в восемь утра, а симметричный Елисеевский на Невском – в одиннадцать. Да что там магазин! – в двенадцать дня мне пока еще не рад никто из друзей. Можно себе представить, в какой рост встает проблема позавтракать, если на часах в Петербурге почти восемь.

– Ничё, – говорит подруга, – ничё.

Мы идем по Литейному и сворачиваем в подворотню – там кофейня-чайная-клуб Amor fati: с владельцами моя подруга чуть ли ни в детском садике на соседних горшках сидела. Железная дверь на замке. Подруга уверяет, что если мы позвоним, нас впустят и покормят.

Еще пятнадцать минут мы выглядим как два алкоголика, которые спозаранку колотятся в дверь за опохмелом. «Афо-оня, Афо-о-оня! Твой родственничек мне рупь должен!» – вспоминалась сцена из фильма. С таким же успехом мы могли бы стучаться в крышку гроба.

А ведь можно было это предотвратить. С менеджером АХЕ Вадимом мы накануне вступили в sms-сговор: меня ждали в мастерской АХЕ прямо с утра. Можно сказать, с поезда. И даже настаивали, прибавив, что мастерская находится «у вокзала». Зная о питерской привычке поздно вставать, я не увидела в этом ничего, кроме слепого и вздорного самообмана. Так что у меня стали даже прорываться интонации, с какими, теряя терпение, ласково увещевают тещу: «Аллё, мамуля!» «Poezd moi, – писала я Вадиму в Америку, – prixodit v 7 utra».

Вернувшись из Америки, АХЕ намеревались пробыть в Питере три дня, потом отправиться в Англию. Это нормально. Большую часть жизни они проводят за границей. Гастролируют, участвуют в фестивалях, просто работают. В частности, на производство спектакля «Sine Loco» им выдали грант в Германии, и премьера состоялась там – в цехе бывшей фабрики.

– Это сознательно выбранная стратегия, – пояснил мне потом Максим Исаев. – Мы просто поняли, что не хотим днем работать в «Макдоналдсе», а в свободное время «делать экспериментальное искусство».

То, что мы делаем, говорит он, должно быть профессией, профессиональным, и мы должны научиться зарабатывать именно этим. Я полностью согласна: нет в театре ничего отвратительнее сектантского «бескорыстия». И отвращение к нему, кстати, тоже очень отличает АХЕ от просто театра, особенно русского: не «миссия», а ремесло, со всеми вытекающими отсюда пользой, прочностью, художественной прагматикой, личной упертостью и прочими лютеранскими добродетелями. Так что питерский театр АХЕ не просто «не театр», но, как выяснилось, и вовсе не «питерский». Если бы я знала это заранее, давно бы уже позавтракала.

В оконную щель Amor fati всунут флаер багряного кленового цвета: АХЕ был здесь несколько дней назад. И раз уж зашла речь вообще – чаще дает представления в клубах, чем в театрах.

В пампасах
Вадим назначил мне встречу в «Республике кофе». На часах одиннадцать утра. Я не оглядываясь перехожу Невский в том месте, с которого увидела кофейню на противоположном берегу, – попробовала бы я повторить этот фокус на Тверской. «Республика кофе» тоже – по классификации Вадима – «недалеко от вокзала», то есть от мастерской АХЕ, куда мы пойдем. Но для начала он хотел показать мне в кофейне стены – они расписаны профилями узкоглазых индейцев с шестью пальцами и заячьей губой. Есть коричневатые, есть голубоватые. Их нарисовали Исаев и Семченко. «По знакомству», – уточняет Вадим. «В смысле?» Владелец «Республики кофе», отвечает Вадим, и раньше заказывал им всякое для прочих своих заведений. Тут я подумала, что неправильно поняла выражение «по знакомству». Это не блат, а степень подготовленности. Каково бы чувствовал себя обычный владелец обычной кофейни, закажи он росписи АХЕ не «по знакомству», а просто? Открывает дверь – а там дебилы с заячьей губой, а? Скандал и штукатурка, в лучшем случае.

Мы идем в мастерскую. Говоря «у вокзала», Вадим, оказывается, имел в виду бывший сквот, ныне широко известный Центр современного искусства на Пушкинской, 10. По его снисходительному добродушию я понимаю, что я в его глазах – тоже что-то типа индейца. Очевидно, художники подготовлены в том же ключе – и как же это хорошо! – мы разговариваем о том, что действительно интересно, а не о том, «является ли настоящая театральная ситуация следствием чего-то ввиду того-то». И они ведут себя ровно так, как ведут себя симпатичные люди с девушкой, тем более блондинкой: то есть слегка расцвечивают действительность, когда речь заходит о героических подробностях биографии.

Лампочка
– А в Америке нас арестовали, помнишь?

– Друг от друга изолировали и на допросы вызывали по одному…

– …а мы не понимаем – за что?!!

– Чемоданы разрезали…

– …и вот везут нас в полицейской машине, она останавливается на выезде, и водитель говорит охраннику: «Да вот, заключенных везу». Ни фига себе! Как? уже? – подумали мы.

В чемоданах была опутанная проводами пиротехника для очередного спектакля, и ее в аэропорту приняли за бомбу. Естественно.

В мастерской на полках, подоконниках и на полу стоят батареи аптечных, кондитерских, парфюмерных и прочих склянок позапрошлого века.

– Собираете? – спрашиваю Исаева.

– Уже нет – ощутил исчерпанность темы.

Теперь он собирает фарфоровые солонки.

Максим Исаев выкладывает на стол папку и, вынимая каждый эскиз по отдельности, объясняет, как устроена в «Sine Loco» та или иная сцена. Надо сказать, «Sine Loco» каждый раз строят заново. Бросая декорации там, где отыграли.

– Знакомые по дачам разбирают, – меланхолически вставляет Вадим.

– Как это?

– Ну там же брус, тёс…

Собственно, вот так и устроен их театр со всеми его волшебными комнатами и ящиками чудес.

– Вот тут, значит, Дедал подает наверх пакеты, наполненные водой или молоком. А вот тут – на решетке стоит, он давит эти пакеты ногами, так что вода и молоко сверху льются на Пасифаю.

Сама Пасифая сидит в четвероногом ящике. Это сцена, где, согласно мифу, супругу критского царя, спрятанную в деревянной корове, оплодотворяет бык – а то и сам Посейдон.

На бумажном кораблике по раскаленной проволоке (мы еще не знаем, что это и есть нить Ариадны) плывет на Крит сам Тезей. А любовное пламя изображено самыми настоящими языками огня, которые охватывают Ариадну так, что сидящие на своей тележке пассажиры-зрители ахают.

В точке прибытия зрителей выгружают, и они идут обратно (к началу спектакля) пешком. Так что все комнаты можно рассмотреть вблизи.

– А трогать можно?

– Нет. Мало ли где может долбануть током.

Меня еще вот какой вопрос мучил. Вернее, не вопрос, а поручение. Знакомый мальчик Миша перед поездкой просил меня разузнать, как там в спектакле лампочку макают в воду, а она не только не взрывается, но все в комнате окрашивается красным.

– Сколько лет мальчику? – спрашивает Исаев.

– Семь.

– Бойкий мальчик. Значит так… – он вынимает листок с эскизом.

Дорогой Миша. Все заливает красным светом, потому что в чаше, которую держит Ариадна, налито красное вино – это как бы предвестие того, что брошенную Тезеем девицу умыкнет Дионис. А лампочка не взрывается и не коротит, потому что она особенная, фирмы «Дженерал электрик» – спецзаказ. Так сказал мне Максим Исаев. Если, конечно, не обманул.