Электроламповый завод Сквот на пустующей фабрике

«Проходите», — бурчит охранник, наконец найдя среди вороха бумаг листок с нужными фамилиями. Он сидит в стеклянной будке на проходной обычного советского завода: мраморные стены, крутящиеся турникеты и телефон, по которому можно дозвониться в отрезанные от мира цеха. В узком окошке выдачи пропусков от лица собеседника остаются только зубы.

Монументальное здание Московского электролампового завода придумал и спроектировал в начале ХХ века архитектор Георгий Евланов. По его замыслу главный корпус должен был копировать структуру готического замка. Строительство было в самом разгаре, когда грянула революция, и, как легко можно догадаться, затейливые башни и шпили показались вредным украшательством. Впрочем, о первоначальной задумке напоминают фасады и внутренние дворы, многие из которых похожи на залы католических соборов. Здесь спроектировали первые в России электрические лампы, позже разрабатывали цветные кинескопы, квантовые генераторы и фотоэлектронные умножители (что бы это ни значило). Но к нулевым о былом расцвете напоминали разве что разбросанные по территории обломки приборов, завод стоял полуразрушенный, а из всех подразделений только проходная работала по-прежнему исправно. Тогда на заводе и появились первые новые обитатели: торговцы, которым были нужны дешевые склады. За несколько лет бизнесмены заняли чуть ли не половину территории бывшего завода.

«Этот огромный завод заполнен людьми, которые что-то производят. Тут есть пицца, макетные мастерские, курсы массажа, стриптиза, кто-то сумо занимается. Есть фотостудия и бюро ритуальных услуг. Вот только производство музыки и картин они занятием не считают», — рассказывает Ринат. Он сам на заводе с марта. Ринат учится на архитектора, пишет картины и музыку. Пробовал жить в общежитии, но понял, что из-за пьянок делать там ничего не получается. Когда случайно попал к друзьям на завод, почти сразу решил: полуразрушенное помещение с окном во всю стену лучше комнаты в коммуналке. «Снять здесь помещение очень просто. Ты приходишь в отдел аренды, говоришь, что примерно тебе нужно: сколько метров, какие потолки, ну какие-то параметры задаешь. Дальше комендант ходит и показывает тебе что-то подходящее. Можно снять мастерскую и оформить ее как частное лицо, можно назваться фирмой. Информацию никто не проверяет. Название появляется только в виде таблички на твоей двери».

Первые мастерские появились здесь примерно год назад. За это время творческие личности почти полностью заселили шестой этаж огромного цеха. Чтобы представить его размеры, достаточно сказать, что расстояния здесь такие, что на пешие прогулки можно потратить целый день, поэтому обитатели шестого этажа пользуются самокатами, скейтами и иногда даже велосипедами. Поначалу это все раздражало привыкших к советскому порядку охранников. «Мы тут понемногу переламываем систему», — рассказывает молодой человек в боксерских перчатках, стоя у подвешенной к потолку груши посреди комнаты, заваленной брусьями, коробками и прочим хламом. Его зовут Миша, он работает художником-оформителем и шьет обувь. На заводе он появился одним из первых: «Еще пару месяцев назад здесь был полный гитлерюгенд, нас постоянно арестовывали, в комнаты вламывались, напряги какие-то дикие были». Однажды, увидев, как Ринат курит на территории режимного предприятия, местные пожарные пообещали его арестовать: «Ребята устроили нормальный русский наезд. Типа, выгоним, пропуск отберем, но потом, когда случайно узнали, что я художник, говорят: «Ладно, давай ты, типа, наш портрет напишешь, а мы тебе пропуск отдадим?» Через неделю у пожарных был портрет, а у Рината — относительно спокойная жизнь.

Чем больше здесь появляется новых жильцов, тем спокойнее реагируют на странных соседей комендант и охранники. «Художники», — мысленно крутя у виска, объясняют они. По слухам, в одном из местных дворов какой-то важный русский театральный режиссер задумал поставить оперу. Но пока по двору ездят тонированные «копейки» и гуляют гастарбайтеры. В кафе «Мория» женщины в платках торгуют самсой, пирожками, сосисками и мороженым. Молодые смеющиеся юноши в шортах как будто случайно забрели сюда из своего светлого, цветущего университетского кампуса. Но когда заводишь разговор о том, что наверняка какой-нибудь человек с деньгами через пару лет сделает из завода новый «Красный Октябрь», это вызывает только кривые ухмылки.

Очевидно, что все истории богатых кварталов, где впоследствии любили селиться яппи, начинались похожим образом: сначала богема обживала полуразрушенные кварталы, потом туда подтягивались рестораны и бары, а за ними девелоперы, возводящие лофты на месте знаменитых мастерских. Так было с лондонским районом Челси, со складами на Нижнем Манхэттене и со знаменитым парижским сквотом «Улей», где жили Шагал, Модильяни и Сутин (и который так любят приводить в пример Ринат и его товарищи). В Москву тоже пришла мода на заводские помещения, москвичи с удовольствием вворачивают в разговор слово «джентрификация», но при этом предпочитают появляться на уже полностью обжитых фабриках и заводах. На электроламповом заводе разруха — это часть концепции. Делать мастерские в заводских цехах с выбитыми окнами, где обшарпанные коридоры простираются на километр, где нет ванн и туалетов, зато сохранились доски с политинформацией, местным жителям интереснее, чем на «Красном Октябре».

Ринат сидит на полу своей комнаты (по местным меркам совсем небольшой — всего 33 квадратных метра) и крутит ручку усилителя, за барабанной установкой — Антон, который даже на самый простой вопрос: «Давно вы тут живете?» — отвечает что-то вроде: «Вечно». По комнате разбросаны пустые бутылки и синтезаторы, на вешалке из IKEA висят полосатые рубашки, по углам расставлены картины (святые с нимбами, абстракции, комары, сосущие кровь друг из друга). На обеденном столе — электрическая плитка, кастрюльки и пачки макарон — никакой кухни здесь, понятно, нет. Молодые люди любят фильмы с Нико, галлюциногенную культуру, Джима Моррисона, а сейчас репетируют очередную песню, с которой когда-нибудь в будущем планируют завоевать мир. На заводе каждый второй — готовый персонаж для какого-нибудь психоделического романа. По соседству с Ринатом, например, живет стриптизер Конан-Варвар с кельтскими татуировками по всему телу, в шапке из конских волос и штанах как у шаолиньского монаха.

«Я всегда пытаюсь объяснить взрослым людям, — говорит один из местных жителей, — что вот этого «как раньше» уже никогда не будет. Точно так же, как в будущем не будет так, как сейчас. Ничего и никогда». «Ну почему, — перебивает его второй, — я вот знаю как минимум одно событие из прошлого, которое точно повторится». Все смотрят на него с недоумением. «Единая Россия» сто пудов победит на выборах!» — обещает он. «Вот видите, — говорит Ринат, — я поэтому и не хотел делать эту статью. Я сразу представил, как сюда набегут люди с горящими глазами, которые захотят построить очередной центр современного искусства. Проблема только в том, что эти люди не шарят особо ни в чем. Они только думают, что заводы — это очень круто. Что именно круто, они и сами не знают. А на искусство им вообще наплевать».