«Мне не нужны никакие напарники» Как Сергей Чобан стал самым успешным российским архитектором

В переговорной комнате просторного офиса архитектурного бюро Speech (полное название — «Speech Чобан & Кузнецов») на «Новослободской» по-музейному холодно. Высокие белые стены покрыты архитектурной графикой — старинные венецианские палаццо, готические соборы, часы на городских ратушах. «На одной стене развешаны мои работы, а на противоположной — Сергея Куз­нецова. До того как он стал главным архитектором, мы часто вместе ездили и много рисовали», — поясняет Сергей Чобан, сооснователь бюро, пожалуй, самый известный сегодня на Западе русский архитектор. На картинах ни одного современного здания, только условные изображения машин и пешеходов свидетельствуют о том, что рисунки были сделаны сейчас, а не в XIX веке. «Современная архитектура вас как художника не вдохновляет?» — «Рисунки современной архитектуры у меня тоже есть — например, в прошлом году я рисовал Бразилиа Оскара Нимейера. Но совершенно очевидно, что современная архитектура менее фотогенична. Она стареет хуже, проработанность деталей, сложный рельеф и патина в современной архитектуре отсутствуют — тут негде зацепиться карандашу или кисти».

Именно увлечение архитектурной графикой и сыграло решающую роль в причудливом развитии карьеры Чобана. Отучившись в Ленинградском институте живописи, скульптуры и архитектуры и поработав недолго у архитектора Фабрицкого, одного из создателей детского лагеря «Орленок», Чобан в тридцать лет решил уехать из страны. Это был 1991-й — голодное время для российских архитекторов и, напротив, эпоха строительного бума в Германии, так что Чобан целенаправленно стал искать пути переехать туда, где у него была бы возможность профессионально расти. К тому моменту практического архитектурного опыта у него почти не было, зато он организовал в Гамбурге выставку своих рисунков и бумажной архитектуры. Жить его поселили к председателю Гамбургского союза архитекторов, которой впоследствии и взял Чобана на работу в бюро NPS — чтобы он делал графические презентации проектов компании. Энергично принявшись за дело, архитектор, поначалу едва говоривший по-немецки, спустя три года уже возглавил берлинское отделение бюро и стал проектировать городские объекты (например, известный берлинский аттракцион — бизнес-центр «Дом Акваре» c 16-метровым аквариумом, через который можно прокатиться на лифте, и девятизальный кинотеатр Cubix на Александерплац). Вскоре компания, в доме начальника которой Чобан когда-то ютился, уже называлась NPS Tchoban Voss.

В начале 2000-х, когда строительный бум наконец начался и в России, Чобан вернулся — в качестве проектировщика самого амбициозного московского проекта того времени, высочайшей в Европе башни «Федерация». «С 2000 года я бывал в России, смотрел, что тут строится, впечатления были сложные. Объекты, которые в то время тут строились, были, скажем так, специфическими, — о лужковском стиле Чобан отзывается крайне осторожно и политкорректно. — Но посмотрев на замысел башни «Федерация», я понял, что это мой шанс — вернуться в Россию с таким проектом было очень заманчиво».

Изначально башню планировал строить глава одной из мастерских института «Моспроект-2» Александр Асадов, но Сергей Полонский, хозяин проекта, уже тогда отличавшийся эксцентричным характером, захотел непременно западного архитектора. Тогда Асадов посоветовал встретиться в Германии с Чобаном. «С Сергеем я познакомился в Берлине — он время от времени принимал группы российских архитекторов и показывал нам все новинки архитектурного Берлина, рассказывал, как все устроено. Это тогда для нас была очень интересная, свежая и необычная информация, — рассказывает Асадов. — Когда коллеги Полонского сообщили, что у них в любом случае будет работать иностранный архи­тектор и что на поиски его они ездили в Америку, а теперь отправляются в Сингапур, я сказал: «Так далеко ехать не надо, есть гораздо ближе, в Берлине, архитектор, который все сделает и вас удовлетворит».

То было время, когда в Россию как раз начали приглашать западных архитектурных звезд — Эрика ван Эгерата, Доминика Перро и Нормана Фостера. Принято было верить, что они спасут Москву от постылой лужковской архитектуры, хотя в итоге построить им толком ничего не удалось. Возвращение Чобана в этом контексте выглядело особенно колоритно. «Все обсуждали, что он сейчас как придет и как всем тут покажет!» — вспоминает архитектор и архитектурный критик Кирилл Асс. Но вопреки ожиданиям Чобан не стал предлагать кричащие ультрасовременные проекты в духе западных звезд, а начал строить более чем сдержанно, с прозрачными историческими аллюзиями — применив западное качество, дорогие материалы и последние технологии по-консервативному аккуратно.

И коллеги, и заказчики это оценили. «Я работаю с Чобаном, поскольку считаю, что должен оставить после себя какой-то положительный след в образе города, а не строить уродские коробки, которые в основном производят строительные компании Петербурга, — говорит девелопер Игорь Водопьянов, управляющий партнер УК «Теорема», по заказу которого Чобан построил, в частности, остроумный «Дом Бенуа», покрытый репродукциями костюмов великого театрального художника. — В основном все местные архитекторы взрослые и потому сильно консервативные — у них вызывают отторжение мировые архитектурные тренды. А Чобан проектирует очень современно — и при этом от него можно получить рациональную архитектуру. Если заказать здание Захе Хадид, выход арендопригодных площадей будет 50 процентов. А у Чобана — 75».

Сам Чобан уверен, что основная проблема западных звезд в том, что они тут не живут, а значит, не могут влиять ежедневно на проектно-строительный процесс: «В Европе постоянное присутствие архитектора на стройке необязательно. Но в России у заказчиков и у градостроительных властей периодически возникают сомнения, желание что-то поменять, вплоть до архитектора, и потому контроль и неубывающая сила убеждения в том, что твои идеи правильные, здесь абсолютно необходимы. Когда смотришь в Москве и Петербурге на строительные шедевры былых времен, которые создавали западные архитекторы, то понимаешь, что это были никакие не звезды, а просто люди, посвятившие себя России».

Работа над «Федерацией» не только вернула Чобана на родину, но и подарила ему напарника. На проекте он стал сотрудничать с Сергеем Кузнецовым, бюро которого специализировалось на разработке трехмерной архитектурной компьютерной графики, — вместе они вскоре и организовали Speech. С этого момента все проекты бюро (к примеру, один из самых дорогих и изысканных жилых комплексов последних лет на Гранатном, 6, или офис «Новатэк» — первый российский дом, соответствующий европейским стандартам энергоэффективного проектирования) подписаны двумя фамилиями. И все многочисленные призы они теперь выходили получать вдвоем: длинный, сутулый петербуржский интеллигент Сергей Чобан и крепкий и невысокий Сергей Кузнецов, похожий скорее на молодого, амбициозного менеджера, чем на художника.

Однако год назад Кузнецов на самом деле превратился в менеджера — но уже государственного: в рамках собянинского омоложения кадров его назначили главным архитектором Москвы. Первым делом он провозгласил своей целью вернуть в Москву архитектурные конкурсы на городские объекты. «Юрий Михайлович провел в 90-х годах несколько конкурсов, но результаты его не удовлетворили, поэтому он довольно быстро окончательно переориентировался на практику прямых заказов московским ГУПам — крупным проектным институтам, оставшимся нам в наследство еще со сталинской эпохи, — поясняет Алексей Муратов, главный редактор архитектурного журнала «Проект Россия». — Сейчас одна из идей Кузнецова — вернуть в город принятую во всем мире практику конкурсных процедур».

Практика действительно вернулась. И в новых конкурсах стало с завидной частотой побеждать бюро Speech: так, Чобан выиграл право проектировать новый корпус Политехнического музея и фасад для нового корпуса Третьяковки. Формально конфликта интересов в этих победах нет: хотя имя Кузнецова по прежнему значится в полном названии бюро, по уверению его основателей, с тех пор как Кузнецов стал главным архитектором, доли в компании у него больше нет, и никакого участия в ее жизни он не принимает.

«Если бы конкурсы на городские объекты проводились и раньше — уверен, выигрывали бы мы примерно столько же. Мы один из ведущих офисов России, для нас это вполне естественный результат, как и для других бюро, честно выигрывающих в сегодняшних конкурсах, организуемых новым главным архитектором Москвы, — разъясняет Чобан. — То, что архитектура — вещь завязанная на связях, — это заблуждение! Я приехал в Германию и сумел успешно работать там. Какие у меня там были связи? Никаких. Возьмите мою работу в России: я организовал вместе с Сергеем свой офис, и через семь лет он стал одним из заметных архитектурных бюро в стране — где здесь связи? Наверное, кому-то легче сказать, что это был блат. В действительности если у человека есть способности в каком-то деле — он достигает успеха. Если нет — значит, нет. И все тут». Большинство коллег Чобана и Кузнецова признают, что если отрешиться от прошлых связей и смотреть на сами проекты бюро, победы Speech натянутыми не кажутся.

Вторая частая претензия коллег — Кузнецов не только организовывает архитектурные конкурсы на городские объекты, но и зачем-то сам возглавляет жюри: главный архитектор, который заказывает конкурсы, сам их возглавляет, а потом еще и сам выигрывает, может свою работу по реабилитации архитектурных конкурсов погубить. Сам Сергей Кузнецов от каких-либо комментариев, связанных с бюро Speech, отказался.

Лишившись партнера, Чобан не только оказался в положении вынужденного оправдываться за победы, но и должен был ограничить работу бюро над частью проектов. Однако на вопрос, будет ли искать нового напарника, отвечает однозначно: «Мне не нужны никакие напарники. У меня в Берлине три партнера, тут прекрасные руководители мастерских. Просто с Сергеем это был творческий союз высочайшего уровня — это была величайшая удача, что мы так совпали на какой-то срок. У меня есть партнеры, но напарника больше нет».

Взявшись за полдюжины городских строек в одиночку, теперь Чобан главным образом смотрит вон из Москвы. Отныне его цель — создать первый русский архитектурный бренд, успешный на Западе, а если говорить шире — повысить уровень всей российской архитектуры. Для этого он уже пять лет издает архитектурный журнал Speech на русском и английском, а с нового учебного года Чобан впервые в своей практике берет курс дипломников в архитектурной школе Евгения Асса «Марш». Для этого же он решил продвинуть свое русское бюро в Германии — причем конкурировать ему приходится со своим же бюро немецким: недавно Чобан под брендом Speech построил в Берлине свой частный музей архитектурной графики, который моментально заработал награду Iconic Awards и вызвал изрядный шум в прессе. Это и правда во многом миссионерский сюжет: Чобан разделяет архитектуру чисто функциональную и архитектуру как высокое искусство — и Speech, по его замыслу, на Западе должен заниматься только вторым. «Если в Берлине появляется задача сделать просто офисное здание на высоком уровне — я буду делать его в NPS Tchoban Voss. А компания Speech, надеюсь, получит знаковые объекты в области культуры. Скажу честно, я большой патриот нашей страны. Я здесь родился и вырос, она меня воспитала, — о своей сверхзадаче Чобан говорит особенно вдохновенно. — В России очень низкое качество архитектуры. По всей стране мы можем насчитать штук тридцать сравнительно сильных и интересных бюро — к примеру, в Берлине таких офисов, ежедневно конкурирующих друг с другом, порядка пятидесяти. Это притом что в Берлине население три миллиона против наших ста семидесяти. Как может страна с такой плотностью архитектурной мысли выйти на мировой рынок? Никак. Сейчас я хочу создать архитектурный бренд, который бы знали не только в России».

И это, конечно, в каком-то смысле очень по-нашему — что русскую культуру поднимает человек, которого еще несколько лет назад числили тут за немца.