Новые очевидцы

Культурологическая прогулка

«Андрей, смотри: табличка с ятями!» – крашенная под брюнетку энергичная девушка указывает своему спутнику на каменный знак «Мещанская часть». Знак вделан в стену дома по улице Щепкина – мимо него проходит маршрут культурологической прогулки. Гулять по улицам Москвы, рассказывая друг другу истории об окрестных домах, придумал историк Сергей Никитин, молодой человек с лучезарной улыбкой и немного болезненным блеском глаз. Прогулку по Мещанской и Троицкой слободам он начал у стены предназначенного под снос кинотеатра «Форум»: «Добро пожаловать в наш восьмой или девятый сезон. Плохая новость – у меня очень болит горло. Скажите, если будет совсем плохо слышно». Сзади немедленно отзываются: «Совсем плохо слышно!» Неудивительно – безо всякой рекламы, не считая анонса на сайте moskultprog.nm.ru, без четверти одиннадцать на станции «Сухаревская» собралось не меньше пятидесяти человек. Группа втягивается в узенькие Мещанские улицы настоящей демонстрацией – говорят, на прошлых прогулках милиционеры нет-нет да и пытались разогнать несанкционированный митинг. Во дворах и переулках участники перекрывают движение не только машинам, но и пешеходам; местные жители озадаченно глазеют на них с балконов. Иногда часть культурологов сворачивает не туда, и тогда пожилой дяденька в плаще, беретке, темных очках и с авоськой – один из мещанских краеведов – громко кричит: «Назад! Цурюк!»

Для каждой прогулки Никитин находит какого-нибудь из своих знакомых, которые выросли в этом районе Москвы. По Мещанским гуляющих водит Сергей Бунтман с «Эха Москвы». Он направляет их по видимым одному ему маршрутам: «Пойдемте к тем гаражам – там хорошо вспомнить китайскую прачечную. Или вот посольство Цейлона, тут я выучил чудесное слово «Сиримаво Бандаранаике». Рассказывает, как Марк Бернес дразнил из окна телекомментатора Дымарского, где торговала газетами мать Евгения Евтушенко, что рассказывали мальчишки пятидесятых о доме Бабича из тройки нападающих Бабич–Бобров–Шувалов. Группа надолго останавливается у родного дома Бунтмана на углу переулка Васнецова, в котором теперь находится подозрительный колледж со словом «эконометрика» в названии. Бунтман вспоминает про устройство двенадцатикомнатной коммуналки, про то, как в доме был пожар, а его не разбудили. Перечисляет соседей: ответственного квартиросъемщика с каллиграфическим почерком, «боевую подругу маршала Малиновского», которая сочиняла бытовые романсы про все, что происходит в квартире. Долго и подробно – про глухонемую бабу Женю, которая продала на Центральном рынке бочку залитой фекалиями квашеной капусты. Показывает фотографию, на которой ему лет пять и он стоит на фоне огромных сугробов во дворе. «А снеготаялок у вас не было? У нас во дворе были снеготаялки!» – горячится дяденька с авоськой. «Так вы шикарно жили», – грустно отвечает Бунтман.

Прогулка по крохотному кварталу от Мещанской до Самотеки продолжается три с лишним часа. Никитин отвечает за общекультурный фон. «Вот в этом особняке находилась 6-я женская гимназия, потом кожно-венерологический диспансер, потом уникальный женский вытрезвитель». Проходными дворами он ведет толпу к Троицкому подворью. Когда по дороге встречается удивительная скульптурная композиция брежневских времен, комментирует: «Козаржевский называл такие – миловида». Никитину помогают прочие участники. «Когда Толстой приезжал к критику Юрьеву, он привязывал лошадь к фонарному столбу», – чуть ли не на месте того столба рассказывает специально приглашенный театральный историк. Еще один местный житель: «По пятницам к мечети всегда шла толпа татар, в шапочках, в кожаных сапогах с галошами. Таксисты говорили – татарское Первое мая». Никитин: «В конце я вам расскажу о Щепкине, не о Щепкине 1-м, а о Щепкине 2-м, который кадет». Не рассказал, забыл – отвлек мальчик в очках с толстыми стеклами, который пробивается к нему со словами: «Простите, а можно ваш автограф?»