Послевоенная тайна

Слово «Белфаст» еще недавно ассоциировалось исключительно с вооруженным конфликтом католиков и протестантов. Теперь в столице Северной Ирландии воцарился мир — и военные действия отошли в область выразительной настенной живописи.

Почему-то здесь хорошо, хотя, по идее, все должно быть наоборот

Хорошая фраза на стене одного дома в католическом квартале Белфаста: «Наша месть обернется смехом наших детей». Так говорил Бобби Сэндс, боец Ирландской республиканской армии и политзэк, он умер от последствий голодовки в 1981 году. Он тоже был нарисован на той стене, а еще неизвестный художник изобразил там жаворонка, непринужденно разрывающего оковы.

Сэндсовы слова напомнили мне смертный лепет Марлона Брандо в «Последнем танго в Париже» (тоже касавшийся детей), так или иначе именно в этой фразе я увидел отражение всего Белфаста — патетичный трагизм пополам с каким-то труднообъяснимым смешливым уютом.

Белфаст действительно уютный город, но это уют вопреки. Вопреки выбитым витражам церквей и заброшенным, полуразрушенным домам, вопреки змеистой колючей проволоке, которая опутывает чуть не весь город; вопреки безупречно индустриальным пейзажам; вопреки тертому кирпичу больниц, вопреки низким серым небесам, наколотым на острые готические шпили; вопреки постоянно пустым улицам, по которым шатаются одинокие утренние пьяницы в видавших те еще виды косухах. По идее, с каждым часом, проведенным в Белфасте, ты должен неуклонно мрачнеть, но взамен тебе почему-то становится все легче на душе. Нагоняет ли этот город тоску? Пожалуй, но это особая ее разновидность, это тоска действенная и высвобождающая все полезные чувства (как сказали бы в к/ф «Черная роза — эмблема печали…», — такая есть). Подобную тоску лучше всего передает песня «Dirty Old Town», которую двадцать лет назад распевала группа The Pogues и которая, если разобраться, вполне родня рыбниковскому шлягеру про Заречную улицу. Хотя речь в ней вовсе не о Белфасте, и вообще, ее сочинил шотландец, неторопливая крепленая стать песни удивительно идет этому городу. И в «Dirty Old Town», и в Белфасте присутствует совершенно отдельная забулдыжная грация — с ее поцелуями у заводских стен, портовыми запахами воды, сильным ветром, метущим по улицам обрывки прокламаций, и каким-то блаженным утилем, сваленным в кучи прямо посреди улицы. Возможно, дело еще и в том, что именно благодаря этой песне, некстати грянувшей в одном лондонском пабе, я заказал себе очередной и очень лишний стакан, в результате чего перепутал аэропорт (Хитроу вместо Стэнстеда), опоздал на самолет и добрался до столицы Северной Ирландии уже глубокой ночью. Я вышел из белфастского терминала, постучал в окошко такси, сообщил адрес. В ответ таксист неожиданно предложил: «А поезжай-ка ты лучше на автобусе — так оно дешевле». Отказать первому встречному я, разумеется, не мог.

Ленин как гей-икона и некоторые другие священные чудовища

В Белфасте на соседних улицах могут расти березы и пальмы, к стене главного городского гей-клуба приторочен дикого вида косоглазый Ленин в нечеловеческий рост, на Брасуик-стрит стоит большой памятник бабочке, а на Данбар-стрит, что рядом с автострадой, торчат два тридцатиметровых лиловых столба — к их верхушкам прибиты два желтых стула, на одном сидит голубая женщина, на другом алый мужчина. Вообще же центральный Белфаст являет собой достаточно однородное пространство с одной отличительной особенностью: практически от любого здешнего угла исходит ощущение простора. Даже преузкая улочка Джос-энтри, на которой с трудом могут разойтись два человека (особенно если один из них католик, а другой протестант), почему-то не производит впечатления каменного мешка. Впрочем, узкоколейки вроде Джос-энтри здесь редкость, Белфаст — это почти всегда широкие улицы и преимущественно невысокие дома. Практически со всех сторон город окружен великолепными зелеными холмами, поэтому когда показывается солнце (оно здесь выглядывает довольно часто, но всегда ненадолго), ты немедленно попадаешь в умело рассказанную сказку. Когда солнце скрывается, фабричную серость неба здорово компенсируют парящие альбатросы. Холмы, надо сказать, столь же прекрасны, сколь и недостижимы, — сгоряча кажется, что до них рукой подать, на деле же нужно идти чуть ли не полдня, а они все равно не приблизятся.

В первый день у меня сложилось подозрение, что Белфаст состоит из одних только храмов и пабов. Если честно, я и до сих пор склонен так думать. Но вот тоже: храмы храмами, а на центральной улице города стоит заведение с неприметной вывеской — «Hell». Я был в том аду, я был слегка напуган страшным бородавчатым барменом-горбуном, я слушал концерт модной дикарской рок-группы Lightning Bolt и вникал в традиционный белфастфуд — свиные сосиски с луковым мармеладом, лосось, груды картофельного пюре со шпинатом и «Гиннесс», который здесь из уважения никто не называет пивом.

Бытовой алкоголизм и некоторые другие человеческие слабости

Несмотря на национальное влечение к Guinness весь город завешан знаками, довольно жестко препятствующими питью, — алкоголизм в режиме open air карается штрафом от 100 до 500 фунтов. Я так и не понял, по какому принципу устанавливаются эти поистине чудовищные тарифы, например, пьянство в центральном скверике, полном пухлых детей, в случае чего — обойдется вам в сотню, а за распитие на какой-нибудь богом забытой стройке клятвенно обещана экспроприация пятисот монет. Я лично предпочитал нарушать законы в прекрасном Ботаническом саду, где есть запотевшая оранжерея, и розовые кущи, и незлые собаки, и необычные скворечники, и студентки с завтраками. Девицы в Белфасте скорее смешные, нежели прекрасные, они рано круглеют, надо полагать — от эля. По пятницам и субботам каждая уважающая себя эль-girl невзирая на превратности погоды и особенности фигуры надевает короткое платье и каблуки и отправляется глупить и танцевать в паб.

Определенная трагедия заключается в том, что лучший паб города — это Kelly’s Cellars Bar, а лучшее пиво — это, несомненно, Belfast Ale. Так вот, они не пересекаются. Мне, как в песне, всякий раз приходилось выбирать — «кайф или больше». То есть или теплая горечь именного эля где-то еще, или чудесная обстановка бара, которому триста лет. Kelly’s Cellars Bar совершенно не похож на обычный паб, он скорее напоминает московский «Китайский летчик» — только раз в сто приятнее и реальнее, что ли. Сюда воспрещен вход с футбольной символикой, здесь нет телевизора, зато есть камин и беспрестанно играют музыканты. Эти грязно-белые стены впитали в себя столько простительной людской безответственности, что достаточно просто прижаться к ним, чтобы снова почувствовать себя живым и беспечным. За стойкой приплясывает бармен — девочка лет этак одиннадцати. Когда она отпускает жаждущим пиво, кажется, будто она просто играет в больших пьяных кукол. В соседнем зале седой человек мощно поет под гитару «Psycho Killer» Дэвида Бирна. С музыкой в городе дела вообще обстоят неплохо: на каждом шагу магазины инструментов, чуть не каждый третий житель волочит в чехле шестиструнку и готов при первом же удобном случае пустить ее в ход. И даже самый популярный уличный наркотик Белфаста называется просто blues (транквилизатор, пятьдесят пенсов таблетка).

Чем дальше от центра, тем более замшелыми и интересными становятся бары. Прекрасно в этом отношении заведение John McElhatton, совершенно нью-йоркское, в духе Ист-Сайда, место. На разливе старик, которого язык не повернется назвать барменом, — это, скорее, заспиртованный Вергилий. Он говорит по-английски с совершенно летописным произношением, понять его речь так же невозможно, как жизнь, прожитую не тобой.

Сколько-то дней без войны

Все это, конечно, хорошо — пабы, альбатросы, даже луковый мармелад. Но тут вообще-то была война. И тот же Бобби Сэндс, которого рисуют на стенах, не просто так умер в 27 лет. ИРА сложила оружие, но вековые распри между католиками и протестантами (или, если угодно, между ирландцами и англичанами) едва ли закончились (или, если угодно, едва ли закончатся). Сейчас все тихо, последние беспорядки отшумели в сентябре прошлого года — в тот раз разбушевались протестанты. Однако в воздухе Белфаста навсегда, похоже, зависло это ощущение: здесь что-то случилось, стряслось. Это что-то сугубо уличное и стихийно-бездоказательное, совсем непохожее на музейные показания очевидцев. За людей говорят стены, покрытые военными аббревиатурами, призывами вроде «Free Sean Kelly Now» и огромными, тщательно выписанными картинами. Если вам надоело разглядывать дома, присмотритесь к татуировкам — это как бы вочеловеченный аналог граффити, они тоже очень красивые, сложные и очень не просто так. Тут вообще все не просто так — и это не обязательно связано с вооруженным конфликтом. Стоишь в порту, смотришь на непритязательные верфи и желтые краны — и вдруг вспоминаешь, что именно здесь был изготовлен «Титаник». В запущенности кабаков и церквей тоже есть какая-то крупная стылая тайна. Это как с ирландскими фунтами — купюры совсем блеклые, как будто на плохом ксероксе отпечатанные, однако же веса в них просто по номиналу больше, чем в расписных евро.

Охота на овец с последующим их поеданием

И все же лучшее — это овцы. Одну я попросту съел, в других всматривался с почтительного расстояния. Овцы паслись фактически на краю утеса — пастбище кончалось крутым обрывом. Издалека овцы напоминали облака. Они все время ели и делали это как-то ужасно богомольно. Я увидел их на побережье Атлантического океана, когда уехал из Белфаста на побережье Козвей. Место, вообще говоря, удивительное — если возможна на свете такая вещь, как избыточная простота, то это именно она и есть. Недостатки здешнего пейзажа примерно те же, что и у главного героя ирландского эпоса титана Кухулина, — их у него, как известно, было три: слишком молод, слишком смел, слишком прекрасен. То же и здесь: трава чересчур зелена, песок излишне бел, камни нереально серы, небо невыносимо голубое etc. В самом деле, окрестные луга столь картинны и безупречны, что идя по ним ты невольно начинаешь ощущать себя шариком для гольфа — да только где твоя лунка, чувак?

Здесь, на океанском побережье, возникает то же чувство, что и в самом Белфасте: что-то стряслось — и все вокруг суть последствия с трудом представимого зачина. А ведь и впрямь стряслось. 60 миллионов лет назад на свет появились эти прихотливо сложенные камешки, на которых теперь фотографируются японцы и поляки. В этом зачарованном месте еще очень странная переливчатая трава — она словно бы течет, постоянно меняя свой цвет (уж не рискну предположить, что в этих местах чувствуют любители вышеупомянутых колес blues). Это основной туристический кусочек Северной Ирландии, и обочины скал тут повсеместно огорожены. Но в том месте, где паслись овцы, никаких оград не было. Более того, на самом краю обрыва, в мягко пружинящей траве, стояла скамейка, как будто специально предназначенная для того, чтобы крепко задуматься о том, что если в принципе возможна такая вещь, как 60 миллионов лет, значит, и саги не врали. Прием «рогатого копья», с помощью которого Кухулин уложил Фердиада; и то, о чем писал ирландский поэт Йейтс («вкус горечи и океанской пены, подмешанный к преданьям старины»), и собственное пожелание чего-то бессрочного и неизгладимого — все это правда. Жили. Были. Раз история в принципе существовала, стало быть, она способна быть и новейшей, то есть, в сущности, твоей собственной. Наша месть обернется смехом наших детей.

А овцу я съел, да. Уже по возвращении в Белфаст, в индийском ресторане Jharna. Это была самая острая и впечатляющая еда из всего, что я в жизни пробовал. В Jharna вообще великолепно готовят. Вы при случае тоже туда непременно зайдите.

Благодарим за организацию поездки Belfast Visitor and Convention Bureau (www.gotobelfast.com) и Visit Britain (www.visitbritain.ru)