Ответы. Сергей Пархоменко, книгоиздатель

Политический журналист и патентованный защитник либеральных ценностей, Сергей Пархоменко в 90-е годы был главным редактором журнала «Итоги», а теперь стал издателем книг — директором «КоЛибри» и «Иностранки». В «КоЛибри» публикуются Владимир Соловьев, Максим Кононенко, Юлий Дубов и Михаил Барщевский; кроме того, Пархоменко затеял издавать серию об истории вещей, начав ее с таких материй, как порох, бабочки и попа.

— В «Декораторе» Б.Акунина убийцей оказывается сторож Пахоменко, списанный, насколько мне известно, с вас. Почему именно вы?

— Не думаю, чтобы Акунин имел именно ко мне какие-то претензии. Я у него выведен во множестве книжек, был водопроводчиком, который чинит унитаз героине, — по-моему, в «Любовнице смерти».

— Насколько Б.Акунин, указанный на обложках серии «Лекарство от скуки» как составитель, имеет отношение к этим книгам?

— В том, что касается имен авторов. Он очень внимательно, системно следит за тем, что делается в мировой детективной литературе; поскольку он конкурирует на мировом рынке, ему важно знать, что происходит с Манкеллем в Швеции, с Элизабет Джордж в Штатах, с Гранже во Франции… Но, конечно, он не редактирует тексты и не несет ответственности, скажем, за переводческие оплошности.

— Вы остаетесь политическим журналистом, ведете программу на «Эхе Москвы». Каково вам выходить в эфир между, условно, Прохановым и Доренко? Вас же мало осталось, махровых либералов.

— Если приглядеться, махры там не так уж много. У меня просто есть некое представление о том, какие вещи являются правильными.

— В 90-е вы были королем: «Итоги», медиаимперия Гусинского… Сейчас это вы либеральный жупел, аутсайдер на этом рынке.

— Я не считаю себя аутсайдером. Профессия изменилась, на предложение заниматься этой новой профессией я ответил отказом и перешел в другую, вот и все.

— Вас, абсолютного либерала, научила чему-нибудь история 90-х?

— Тому, что вещи, которые достаются людям даром, не идут им впрок. Прежде всего потому, что они легко с ними расстаются. Люди легко расстались со свободой выбора, отдали свободу слова. Теперь придется зарабатывать это все заново, долго и с мучениями.

— Сколько должна стоить книжка?

— Вот столько (показывает ценник книги на французском — «22 Euro»). Нет никакого «отдельного российского пути» — в книжном деле тоже. Все проблемы российской книжной индустрии в том, что 200 рублей — это в четыре раза меньше, чем книжка должна стоить.

— Есть мнение, что с вашим приходом «Иностранка» из издательства просветительского стала исключительно коммерческим.

— Это не так. Просто стало немножко больше порядка. Издательство сильно разрослось, и у людей, создавших его, стало не хватать сил с ним управляться — на этом этапе я к ним присоединился.

— Как приглашенный менеджер вы секвестрировали какие-то проекты? Какие книги, которые предполагалось издать, зарубили лично вы?

— Я лично не зарубил ни одного титула. Я спровоцировал обсуждение с участием редакторов, предложил применять некоторые критерии. И было решено что-то отложить на время — или отменить вовсе.

— Вы учитываете при составлении издательского плана просветительский имидж «Иностранки»?

— Это из разряда естественных вещей. Точно так же ужасному олигарху Гусинскому не требовалось выкручивать мне руки, запрещая любить коммунистов. Я их и так не люблю. Примерно то же и здесь.

— Ваша новая нон-фикшн-серия «История вещей» странно выглядит в смысле набора тем: задница, порох, бабочки. Какие еще вещи, по-вашему, могли бы привлечь к себя внимание?

— Соль, джинсы, компас, яды, виски, икра, женское белье… до хрена на самом деле. Мед, вино. Я мучительно ищу хорошую книжку про специи, про культуру пряностей в целом.

— Странно видеть среди ваших серий роман Владимира Соловьева.

— Это был один из проектов, от которых нельзя отказаться, — 50000 улетело. И это очень честная книжка. Немного авторов-селебритиз, которые так отчаянно, с открытым забралом бросились бы навстречу публике, получая в это забрало все, что можно получить.

— Один писатель, ваш политический оппонент, говорил мне, что даже к Ельцину его ненависть поугасла, но есть люди, от которых, он чувствует, исходит черная энергия, и один из них — Пархоменко.

— Ну это взаимно. Я объясняю людям, что людям нужна свобода, а этот ваш писатель считает, что людям вредно об этом задумываться, что люди, заставляющие об этом думать, уродуют людей, эксплуатируют людей и еще бог знает чего. Это общефилософские рассуждения. Но мне также не нравится, как он выглядит, разговаривает, — так же точно, как ему не нравятся, наверное, мои дефекты речи, мой профиль, моя манера носить жилетку. Мы разные люди.