Нужный возраст
Был у меня период, когда я крепко завидовал тем, кто помоложе. Разумеется, завидовал я, выражаясь языком школьных методичек, не общей физической подготовке, но исключительно успеваемости молодого поколения. Наблюдая, как очередная гордая юная девица улетает далеко-далеко, а вид при этом у нее такой, будто она не в Лондон или там Стокгольм собралась, а в клуб, прости господи, «Маяк», я невольно злился — как у них все быстро и просто! В конце концов, когда мы с нынешним главным редактором «Афиши–Мир» были в возрасте гордой юной девицы, то скромно валялись себе в выжженной солнцем траве рядом с общежитием на проспекте Вернадского и пили из мутных стеклянных банок прокисшую виноградную взвесь, по странному допущению названную и без того неприятным именем ркацители. Поездка даже в самый какой-нибудь завалящий, я не знаю, Лодзь, казалась нам мероприятием совершенно мифическим — с тем же успехом можно было бы рассчитывать на выход в открытый космос. Мы про это просто не думали.
В этой самой траве мы, условно говоря, благополучно провалялись лет до двадцати пяти. После чего спешно стали наверстывать то, что нам казалось упущенным. Ну и в общем, вполне наверстали — всем бы так, в самом деле.
Но однажды я почувствовал какой-то изъян во всей этой истории с собственными разъездами. Произошло это во время последнего визита в Париж. Я там довольно долго отсутствовал, а вообще изначально это был мой первый заграничный город, и я в свое время опьянялся им с той же жадностью, с какой когда-то хлестал ркацители из банки. Восемь лет назад я шатался по нему не разбирая дороги, и было мне все едино — что тартар, что багет, что Лувр, что Сен-Дени. И вот оказавшись здесь снова, я жутким образом обломался. Не то чтобы изменился город — он остался таким же. Просто я понял, что видел тогда не сам Париж, но лишь себя в нем. И теперь мне вроде бы все нужно начинать заново, но — уже не получается. Слишком сильны были те, первые впечатления. Фокус в том, что они были сильными, но абсолютно неверными.
Преждевременное постижение мира чем-то сродни раннему алкоголизму. Кто начинает в четырнадцать, к тридцати, как правило, сходит с дистанции — траченный тем же ркацители желудок едва ли может рассчитывать на планомерное усвоение какого-нибудь осмысленного вина. А, например, перебив себе в отрочестве музыкальный аппетит группами типа «Аквариум», впоследствии очень трудно бывает распробовать что-нибудь из каталога, допустим, Stax (в отличие от раннего алкоголизма это я уже испытал на собственном опыте). С путешествиями та же, в общем, история.
О такого рода разочарованиях прекрасно написано у Жоржа Перека в романе «Вещи»: «Прошли годы, прежде чем они заметили, что существует определенная техника, если не сказать — искусство кулинарии, и что все их излюбленные кушанья не более чем грубая пища, плохо приготовленная и весьма далекая от изысканности».
Дело тут, разумеется, не в деньгах. Дело в том специальном благосостоянии ума, до которого нужно элементарно дожить. Вдруг стало очевидно, что путешествиям нужна зрелость рассудка и глубина резкости, и с тех пор я больше не завидую молодым в их вечной игре на опережение событий. Я всю жизнь презирал путеводители, мне стыдно было показаться туристом (в молодости вообще порой бывает стыдно признаться в том, что ты человек) — а с какой, спрашивается, стати? Ты либо турист, либо эмигрант, третьего-то, в общем, не дано. Есть какой-то специальный инфантилизм в этом вечном поиске «аутентичных» мест, в боязни достопримечательностей, в постижении мира на глазок.
Недавно я плавал на лодке по Галапагосским островам. В соседней каюте обитала женщина из Новой Зеландии. Ей было 79 лет, и я вдруг понял, что она получает от этого плавания куда больше удовольствия, нежели я. Я пока еще не путешествую — я пью, загораю, плаваю, читаю, нервничаю, короче, не знаю — чем себя занять. Я не путешествую — я скорее не нахожу себе места. А она — именно путешествует, и ничего больше. Старая женщина почти ни с кем не разговаривала. Но в ее глазах читалась банальная, как Эйфелева башня, мысль о том, что всему свое время. А каждому времени — свое пространство.