Ответы. Нина Чусова, режиссер

Нина Чусова всего два года назад закончила ГИТИС, но по количеству выпущенных за год премьер может поспорить с любым известным режиссером. На ее спектакль «Мамапапасынсобака» в «Современнике» билет можно купить только летом, когда все уезжают на дачи. На премьеру ее «Грозы» с Чулпан Хаматовой в главной роли, все в том же «Современнике», приезжал президент Путин, а он в драматическом театре за весь свой срок был всего три раза. В этом сезоне Чусова будет ставить в «Современнике» «Жаворонка» Ануя, в Театре Пушкина – шекспировскую комедию «Сон в летнюю ночь», в Театре Моссовета – «Ревизора». Сейчас она репетирует в МХТ мольеровского «Тартюфа» с Олегом Табаковым в главной роли.

– Лето в театре – мертвый сезон. Как вы его провели?   

– Была во Вьетнаме. Путешествовала. Очень понравилось, хочу вообще там пожить. А сюда приехала – и началось...

– Чем вам Москва-то не нравится?

– Серая очень. Но не в этом дело. Просто я приехала сюда в своей вьетнамской эйфории, натворила кучу ошибок, теперь разгребаю их и понимаю, что в Москве всегда нужно ухо востро держать, чтоб чего не случилось. Знаете уже эту ужасную историю? Про программу «Розыгрыш», где я поучаствовала?

– Про то, как через несколько дней после освобождения заложников в Беслане Чулпан Хаматову подруга позвала в кафе, а кафе захватили террористы? Так это вы были?

– Это я была. Ужас! Я такую глупость совершила, что ужас! Мне так стыдно! Чулпан испугалась так, что это было как страшный сон. Я теперь вообще боюсь совершать какие бы то ни было поступки, отменила все свои проекты.

– Не доверяете самой себе?

– Ни себе, ни другим не доверяю, потому что не могу представить себе, что произойдет в следующий момент. Эта передача… Ее делает мой знакомый, он предложил мне участвовать в этой истории, и я пошла на нее, думая, что это должно быть весело. Может быть, дело в моей эйфории, а может быть, в том, что о Беслане я слышала, но телевизор я не смотрю и впечатление об этом было у меня очень приблизительным. Я сама испугалась ужасно. Но главное – вот это дебильное состояние, когда я вижу, что она испугалась и нужно все остановить, но есть вот чувство: «раз мы что-то начали, то нужно довести до конца», это чувство долга дебильного. Слава богу, что Чулпан пришла не одна, а с друзьями.

– Это во Вьетнаме вы потеряли ощущение реальности?

– Да, там напрочь исчез фактор страха. Там ты живешь в полусне, перемещаешься в ином пространстве, совершенно иные появляются впечатления, да и вообще другое состояние. Да ты поживи в сауне две недели, тебя тоже переклинит. И в таком состоянии счастья так хочется, чтоб у всех было такое же «вау! вау!». Там все то, что здесь кажется несчастьем, видится такой ерундой, весь мир кажется выкрашенным в розовое и про плохое хочется говорить: «Подождите, это временно». А тут – бамс! Чулпан говорит: «Да я же около телевизора две недели просидела, с двумя детьми!» Непередаваемый стыд! А потом все подряд началось…

– Помню вашу идею купить остров в океане, она жива?

– Не купить, взять в аренду. И это не моя идея. Это Жужа (режиссер Живиле Монтвилайте. – Е.К.) хочет остров арендовать, где-нибудь в Таиланде или во Вьетнаме, на 99 лет и сделать там культурный центр. Там можно было бы молодежные фестивали проводить, кино снимать. Там ты совершенно отключаешься от всего, от собственной жизни. Мы с подружкой Дашей пошли один раз гулять, шли-шли- шли два часа, вдруг за нами бежит наш друг вьетнамец, кричит: «Вернитесь обратно, вы далеко в джунгли ушли! Опасно, дальше никто уже вам не сможет помочь!» А мы с Дашей просто идем себе, в полной отключке. Фу! Все время этот розыгрыш вспоминаю, вы не представляете, у меня никогда не было такого нервного срыва. Я обычно шумлю либо плачу, когда плохо, а тогда у меня был ступор – и одна мысль: «Как бы это стереть или назад отмотать». Ужас, торжество тупости. А самое главное, она меня спрашивает: «А зачем ты в эту историю влезла?» А я не могу ответить. Потому что причин, зачем я это сделала, нет никаких. Надо, видно, взвешивать каждый шаг, а мне это не нравится, оттого что когда все взвешиваешь, крылья опускаются.

– А вам легкости хочется?

– Хочется другого. А что такое другое? Ну, может быть, это и легкость… Если применительно к театру говорить, то у нас во всех спектаклях проповедуется одна мысль.

– Какая?

– Одна сверх-сверхмысль о том, как все мы плохо живем. Все спектакли у нас об утерянном счастье. Счастье либо в будущем, либо в прошлом. Либо еще не скоро будет хорошо, либо хорошо уже никогда не будет. Все живут, словно под дых получили. Поэтому когда у меня наступают приступы счастья, очень хочется это состояние всем передать, всех заразить. В этом состоянии я из Вьетнама и приехала. Но Вьетнам – это такое условное название, это попросту другое состояние. Я понимаю, почему там зависают на два месяца, на полгода остаются жить. Там русских нет никого, языка общего нет, разговаривать о театре не с кем – не будешь же ты говорить о театре с вьетнамцами или английскими серфингистами. Я одному там сказала однажды, причем гордо так, с задором: «А я, вообще-то, режиссер». Он говорит мне: «Что, танцы ставишь?»